незапный приход на Московию хана. Я тогда этого не понял. Для меня он стал... трусом: бросил всё: семью, людей. Митрополита не назначил даже того, кто бы остался за него. Чё это?
— Но... я думаю, он мог оставить... Кошку, — неуверенно сказал Василий.
— Кошку? Скажи, Василий, а кто был с тобой в Орде? Кошка. А знаешь ли ты, чё Тохтамыш, обманом взяв кремль, всех уничтожил, а Кошка, видишь ли, жив. Так что не было там Кошки. Никого отец твой не оставил. Да, тогда, повторю, я считал его презренным трусом. Но время всё расставило по местам. Куликово поле виной тому. Там он пожертвовал собой, там оставил и похоронил то, что в нём было самого дорогого.
— Так мой отец... не трус? — спросил княжич, глядя исподлобья.
— Нет! Я тогда обвинил невинного человека, и я замаливаю свой грех. Так что будь спокоен, сын мой. Димитрий Иоаннович в веках останется великим. Желаю и тебе повторить его подвиг. Ну, с Богом! — и он перекрестил Василия.
Княжич в порыве чувств упал на колени и поцеловал руку митрополита со словами:
— Прости, владыка, мня, грешного.
— Бог простит, — ответил тот.
Василий пошёл к двери, но голос митрополита его остановил.
— Постой, Василий, — услышал княжич.
Он остановился. На звон колокольца явился монах. Владыка что-то шепнул ему на ухо.
Вскоре он появился с мешком за плечами. Сняв ношу, сказал:
— То тебе, божий человек, владыка посылает, — и вручил ему мешок.
Как потом оказалось, там были съестные припасы.
День был ещё светлым, и Василий не торопился, дожидаясь темноты. Но тут послышался санный присвист и удары конских копыт. Василий посторонился, чтобы пропустить повозку. Держа мешок на плече, он не видел, что творится на дороге.
— Тпру-у, — послышалось рядом. — Никак Василий? — услышал он голос.
Василий развернулся на голос и узнал Семёна Тугова.
— Далече бредёшь? — спросил он.
— Да так... — неопределённо пробормотал Василий.
— Ложи свой мешок и поехали, — скомандовал Семён, потом спросил, — а где твой дружок?
— А тама... — опять неопределённо ответил тот.
— Чё ты всё тама да тама.
— Нет.
— Ты чё так людёв бойся? Аль ожогси хде? Не все, брат, у нас сволочи, христопродавцы. Хотя их хватаеть. Но людям верить надобно, без етого жить нельзя, — проговорил Семён. — Хошь заехать ко мне? Посмотришь, где голову приложить. И не бойся. Нихто не выдаст. Тута все свои.
Василий согласился.
Дом его, тремя окнами выходивший на улицу, состоял из нескольких комнат. Одну из них он показал Василию.
— Тута будете жить.
Там стояло несколько лежаков. Видать, Семён иногда прирабатывал, пуская временных жильцов.
— У нас... девка есть, — стыдливо произнёс Василий.
Семён посмотрел на него и улыбнулся.
— Дело молодое. Чё, жениться собрался? — спросил он. — Ето хорошее дело, если она те по сердцу, как ты ей, — и похлопал его по плечу. — Веди своих! — сказал хозяин.
— Да нельзя, — ответил Василий, опустив голову.
— Пошто так? — поинтересовался Семён, заглядывая парню в лицо.
— Да она... девка... — залепетал Василий.
— Бегла?
Парень ещё ниже опустил голову:
— Да, — еле слышно ответил он. — Ну я пошёл.
Семён отрицательно покачал головой:
— Подожди.
Когда вернулся, в его руках была целая куча женской одежды, простая, с остатками вышивки: шуба, платок, несколько юбок, лапти, толстые шерстяные носки. Увидев улыбку на лице Василия, сказал:
— Переоденется, ни один гад не узнаеть, — и всё сложил в мешок. — Вот его понесёшь, а свой поставь в угол. Да не бойсь, нихто твойго не возьмёть.
Василий безропотно забросил мешок Семёна себе на плечи.
Алберда и Софья заждались его. Особенно Софья. На её глазах частенько появлялись слёзы.
— Это из-за меня! — всхлипывая, говорила она.
— Да не реви ты, и так тошно, — урезонивал Алберда её, — да придёт Василий. Ты думашь, лехко попасть туды? Луче неси дровец, вишь, костёр прогорает. Да бери сухих, чёп дыму не было.
А заставлял он её это делать только ради того, чтобы отвлечь её от мыслей о Василии.
Первым его приход обнаружил пёс. Всё это время он, вытянув лапы и положив на них свою большую лобастую голову, отчуждённо смотрел куда-то вперёд.
И вдруг он вскочил, на мгновение замер, а затем ринулся вперёд. Софья в испуге бросилась к Алберде.
— Это он куда? — почти крикнула она.
— Похоже... — глядя ему вслед, — он почуял... хозяина!
— Так бежим его встречать, — воскликнула Софья и бросилась вперёд.
Не удержался и Алберда. Ещё на бегу они услышали радостный лай собаки.
— Василий! — закричал Алберда.
А Софья, подбежав к нему, бросилась от радости на шею. Тот, бросив мешок, крепко обнял и от какого-то дикого прилива радости закружил её. Останавливаясь, он не удержался и... поцеловал её.
Затем подставил щёку.
Но тут Лобастик, бросившись к кустам, громко залаял. Все враз насторожились. Из кустов показался... козёл.
Звериный инстинкт подсказал псу, что надо делать. Он ловко вцепился в горло козла. Козёл дёрнулся и попытался прыгнуть и сбросить врага. Но ничего не вышло. Пёс крепко держал добычу. Протащив пса на изрядное расстояние, козёл потерял силы и упал, истекая кровью. Козёл сделал последнее движение ногами, представляя себе, что он убегает от врага, — и... затих.
— Это Бог сжалился над нами и послал нам еду, — проговорила Софья.
— Еда у нас есть, — загадочно сообщил Василий. — А те, Софья, надоть... — он стал оглядываться, словно что-то ища. — Слушайте, я нашёл ночлег.
Это известие ошарашило их.
— Ночлег? Где? — заинтересовался Алберда.
— Да... недалеко. У Семёна, который мня подвозил.
— Я не пойду, — решительно заявила Софья.
— Тогда... я остаюсь, — решил Василий.
— А чё у тя в мешке? — спросил Алберда.
— Да, — рукой махнул Василий, — Семён дал ей одежонку, чёп никто не узнал.
Тут неожиданно встрепенулась Софья.
— Дал мне одежду? — переспросила она. — И можно посмотреть? А вы пока отойдите.
Через некоторое время раздался её голос.
— Идите, смотрите.
Перед ними стояла другая Софья. Узнать её было трудно. Но её прелесть от этого не потерялась.
— Не узнать! — восхитился Алберда.
Эти слова решили всё.
Они появились у Семёна с козлом на плечах Алберды. Свалив его у ног хозяина, он сказал:
— Принимай свежатинку.
— И когда вы успели? — спросил он, любуясь огромными рогами зверя.
— Не мы, а вот он! — и показали на Лобастика.
Семён оценивающим взглядом посмотрел на псину. Тому, видать, не понравилось, что его разглядывают чужие, и басисто рявкнул.
— Серьёзный пёс, — проговорил Семён и пригласил прибывших пройти в комнату. — Скоро будем трапезовать, — сказал хозяин, закрывая дверь.
Они оглядели жилище. Софья вначале высказала предположение, что не заманил он их и не хочет ли выдать её врагам. Но Василий успокоил:
— Я думаю, он не из тех, кто предаёт. Но уж, если ето случится, тя они возьмут только через мой труп.
— Мы тебя не отдадим, — не то в шутку, не то всерьёз заявил Алберда.
Это успокоило Софью.
— Тя, скорее всего, хозяин поселит в другое место, — предположил Алберда.
— Я от вас, — при этом она посмотрела на Василия, — никуда не пойду.
— А мы тя и не отпустим, — успокаивая её, сказал Василий.
За что получил улыбку девушки.
Дверь отворилась внезапно. На пороге появилась женщина в чёрном платке, в кофте грубой вязки, в длинной, до пола, юбке. Лицо её было приятно, как бывает у полных, добрых людей.
— Отведайте-ка, дорогие гости, мойво варева.
И она повела их за собой.
Войдя в едальню, которая была совмещена с поварней, она сама усадила их за небольшой дубовый стол. Василия и Софью — рядом с божницей, а Алберда сбоку. Вошёл хозяин, он задержал взгляд на Василии и Софье. Потом, повернувшись к жене, сказал:
— Смотри, матушка, кака прекрасная пара!
Подойдя к столу, легко постучал по нему кулаком:
— Дети, любите друг друга, будьте друг другу верны. Пусть всегда у вас будут любовь да согласие. Щас её ети польски псы по всему Киеву рыщут. Да ни в жисть не найдут. Мы, русские, своих не выдаём. Видит Бог! — и он перекрестился.
ГЛАВА 30
Верный слуга и советник Али-бек появился в ханском шатре, разбитом на небольшом холме среди необъятного поля.
— Великий из великих, — обратился он, — войска выстроены, чтобы ты вдохновил своих воинов на борьбу с яростным врагом.
Хан, видимо, в ожидании такого приглашения был одет по-зимнему. На дворе свирепствовала матушка-зима.
— Ну и как? — поднимаясь с трона, спросил повелитель, поправляя полы лисьей шубы.
— Нет в мире силы, которая бы противостояла твоей, — не без гордости заявил Али-бек, тем самым как бы прославляя себя, ибо сам собирал эти силы.
К вышедшему из шатра хану подвели игреневой масти коня. Сбруя горела золотом, шерсть конская переливалась на солнце. Крутая шея, небольшая голова, тонкие неспокойные ноги, поджарый корпус говорили о высокой стоимости этого жеребца. Хан погладил его шею. Нукер подставил стремя, и хан, поддерживаемый стражем, уселся в седло. Слегка тронув шпорами коня и натянув узду, чтобы застоявшийся конь его не понёс, Тохтамыш, сопровождаемый Али-беком и многими мурзами, двинулся на осмотр. Не доехав до конца расположения войск, он остановился. От горизонта до горизонта выстроились войска.
Сколько уже раз за долгую ордынскую жизнь подобным образом выстраивалось воинство. Глядя на этих вооружённых людей, казалось, что нет в мире силы, чтобы смогла противостоять им. Да, так было при великом из великих Мунке-Сале, Джихангире, Чингисхане. Было и при других. Но, как говорит мудрый Али, нет ничего вечного под луной. И в прошлый раз войск было не меньше, а...
Осмотрев войска, хан подозвал старшего сына Зелени — Салтана и что-то ему сказал. Тот, выслушав отца, хлестнул плетью коня и куда-то ускакал. Как потом узнал Али-бек, Зелени увёл тридцать тысяч конников в Сарай-Берке. Для Али стало ясно: хан боится чьего-то заговора. Но чьего? Ответа на этот вопрос он не находил. Али-бек думал об этом по пути в ханский шатёр, куда Тохтамыш пригласил его и доверенных мурз, чтобы обсудить ещё раз, куда идти. Предварительно он решил, что битву начнёт, двинув войска на север в Молдавию. Там много монгольских племён, настроение которых он знал. Потеряв свою самостоятельность, они вынуждены были платить дань не чингизиду, а какому-то безродному Тамерлану. Их души переполнялись гневом и горели желанием сбросить с себя это позорное ярмо.