— Да-да, — закивал посол.
Его согласие было важно для Димитрия. Посол долго не задержался. Объявив, что Тохтамыш будет требовать дань, он отправился в Суздаль.
После его отъезда князь собрал бояр и рассказал о поступке тверского князя, о том, что Тохтамыш будет брать с них дань, и о необходимости ехать в Орду. Услышав о том, что в Орде Михаил Тверской, бояре зашумели. Послышались голоса: «Ишь, подлец, пользуется нашей слабостью. Да его за это…» Князь поднял руку, шум стих.
— Мы не слабы, — сказал он, — но час расплаты ещё не настал. И я решил, — продолжил князь, — что в Орду поедут Василий, Фёдор Кошка, Иван Квашня, Всеволож Дмитрий, Данило Бякота да Андрей Серкизович. Блюдите Василия, но сильно не опекайте. От малых бед его не сторожите. Пущай учится. И ещё. Внук, — и повернулся к дьяку, — дашь денег на выкуп наших людей. Особливо смотрите мастеровых. Берите не только наших.
— Когда отправляться, великий княже? — спросил Фёдор Кошка, почувствовав, что князь высказал главное.
— Как только пройдёт лёд. А ты, — он опять посмотрел на Внука, — побеспокойся насчёт лодий.
Князь видел, как заблестели глаза сына Василия от радости, и он еле сдерживал себя, чтобы не броситься отцу на шею. Подметив это, Димитрий Иоаннович радовался: сын не уходит от дел, желает их познать!
Весна отзвенела быстро. Два-три хороших тёплых дождя — и южные склоны уже стали приобретать изумрудный цвет. И люди спешили выгнать на них застоявшийся скот. В один из таких дней Димитрий решил съездить во Владимир, где готовили ладьи для отплытия в Орду. Взяв сына и кое-кого из бояр, через пару дней были на месте и сразу же направились к месту, где находился подготовленный к отплытию флот. Там их встретил Внук, вокруг которого толпились мастеровые. С крутого берега было видно, как на речной волне легко покачивались выстроенные в ряд одномачтовые лодии. За ними приютилась пара паузков.
— А ето зачем? — показывая на паузки, спросил князь.
— Да, так… — улыбаясь, ответил Внук, — на всякий случай. Они по мелкоте работают.
— А-а-а, — непонятно протянул князь, но потом добавил: — Они купцам в нужде.
Внук ухмыльнулся:
— Могут сгодиться. Княжич же плывёт.
Димитрий ничего не сказал.
Спустившись к берегу по мосткам, князь и бояре прошли на судно, на котором должен был плыть Василий. Сразу бросилась в глаза хорошая, чистая работа: всё подогнано, постругано. Осмотрели каюту. Лежак для княжича был выполнен с дугообразным ложем.
— Ето, чтоб ты куды не закатилси, — смеялся князь, глядя на сына.
Едальня была попросторней. Посредине стоял стол с шестью ослонами. Всё намертво вбито в пол. Осмотрев всё, князь повернулся к Фёдору Кошке:
— Ишь, как у ево. А я порой настилом обходился.
— Великий княже, жисть на месте не стоит, — ответил тот, — когда-то кремль был деревянным, а ты сделал его каменным. Так-то.
Князь попробовал было, по привычке, выдвинуть ослон, но ему это не удалось. Протиснувшись, он уселся и показал пальцем Внуку, чтобы тот сел напротив.
— …ето… как его… — Князь обернулся на толпившихся у прохода людей.
— Шкипер, что ли? — подсказал кто-то.
— Во! Во! Шкипер, — проговорил князь, — хто будет?
— Эй, Нил, — позвал Внук, — ходи суды.
Бояре расступились, и перед князем остановился среднего роста человек. Князю понравился серьёзный и умный взгляд его серых глаз. Густая прядь русых волос прикрывала высокий лоб.
— Слушаю, великий княже.
— Ты… давно… э…
Тот понял, чего хочет от него князь, едва заметно улыбнулся и ответил:
— Я на воде с мальства. Батяня мой был речным человеком и мня приучал.
— Ето хорошо! — обрадовался князь и показал на ослон рядом с собой. — Садись.
— А кто строгал ету ладью? — спросил князь, глядя на Внука.
Тот опять кликнул:
— Эй, Прокл!
Вошёл здоровый мужичище. Ему пришлось наклонить голову в дверях.
— Слухаю, великий княже, — проговорил он, оставаясь в чуть согнутом положении.
— Сидай, — приказал князь, усаживая его рядом с Нилом.
— Хорошо сделано, — одобрил князь, обводя глазами едальню.
— Старамся, княже. Хотим, чёп иноземец, увидя наш труд, весьма дивилси.
— Во как! — удивился князь. — А ты откель их знашь?
— Видывал я их. Мня твой батюшка, Иваныч, в Сарае у татарина выкупил. Тама я всяких повидал.
Князь вздохнул. Потом неожиданно хлопнул ладонью по столу:
— А пошто тута пусто? Хочу хороших людей угостить.
Сразу же появилась брага, медок, закус. Князь сам налил Нилу и Проклу по чарке. Прокл взял её в свои ручищи, и она исчезла. Князь, заметив это, приказал:
— А ну дайте бадейку для Прокла.
Тот, довольный, хохотнул. Вскоре появилась полуведёрная глиняная корчага. Князь налил в неё брагу и пододвинул к Проклу.
— Ето по нам, — обрадовался он и взял корчагу.
