А на другой день обоз вновь двинулся в путь. Дорога ушла в сторону, на открытое поле. Обоз вдруг остановился. Задние забеспокоились: «Что случилось?» Оказалось, что передние повозки столкнулись с колонной рабов, которых гнала на юг литовская охрана. Василий был удивлён увиденным. Их было человек двести: женщины, дети, мужики. Одетые, в чём бог послал. Все они были связаны друг с другом верёвками на ногах. Так что никто бежать не мог.
— Кто таки? — не выдержал Василий.
— Смоляне, — ответил кто-то с соседней повозки и крикнул: — Князь Витовт захватил.
Об этом князе Василий слышал, но вот его жестокие деяния увидел воочию. И в нём проснулась ненависть.
— Пошли!.. — заорала охрана и засвистели плети.
И тут Василий увидел молодую женщину с ребёнком на руках. Она шла в одном рваном платье. В свою шубейку она закутала дитя. Глаза их встретились. Её большие, полные ужаса, страха и мольбы глаза поразили Василия. Он снял с себя шубейку и бросился к женщине. Охрана не успела помешать, он набросил свою одежонку женщине на плечи.
— Эй, пошёл вон, не то самого свяжем.
Василий выскочил из колонны. Глаза его были полны гневом.
Когда колонна прошла, к Василию подскочил Лука:
— Ты чё, паря, наделал? В чём сам-то будешь?.. Ишь, жалостивый какой.
Но ехавший впереди Луки мужик, видевший всё происшедшее, молча соскочил с саней, приподнял мешок и вытащил оттуда шубейку, которую, как бывалый ездок, прихватил с собой на всякий пожарный... Подойдя к Василию, он молча сунул её в руки парню, покосился на Луку и побежал к своей повозке.
Обоз тронулся, Василий, не выпуская из рук вожжи, перебежал на сани Алберды.
— Видел? — он кивнул назад.
Тот понял, что друг имел в виду прошедшую колонну рабов.
— Видел, — ответил тот со вздохом.
— Я хочу их освободить, — заявил Василий.
Алберда растерялся:
— Там же охрана!
— Восемь человек. Я сосчитал. Ночью в Комаровке они напьются и будут спать.
— Я с тобой, — понял Алберда его мысль.
Вечером обоз остановился у леса. Въехать в него не было никакой возможности. Там словно черти играли: столько было бурелома да густых непроходимых зарослей. Василий удивился, что все бросают повозки почти на дороге.
— А почему вы не ставите их, как татары? — спросил он у Луки.
— А как татары ставят? — искренне заинтересовался тот.
Василий рассказал, что татары повозками огораживают себе место. Если кто задумает напасть, то это будет трудно сделать. Лука удивлённо посмотрел на Василия, потом взял его за руку и потащил за собой. Они остановились около вожака.
— Расскажи ему, — посмотрев на Василия, попросил Лука.
Вожаку такое предложение понравилось, и он заставил всех выстроить такой квадрат.
Стемнело. Василий и Алберда ползком выбрались из стоянки и, придерживаясь лесной тени, отправились в Комаровку. В полночь они были на месте. Деревня спала. Только в одной избе, предназначенной, видимо, для гостей, в окнах горел свет.
Они крадучись пошли к окнам и заглянули внутрь. Василий был прав. За столом сидели литовские охранники, некоторые из них были пьяны.
— Чё делать будем? Они ведь не спят, да и не все пьяны, — растерялся Алберда.
— Тащи солому, — ответил Василий, направившись к ограде.
Там он выломал кол и подпёр им дверь. Тем временем Алберда разложил вдоль стен солому. Они долго высекали огонь: трут отсырел. Наконец солома вспыхнула, они побежали прочь. По дороге заскочили в одну из избёнок:
— Смоляне здеся есть? — крикнули они. — Подымайте своих! Вы свободны!
Услышав эти слова, какой-то мужик переспросил:
— Чё ты сказал? — и прилепился к Алберде.
— Да свободны вы. Вишь, — и он показал на пылающую избёнку, — тама стража сгорела.
— Господи, неуж свободны? — мужик упал на колени и начал креститься.
— Ты давай своих подымай, — крикнул Василий, — да уходите скорее.
— Спасибо, братцы, век не забудем. — И с криком побежал подымать всех.
Их отсутствие никто не заметил. И с зарей обоз продолжил путь.
ГЛАВА 27
Софья проснулась от звона колоколов Борисоглебской церкви. Они звали к заутрене. Окна её спальни выходили на церковь, которая стояла напротив дворца, на другой стороне площади. После того как отзвонили колокола и наступила тишина, Софья, боясь этой тишины, так как за ней могла обрушиться страшная для неё явь, схватила со столика колоколец и изо всех принялась его трясти. На его зов должна была явиться Устинья. Но исполнительная и чуткая служанка не явилась. Рассерженная княжна в сердцах швырнула колоколец и, отбросив одеяло, соскочила на пол. Бросилась к окну, глянула на площадь. Она была почти пуста. Одинокие фигурки торопливо двигались к церкви. Вскоре и их не стало. Разочарованно посмотрев на серое небо, вернулась к кровати. Но не легла, а присела на краешек. Она заволновалась в предчувствии какого-то приближающегося события.
