— Али-бей, — торжественным голосом заявил Тохтамыш, — передай князю Едигею: пущай он со своими войсками выступает в Мордовию и там дожидается моей воли. А ты немедленно пошли гонца в Краков.
Хан повеселел. А ещё веселее он стал выглядеть, когда Али объявил его волю мурзам, чтобы те быстро собирали войска. Ни один мурза не сказал ни слова. Расходились они с тяжёлым сердцем.
Двое из мурз тайком, глубокой ночью, отправились в стойбище Едигея и всё ему рассказали. Князь прищурил и без того узкие глаза и сказал, глядя куда-то вдаль:
— Мордовия — богатая страна. Там есть что взять.
А в следующую ночь из его стойбища на восток поскакал всадник. На его груди было послание Едигея великому полководцу Тамерлану.
Не вовремя, ох, не вовремя примчался ханский гонец в Краков. Владиславу, королю Польши и Литвы, впору было самому просить помощи. Тевтонцы, по сведению доносчиков, готовились опять перейти границу. Тут уж не до Орды. И ханский посланец вернулся ни с чем. Хан, долго метавший гром и молнию, вызвал Али.
Весть о том, что король отказал, Али не смутила.
— Великий из великих, — произнёс он, — ты жаловал Димитрия московского ярлыком на великое княжение. Пущай он докажет свою благодарность участием в битве с Тимуром и деньгами.
«Хороший советник. Вот Тимур и хотел оставить мня без головы. Без Али он думал скорее разделаться со мной. Нет, брат, придёт Димитрий, а он умеет воевать. И мы посмотрим кто-кого», — успокаивал себя Тохтамыш.
— Отправь срочно гонца в Москву, — приказал он Али.
Димитрий ответил быстро: «Великий хан, выполняя твоё повеление об отправлении тебе десять тыщ рублей, коих у мня, ты знашь, нет, мне пришлось отправить войска собирать эту деньгу. Кто ушёл под Новгород, кто — на север. Пока я их соберу, да двинусь к тебе на помощь, что я искренне хотел бы сделать, я, думаю, успею только к тому, чтобы потоптать засохшие следы от его коней. Если нужна другая помощь, не военная, я готов её исполнить». Прочитав ответ, хан в ярости бросил бумагу.
— Великий из великих, — остановил его Али, — Димитрий прав. Мы действительно посылали гонцов, веля дать нам денег, что он и выполняет. А вот другая наша просьба, — при этом слове хан поморщился, но сдержался, — будет иной!
— Какая? — спросил хан.
— Отправляясь на бой с врагом, хороший полководец всегда должен думать о своих детях. Битва, как гадальная кость, может упасть не той стороной. А потомство надо спасать и вот тогда...
После этих слов Али-бей замолчал. Хан задумался: «Нет, не зря я берегу Али-бека. Что бы я делал без него?».
— Скажи, Али-бей, а московские бояре уехали или нет?
Али-бей давно не имел с ними никаких дел. Но, подумав, ответил:
— Скорее всего, пока на месте.
— Пригласи-ка ко мне их старшова.
Фёдор Андреевич Кошка, московский боярин, получив приглашение к хану, встревожился и начал гадать, по какому вопросу его вызывает сам хан: «Скорее всего, схватили Василия. Но я грудью стану на его защиту. И сделаю всё, чтобы не повторилось то унижение, которому подвергся Кирдяпа. А может... Скорее всего, он хочет поторопить его, чтобы Димитрий Иоаннович поскорее выслал требуемую сумму. А может...» И он с тяжёлым сердцем отправился к хану.
Но встреча была торжественной, словно встречали своего главного союзника. И сразу опрокинулись все домыслы боярина. Хан посадил его рядом с собой. Это место всегда занимала первая жена хана.
— Как, боярин, протекает ваша жизнь? Не домогаются ли чего недозволенного мои собраты?
Такое начало просто обескуражило боярина. «К чему бы это?» — подумал Кошка. И насторожился.
— Получил я от твоего князя письмо, — продолжил хан. — Прочти.
Стоявший позади хана слуга подал бумагу. Боярин читал не торопясь, вдумываясь в каждое слово. Хан терпеливо ждал. Когда боярин кончил чтение, вопросительный взгляд хана впился в лицо Кошки. Боярин вернул письмо. Фёдор Андреевич говорил, растягивая каждое слово, не сводя глаз с хана.
— Я думаю... великий князь Димитрий Иоаннович очень хотел бы тебе, великий хан, помочь. Но... он прав в том, что возвращать войска, не окончив дело, неразумно. Это могёт дать непокорным подумать о трусости князя. И тогда ты, хан, не получишь ни денех, ни войск, которые придут к тебе с большим опозданием, — ответив, Кошка солидно уселся в кресле, подчёркивая тем самым значимость обиженного когда-то ханом княжества. И хан понял это.
— Не мне, боярин, говорить об изменчивости наших судеб.
Кошка насторожился. Тохтамыш отвёл взор и как-то глухо проговорил:
— Случись что со мной, как ты, боярин, думаешь: Димитрий не держит ли на меня зла, может пригреть моё чадо?
Боярин набрал воздуха. Вопрос был сколь неожидан, столь и сложен. Потом, выдохнув, ответил:
— Это... это можно обдумать. Думаю... Димитрий могёт пойти тебе навстречу.
Боярин, говоря эти слова, и здесь хотел подчеркнуть свою солидность. Теперь он понимал положение хана и решил, что настала пора возвращаться домой.
— Великий хан, — поправился он, — думаю, что в Москве я смогу тебе оказать большую помощь.
Хан не ожидал таких приятных слов от боярина.
— Я благодарю тебя, боярин, что ты не держишь зла.
Жизнь — штука неопределённая. Одно ясно: чем больше у тя друзей, тем легче.
Боярин про себя усмехнулся: «Ишь, записал мня в друзья!»
— Великий хан, как я понимаю, не возражает против нашего отъезда.
— Я всё сделаю, чтобы ты со своими людьми как можно скорее вернулся к себе.
В этом году январь выдался месяцем особым. И не тёплым и не холодным. Лёгкий морозец делал воздух лёгким, приятным. Такая погода быстро подлечила Димитрия Иоанновича, и ему захотелось «на волю». Первое, что он посетил, был кремль, где на площади стояли двадцать пять пушек, привезённых Игнатием.
Чёрные стволы пушек отдавали каким-то зловещим блеском, внушая почтение и страх. Здесь же толпились будущие пушкари, с недоверием поглядывая на это чудище. Князь неторопливо слез с коня. Подойдя, погладил первый ствол, согнулся и заглянул вовнутрь. Выпрямившись, посмотрел на будущих пушкарей:
— Ну, как? — спросил он.
Те замялись. Кто-то робко сказал:
— Пальнуть ба!
— На колёса бы — да в поле, — робко произнёс кто-то из пушкарей.
Князь оживился:
— Кто сказал?
Голос князя прозвучал резковато, и пушкари в испуге шарахнулись назад. Поняв свою ошибку, князь рассмеялся:
— Чё напугались? Да он... молодец! Пущай выходит.
Пушкари вытолкнули молодого рослого парня.
— Я, — понурив голову, произнёс тот.
Князь достал из кармана золотой рубль.
— На, держи! — и протянул ему. — Кто тут старшой? — князь поглядел на воеводу.
— Да нет его... пока.
— Как звать тя? — князь посмотрел на парня, которому только что дал золотой рубль.
— Петруха, — скромно ответил он.
— Вот ты, Петруха, и будешь старшим. И думай, как её приладить на колёса.
Князь обошёл все пушки, каждую, словно благословляя, погладил.
— А хде ядра?
— Вон они, — показывая на снежную пирамиду, ответил воевода.
— Ладно, пошли, — пушкари расступились.
В это время раздался крик:
— Князь, князь!
Димитрий обернулся на голос и увидел бежавшего Внука. Сердце ёкнуло: «Неуж что случилось?..»
— Чё ты? — грубовато спросил князь, когда тот подбежал.
— Фу, — выдохнул он и произнёс, — вернулси Кошка с важными вестями.
— Коня, — почти крикнул князь.
Подъезжая к хоромам, Димитрий увидел Кошку, сидящего на ступеньках крыльца. «Умаялси боярин», — пронеслось в голове князя. Они обнялись, расцеловались и пошли в светлицу.
— ... Так, значит... хан заметалси, — сказал князь, подымаясь, — ишь, грамоту мне прислал, помощь войсками просит, грабитель, — князь заходил по светлице, заложив руки за спину. — Ты-то, боярин, как думать? — Димитрий остановился напротив.
— Я об етом думал всю дорогу от Сарая.
— Много думать, — ухмыльнулся князь, — но чё надумал?
Боярин втянул носом воздух и заговорил:
— Тимур становится опасным и для нас. Разбей он Орду, и ему дорога открыта на Русь.
Князь прошёлся рукой по усам, потрепал бороду. Мотнув головой, сказал:
— Дорога... говоришь, открыта на Русь?
Боярин кивнул. Князь дошёл до двери. Потрогал ручку. Постоял и медленно повернулся:
— А кому она закрыта: может, Ягайле, Витовту, аль тевтонцам? Олег и тот по ней ходил. Ну и что? — он остановился вновь перед боярином, оперся на спинку его кресла. — Я думаю, нам надоть самим скорее набраться сил. Вот давеча смотрел я пушчонки. Ты знашь, боярин, один умник предложил их поставить на колёса. Как?
Кошка не мог себе этого представить и потому промолчал. Князь понял это и вновь заходил по светлице, рассуждая, как бы сам с собой:
— Вот когда будет их не двадцать пять, а двести пятьдесят, вот тогда и Тимур не будет нам страшен. Нам скорее надоть сил набраться да мошню набить.
— Это ты правильно говоришь, — сказал Кошка.
— Ты знашь, я для етого взял твойего Ивана. Ты не возражаешь?
— Великий князь, да ето для мойво семейства и радость, и гордость. Поверь, князь, ты не ошибся. Он верой и правдой...
— Знаю, — перебил князь и неожиданно перевёл разговор, спросив: — Хде мой Василий... ты чё-нибудь прознал?
Боярин поднялся.
— Князь, — заговорил он, — Богом клянусь, всё делал, чёп узнать. Но... никто... ничего... — понурив голову, ответил Кошка, — уж сколь деньги отдал, чёп узнать. Всё глухо, куды делси? — боярин пожал плечами.
— Ты за ним плохо глядел. Я тя зачем послал? — глаза князя угрожающе сузились.
— Суди, князь, виноват, — Кошка упал на колени, — но поверь, когда я стал было требовать... хан грозно посмотрел на мня и сказал, чёп я знал своё место и не забывал, кто он.
— Встань, — князь помог подняться боярину. — Эх, Василь, Василь, хде же ты, мой бедолага!
ГЛАВА 29
Василий, выбравшись из лога, поглядел по сторонам. Дорога была пустынна. Деревья, росшие вокруг, как руки, протягивали ему свои голые ветви.