Князь налил себе, поднял чарку и проговорил:
— Я хочу выпить за наш русский народ, который может драться за свою землю, может и хорошо работать, утирая нос иноземцу. — И посмотрел на Прокла.
— И утрём, — пробасил тот.
— За наших, — продолжил князь, — шкиперов! За вас, русские люди! — и осушил чарку.
Закусив, князь поднялся и обратился к дьяку:
— Внук, поклонись от мня всем, хто строил ети лодии. Пущай выпьют, и от мня подели им пятьдесят рублёв, — и протиснулся на выход.
Отплытие должно было состояться через несколько дней. Стражей командовал воевода Михайло Акинфович. Провожать отъезд во Владимир собралось пол-Москвы. Как же пропустить такой момент? Если раньше это было обычным делом, а теперь, после Куликова поля и Тохтамышева нашествия, как встретят там русских посланцев? Уж не на смерть ли послан княжич? Как не поглядеть на него. Небось дрожит от страха.
Но нет, княжич выглядел таким молодцом, с него хоть картину пиши.
— Беды не чует, — говорили одни.
— Смотри, каким смелым и отважным выглядит князь, дай бог ему удачи, — говорили другие.
Действительно, Василий выглядел хорошо. С матерью, которая своими слезами вызвала и у сына слёзы, он простился в родных стенах. Ну а выйдя на крылец, он все тревоги оставил за спиной. На коня садился стройный, высокий и довольно красивый княжич. Первая растительность, пробившаяся на его лице, придавала ему суровость, а блеск в глазах говорил о его могучих жизненных силах. Девчата, поглядывая на княжича, стыдливо улыбались и прятали лица в плечах подруг. Его их взоры не трогали. Это было видно по его безразличному, спокойному взгляду. Его думки направлены были на то, как он справится с ответственным поручением великого князя.
И вот наступил день отплытия. Всё было готово. На пригорке, у спускового настила, стояла группа священников. Они пришли благословить отбывающих в дальний путь.
Отец и сын спрыгнули на землю. К ним подошёл епископ и благословил княжича. Димитрий обнял сына и трижды поцеловал его, сказав:
— Ступай с Богом! — И освободил ему путь.
Василий легко сбежал вниз, по трапу прошёл на ладью. Держась за борт одной рукой, другой послал крестное знамение отцу.
Дмитрий долго смотрел вслед удаляющейся флотилии. Он сел на коня только тогда, когда она скрылась за поворотом. Тихонько направив лошадь по дороге, он мысленно стал обдумывать поездку сына: чему наставлял его, как учил вести себя, что наказывал боярам. И успокоился, сказав себе, что наказы сделал верные.
Долго думать об отъезде сына не пришлось. Надо было скорее возвращаться в Москву. Его ждал с вестями вернувшийся с запада купец Игнатий Елферьев. За прошедшие годы, когда сопровождал Пожарского и его друзей во Францию, он сильно изменился. Погрузнел, в волосах появилась седина, а под глазами — морщинки. Великий князь знал его, ценил за торговую хватку. Поэтому, увидев его, обнял и повёл к себе.
ГЛАВА 3
Витовт сбежал из плена своего двоюродного брата великого литовского князя Ягайло. Взбешённый Ягайло, узнав об этом, приказал послать за беглецами погоню и схватить в Троках единственную, оставшуюся в живых, дочь Витовта, Софью. Два его сына недавно скончались один за другим. Врачи констатировали отравление. Кто это мог сделать, нетрудно догадаться. Чтобы ему предъявить претензии, нужны были доказательства. Но кто будет их искать, если заинтересованное лицо само было обвинено в преступлении?
Бежавший Витовт скрылся в неизвестном направлении. За короткое время, меняя лошадей, он достиг Слонима, оттуда отправился в Брест, а на пятый день был уже в Плоцке. Ягайло скрипел зубами, метал громы и молнии, но ничего сделать не мог. Он хорошо знал военные способности Витовта и понимал, что он стал ему самым опасным врагом. Пока в его руках будет дочь Витовта, его угрозы Ягайло мог не бояться. И приказал не спускать с неё глаз.
Но он знал, что Софья пошла в деда. Такая же неуёмная, настойчивая, готовая постоять за себя. С нею, как с её братьями, не расправишься. Если Европа не заметила смерть её братьев, то Софью ему не простят. Тем более она славилась своей красотой. И многие знатные особы, включая королей, не прочь были заполучить её для своих сыновей. Ягайло хорошо это знал и обдумывал, как бы понадёжнее для себя выбрать ей жениха. Но когда до него дошла весть, что Витовт находится в Плоцке, ему стало ясно, что он недосягаем, надёжно защищён рыцарскими мечами.
И его думы приняли другое направление. Он понимал, что его решение в отношении Софьи было правильным. Теперь Витовт задумается о своих действиях против него. Потерять дочь он вряд ли захочет. Но понимал и другое: находясь в стане его врагов, а тевтонцы были таковыми, Витовт ведёт с ним торг. Чего они от него потребуют и согласится ли на это Витовт, был вопрос. Но… какой бы ни был расклад, ожидать от такой ситуации чего-то хорошего не приходилось. «Надо искать союзников», — решил он. И на всякий случай приказал разместить Софью в среднем замке. Чтобы постоянно была на его глазах.
Ягайло получил письмо от Витовта. Тот писал: «Брат, я знаю, что моя дочь находится в твоих руках. Если с её головы упадёт хоть волосинка, уничтожу не только тебя, но и весь твой поганый род». Прочитав, Ягайло бросил письмо в камин. Огонь жадно схватил его, свернул трубочкой и вскоре от него остался один пепел.