Вдруг за окном послышался конский топот. Княжна вновь бросилась к окну. К дворцу подъехали два незнакомых человека. Сердце у Софьи ёкнуло: «Неуж за мной?» Она испуганно осмотрела комнату. Но, кроме шторы у окна, ничего подходящего, где можно было бы спрятаться, не увидела. Кровать, столик, несколько стульев — и всё. Княжна, шлёпая босыми ногами, забыв о больной коленке, спряталась за штору.
Через какое-то время дверь открылась. Она затаила дыхание. Подождав довольно долго, ступая на носках, Софья пошла к двери и прислушалась. Было тихо. Она приоткрыла дверь. В коридоре никого не было. Княжна набралась смелости и вышла в коридор. Дойдя до лестницы, ведущей вниз, услышала чьи-то голоса. Она вошла в соседнюю дверь. Это была комната Устиньи. Кровать тщательно убрана, в комнате порядок. «Значит, её не забрали, — решила Софья, — и она куда-то ушла. Но куда?» Порядок в комнате её немного успокоил, но она решила к себе не возвращаться, а дождаться служанку здесь, в её комнате.
И вновь послышались чьи-то шаги по коридору. Она вскочила и встала за поставец. В комнату кто-то вошёл. Слышно было, как подвинули стул и бросили на него одежду. Софья осторожно выглянула и не поверила глазам: то была Устинья.
— Устя! — с громким криком Софья бросилась к ней.
От неожиданности Устинья даже напугалась, не узнав свою госпожу в ночной рубахе.
— Софья, ты?
— Я, Устя, я! Ты где пропадала?
— Ой, Софья, — всплеснула та руками, — чё я те щас расскажу. Утром я поднялась, — загадочным голосом начала та, — думаю, пойду в поварню, чё-нибудь те приготовлю. Узнаю, привёз Степан чё или нет. К лестнице-то подхожу, слышу кто-то разговаривает. Я осторожно спустилась на несколько ступенек, гляжу: стоять двое незнакомых. И один другому говорит... Ой, госпожа, — и она замахала руками, боясь говорить. — Король решил выдать тя замуж, — выпалила она. — Назвали даже его. Ето сын князя Сан... Санме... тьфу забыла.
— Сандомежского, — подсказала Софья. — Так он... кривой, — воскликнула Софья.
— Зато, наверное, богат. Вот король и хочет...
— Мало, чё хочет король? — перебила Софья. — Я тоже не бедна. А кривого мужа мне ни за како золото не надоть, — резким, нервным голосом проговорила Софья. А потом грустно спросила: — Чё мне делать, Устя?
— Есть, госпожа, выход, — радостно воскликнула Устинья, — мня они не остановят. Я пойду поищу коня. Не идтить же пешком в Киев. Ты одевайся в мою одежонку, а мня свяжи и заткни мне рот.
Они быстро переоделись.
— Конь-то где? — не забыла спросить Софья, беря корзинку.
Устя с кляпом во рту только мычала. Софья горестно рассмеялась и вытащила из её рта тряпку.
— Ён привязан у трёх дубов. Помнишь, хде мы грибы собирали?
— Помню. Ну, Устинушка, я... пойду.
Они обнялись на прощание, и Устя произнесла:
— С Богом!
Засунув обратно ей тряпку в рот, Софья, низко склонив голову, с корзиной в руке, переступила порог.
Внизу, у двери, сидели два здоровых незнакомца. Софья скромно прошла мимо их. Благополучно миновав крепостные развалины, оказалась за городом. Почти бегом пустилась в указанное место. Ещё издали увидела в кустах круп лошади. Сердце не то радостно, не то тревожно забилось. Ей не приходилось ездить одной на чужой лошади на такое расстояние. Но вспомнила, что её ожидает, и это придало ей решимость. Почуяв приближение человека, конь издал радостное ржание. И это успокоило Софью. Вставив ногу в стремя, она легко села в седло. Оглядываясь, княгиня выехала на дорогу. Она была пуста.
По склону Батыевой горы, что на юго-западе от Киева, медленно двигалась повозка с тремя мужиками. Двое из них были молодые смерды, о чём говорила их одежда: лапти, дерюжная одежда. Третий, пожилой мужик, отличался от них не только возрастом, но и одеждой. Добротные сапоги, довольно ценная шубейка, расстёгнутая нараспашку. Кнут его лежал на коленях, а коней, еле тянувших повозку, он не подгонял. Было видно, что берёг их. Да и ехать ему осталось немного.
За горой перед путниками открылась панорама какого-то города. Возница остановил коней и, повернувшись к парням, объявил:
— Киев!
Перед ними предстала довольно печальная панорама. Чёрные силуэты каких-то зданий. На склонах гор местами виднелись невзрачные домишки. Возница вздохнув, сказал:
— Когда-то это был главный город Руси. Всех, кто приезжал раньше, очаровывал вид этого красивого, нарядного города. Золотые купола церквей, прелестные дворцы — всё это украшало город. Но войны, нашествие татар сделали своё дело, — и он замолчал.
— Да, войны много приносят горя, — согласился один из них и спросил: — Скажи, мил человек, где нам найти митрополичьи палаты.
Возница задумался, потом ответил:
— Думаю, искать надо будет где-то у Софийской церкви.
— А её как нам найтить? Град-то большой, — продолжал тот спрашивать.
— А мы щас спустимси на Владимирку и поедем по ней. Мне всё равно ехать до Сеннова базара. А ето всё тама в куче.
Дорога была очень неровной. То ныряла в какие-то овраги, то поднималась вверх. Наконец возница натянул вожжи и сказал: