Друзья переглянулись. Купец, внимательно следивший за ними, почему-то подумал, что они хотят отказаться. И решил их уговорить.
— Да с такой деньгой вас любой кораб возьмёт и увезёт хоть до Очакова.
— А чё делать-то надоть? — спросил княжич.
— Товар помочь закупить и погрузить его на кораб.
— Ладноть, — сказал Василий, — помогаем. Только, смотри...
— Не... Богом клянусь, — он перекрестился. — Хотите деньгу сразу отдам.
— Не надоть, — ответил Василий, — заработаем и отдашь.
Купцу такие слова понравились.
— Тогда по рукам. Стол и комната — за мной, — раздобрился купчина.— Эй, милой человек!
Подбежал слуга.
— Чего господин хочет?
— Дай чё покрепче, да мяса жаренного с чесноком. Быстро!
Брага развязала язык купцу. И он начал хвастаться своими успехами, ловкостью, умением обвести покупателей.
— Давай, братцы, за мою удачу.
Пока купец наливал, Василий ногой толкнул Алберду. Тот непонимающе посмотрел на него, а Василий глазами показал на трактирщика, который тёрся недалеко от них. Увидев, что его заметили, он было исчез. Но вскоре появился вновь.
Хоть пьян был купчина, но дело знал. Глядя на них посоловевшими глазами, объявил:
— Однако хватит. Чей-то спать захотелось, — и он смачно зевнул.
— Пошли, — согласились его собутыльники.
Они поднялись на второй этаж.
— Иди спать, — сказал Василий, — помогать будем, как договорились.
Беглецы закрыли за ним дверь и пошли к себе. Сидя на лежаке, Василий спросил:
— Ты видел, как рядом вертелся трактирщик? Он всё слышал, как купец хвастался своей деньгой. Боюсь, как бы ночью... его не ограбили.
Алберда кивнул головой:
— Я тожить так подумал. Ты в тую ночь сторожил, щас моя очередь.
Он чуть приоткрыл дверь, наблюдая через щель за коридором. Он был пустынен.
В середине ночи Алберда почувствовал, что сон одолевает его и решил охладиться, выйдя на улицу. Тихонько, чтобы никого не потревожить, он спустился вниз. На улице было прохладно. Каково же было его удивление, когда он увидел, что какие-то люди приставляют лестницу к одному из окон. Алберда быстро вернулся к себе и поднял Василия. В двух словах он сказал ему о бандитах. Василий понял:
— Ты вниз, а я в комнату.
Тот было запротестовал: в комнате было опасней. Но княжич резко возразил.
Когда Василий вошёл в комнату купца, там было ещё тихо. Но со стороны окна доносились звуки. Кто-то пытался открыть окно. Вскоре оно тонко заскрипело. Купец спал, как убитый, сладко похрапывая. Василий встал сбоку окна. Когда человек влез в комнату, он табуретом так огрел его по голове, что тот мешком упал на пол. Тут показался второй. Он оказался ловчее и сноровистее. Спрыгнув, увидел Василия. Выхватив нож, бросился на него. Василий ловко увернулся, схватил его за руку и вывернул её за спину. А затем перекинул его через себя и грохнул о пол. Тот от боли закричал, разбудил и напугал купчину.
— Хто здеся, хто здеся? — спрашивал он, натянув на голову одеяло.
А внизу, в саду, Алберда расправлялся с другими. На шум прибежал хозяин. Увидев валявшихся бандитов, схватил их за шиворот и потащил из комнаты со словами:
— Я отдам их кадию. Пущай судит.
Вернулся Алберда. Голова его была в крови.
— Вот, гады, — вытирая её тряпкой, возмутился Василий.
При виде крови купец заволновался.
— Вы мня не бросайте! Я вам заплачу пятьдесят! Нет, сто Рублёв. Сто! — со стоном произнёс он. — Я щас заплачу.
— Не надоть, — остановил его Василий, — мы ж договорились.
— Хорошо! Только не бросайте. Переходите ко мне. У мня комната большая.
— Ладноть! — согласились оба.
Они сходили к себе и перенесли лежаки. Ложась, Василий сказал:
— Хитёр хозяин, кадию он их не отдаст.
— Думаю, ён и заставил их ето делать, — высказал Алберда. Все с ним согласились.
ГЛАВА 21
Изгнание Ягайлом из Киева Владимира Ольгердовича вызвало недовольство и породило массу интриг. И первым среди недовольных оказался Скиргайло. Посаженный на этот стол, он был недоволен тем, что его лишили звания великого литовского князя, которое досталось Витовту. Главным виновником случившегося он по праву считал Ягайла, а за ним Витовта, который вырвал это звание из рук короля.
А всё это недовольство отразилось на Софье, которая так и не могла попасть к отцу. Она была в руках Скиргайла «разменной монетой».
А на горизонте для Скиргайла появилась другая угроза. Король решительно вёл Литву к принятию католичества. Христианин Скиргайло этого не хотел. Поэтому он был против усиления Ягайла, которое могло произойти, отдай он Софью в жёны за преданного королю какого-нибудь польского пана. Неизвестно, как поведёт себя и Витовт. В случае сильного королевского нажима он всегда может получить могучего союзника, вернув отцу его дочь, объяснив её задержку жёстким повелением короля. Софье же он говорил, что между её отцом и королём отношения натянуты и всякое может случиться. И он бы не хотел видеть свою любимую племянницу запрятанной в какой-нибудь келье или хуже того, брошенной в темницу. Пугал он ещё и тем, что Ягайло, так между собой они продолжали его звать вместо Владислава, ищет для неё жениха, который бы верой и правдой служил только ему, Ягайле. А кто он: дряхлый старик, урод, тот во внимание не принимал.
Софья, испытавшая на себе нелёгкую участь быть «гостьей» у великого литовского князя, не могла не верить его словам. Поэтому ему без труда, когда они подъезжали к Киеву, удалось уговорить её не ехать пока в эту столицу, а предложил ей Вышгород, что рядом с Киевом, на что она охотно согласилась. Некогда это была главная загородная резиденция великих киевских князей. Но нашествие татар, частая смена князей на киевском столе довели эту резиденцию чуть ли не до полного развала.
Для Софьи наскоро отремонтировали опочивальню, едальню, и охранять её поставили человек двадцать татар, примкнувших к Скиргайлу, когда тот был великим литовским князем. Её радовало, что они не понимая ни слова по-литовски, ничем ей не докучали. А огорчало то, что, когда она, наскучавшись в этих развалинах, хотела съездить и побродить по незнакомым улицам древней русской столицы, они как из-под земли вырастали перед ней на дороге. Приходилось с горечью поворачивать назад. Успокаивало её сердце только одно: с ней рядом находилась Устинья, её верная служанка.
В какой-то мере Скиргайло был прав. Ягайло действительно продолжал поиск жениха для Софьи. Короля нисколько не смущало то, что он предлагал её руку то Болеславу Мазовецкому, то Сигизмунду Чарторыйскому. Теперь объектом его интересов стал молодой князь Сандомежский. Его не смущало и то, что в юности княжич не то по глупости, не то из тщеславия, решил покататься на мало объезженном жеребце. И результат: один глаз не закрывается, рот перекошен, одно плечо ниже другого, как и одна из ног. Конюха, разрешившего княжичу эту поездку, запороли до смерти. Даже при его богатстве знатные фамилии обходили его стороной. А незнатных родители не хотели. А тут такое дело! Дочь великого князя, красавица... Как не услужить королю.
Дав согласие, Сандомежские терпеливо ждали. Но их терпение кончилось, и княгиня — муж-то был тряпка из тряпок — отправилась к королю. Даму он принял с изысканной рыцарской вежливостью. Объяснив ей, что дело католизации идёт с огромными трудностями и отвлекает его от всех дел, он дал слово, что немедленно вернётся к этому вопросу. Он действительно хотел это сделать. Но тут до него донеслись слухи, что жмудь подняла, не желая менять веры, восстание, и Витовт не может с ними справиться. Ягайло понял всю меру той опасности, которая может ожидать его королевство. Жмудь объединится с тевтонцами, тогда мало не покажется. Тут уж не до Софьи. В какой раз событие спасало княжну, хотя она об этом и не знала.
А в Киеве, на Крестовозвиженской улице, где, по преданию, апостол Андрей водрузил крест, предсказав великое будущее городу, наискось от церкви стояла лавка купца Батуры. Над лавкой было его жильё. В одной из комнат, окна которой выходили на церковь и площадь, за столом сидели два человека. Один был сам Батура, а другой — московский купец Иван Саларев. Они были уже не молоды, о чём говорили их посеребрённые головы, но ещё крепки и здоровы. Совершив сделку, они поднялись наверх, положили поклоны Крестовозвиженской церкви и сели за стол.
Батура хорошо знал дело от Киева до Очакова, а москвич ездил по северам. Сбывали друг другу ходкий товар, без обману. И москвич, довольный сделкой, собирался в обратный путь, который был нелёгок и опасен. Но привычка с детства заниматься делом сводила на нет все опасения. И пока Бог миловал.
День выдался по-летнему жаркий. Хозяин открыл окно. Вскоре они услышали громкое цоканье копыт. Хозяин, отодвинув занавес, выглянул и сразу же повернулся к гостю.
— Никак новый князь, Сти... Сти... тьфу ты, и не выговоришь. Стигало, — наконец, произнёс он.
Как не посмотреть на иноземного князя? Москвич тоже подошёл к окну. Когда новый князь промчался, хозяин и гость вернулись на свои места.
— Как те наш новый князь? — спросил Батура.
Иван Саларев, взяв в горсть свою роскошную бороду, провёл по ней рукой, точно отжимал воду, потом пробасил:
— По сравнению с нашим Димитрием худоват будить. Наш-то рослый, могутной.
Батура усмехнулся.
— Худоват был бы Димитрий, Мамая бы не одолел.
— Ты прав. Силов, ой, как много потратил. Прибаливать стал. Грудью слабеет, — вздохнул Иван.
— Это плохо: таки долго не живуть.
— Не дай бог, — Иван перекрестился, повернувшись в сторону церкви.
— Слышь, Иван, много говорим, а чарки-то стынут, — рассмеялся он.
Выпив, вытерли усы, неторопливо закусили. Начал разговор Батура.
— Ты знашь, у нас тута ниче не поймёшь. До етого Стигала был Володимир. Брат меньшой. Прогнали! Всем заправляет Ягайло. Слышал про такого?
— Слышал, — ответил Иван.
— Так вот, етот... тьфу... король щас нас, христиан, хотит сделать католиками. Да не тута было. Наши князья ему сказали: «Помрём, а не пойдём в другу веру».