Зная об этом, он и решил отправить туда Едигея, дав ему поручение собрать всех монгольских мурз и, объединив их усилия, двинуть оттуда на юг. Первую часть поручения — собрать мурз — он выполнил. Но в сборе сил произошёл непонятный сбой. Поэтому они явились к Едигею, посланцу чингизида Тохтамыша, узнать, для чего тот явился в их края. Узнав, что Тохтамыш готовится с севера внезапно ударить на Самарканд и тем самым прикончить ненавистного эмира, все мурзы приветствовали это решение, высказав общее мнение, что давно пора это сделать, и их войска только ждут сигнала. Но среди них не было князя Тогая, который когда-то напал на рязанские земли. В отместку князь Олег дошёл до Норучая, где находился Тогай. И только чудом он спасся от гнева русского князя. Вызванный Едигеем, Тогай сослался на свои болезни и не приехал к нему. Едигей был только рад этому.
После обильного достархана приглашённые стали разъезжаться по своим улусам. Но... странное дело: ни один из них не доехал до своего места! Когда подошёл Тохтамыш, Едигей с прискорбием сообщил, что кто-то выдал их намерения и испуганные мурзы исчезли странным образом.
— Я думаю, — сказал хитрый князь, — это дело рук Тогая. Он не был на хурале. Это говорит, что Тогай выступает против тебя, великий из великих.
Хан ничего не сказал, только подозрительно посмотрел на князя. Но к таким взглядам он уже привык, и они на него не действовали. Это был первый, но чувствительный удар по их замыслу. Али-бек, узнав об этом, прямо сказал хану, что это дело рук Едигея. Хан не поверил:
— Едигей сам предлагал этот вариант и обещал полную победу над врагом. Обещал, — саркастически произнёс хан и, больше ничего не сказав, удалился ко сну.
Но поспать ему не удалось. Прискакавший вестник сообщил едва продравшему глаза хану, что на него двигается Тамерлан со всем своим войском.
— Как Тамерлан? — Он выскочил из шатра с рёвом: — Коня!
— Великий из великих, вам надлежит одеться, — подсказал верный нукер, державший одежду в руках.
Одевшись, хан закричал:
— Барабаны! Почему молчат барабаны?
Те ударили враз, получив приказ.
И зашевелилось, задвигалось войско. К утру оно было выстроено.
— Чё на левом фланге? — спросил хан у Али-бека.
— Там стоит Едигей! — ответил тот. — Ночью он был там.
— То ночью, а сейчас светает, — и хан плетью показал на восток.
Али-бек послал вестового.
Когда совсем рассвело и можно было оглядеть позиции, хан остался доволен. Тимуру надо было его штурмовать. Опасность была только с левого фланга, где стояли войска Едигея. В случае его отступления Тимур получал хороший простор для флангового наступления. У хана даже появилось желание послать туда ещё пару туменов. Но возразил Али-бек:
— Нельзя перед боем переставлять войско. Это может породить путаницу.
К обеду показались первые всадники непобедимого Тамерлана. По спине хана пробежал холодок. Вскоре отряд кавалерии Тимура, в несколько тысяч человек с ходу обрушился на застывшее татарское войско. Но он был легко отбит, что породило в хане уверенность. И он приказал их преследовать. Завязался упорный бой. Похоже, враг стал шаг за шагом отступать. Горячность хана росла. Он решил усилить нажим.
Враг только этого и ждал. Все главные силы он обрушил на левый фланг. Не вступая в битву, Едигей приказал дать сигнал войскам к отступлению. Странно, но Тимур не стал их преследовать, а обрушился на левое крыло татарского войска. Раздвоенные силы не сумели сдержать вражеской атаки, дрогнули и бросились в бегство. Их не могли остановить ни призывы хана, ни призывы его мурз. Это было поражение. И только игреневый конь точно на крыльях сумел вынести своего хозяина в спасительную, бескрайнюю степь.
Бегство войска Едигея продолжалось недолго. Вскоре оно прекратилось, было выстроено в боевой походный порядок и спешным маршем двинулось на Сарай. Едигей уже радостно потирал руки, воображая себя сидящим в знаменитом золотом кресле, сделанном ещё по приказу хана Узбека. Но каково же было его удивление, когда на подходе к городу он увидел войска, готовые к бою. Посмотрев на тех и на своих, он не стал рисковать. Остановив своё войско, прискакал к Зелени и печально объявил, что они разбиты Тимуром.
Эта весть быстро полетела над широкими водами Волги, пронеслась над необъятной степью, проникла сквозь каменные стены Московского кремля. Рано поседевший московский князь хлопнул ладонью по столу, когда ему сообщили эту весть:
— Живуча ета гидра: бъют её бъют, а она всё шевелит хвостом. Дошевелится, — каким-то пророческим голосом произнёс он.
— Василий и закончит, — сказал Иван Кошкин, главный казначей московского княжества, на долю которого выпала честь вместе с Димитрием услышать эту весть.
Князь грустными глазами посмотрел на рослого здорового казначея и признался:
— Я уже не чаю его и видеть.
— Вернётси, вот увидишь, великий князь, вернётси. Сердце моё чует, — уверенно сказал казначей.
— Эх, твои бы слова, да...
ГЛАВА 31
В тот первый день они долго сидели за столом; каждый рассказывал свои истории. Василий рассказал о московской жизни у боярина Кошки. Причём его живой рассказ был настолько правдив и интересен, что все слушали с большим вниманием. Жалели его, когда он говорил, как тяжело ему приходилось осенью на охоте: собаки отказывались лезть в холодную воду за подстреленной уткой, тогда ему проходилось это делать. Или оставлял его одного в ночном лесу караулить убитого медведя. В такие моменты Софья бледнела, а хозяйка вскрикивала:
— Бога нету у твойго хозяина!
Алберда рассказал, как потерял родителей и жил, ютясь, где попало...
— Да, вам не позавидуешь. А сейчас куда путь держите?
— До Луцка нам надо как-то добраться. Не помогаешь? — спросил Василий.
Алберда и Софья, услышав слова Василия, удивлённо на него посмотрели, но промолчали. А хозяин, помолчав, ответил:
— Надоть подумать.
Никто не заметил, как пришла пора Зажигать свечи и ложиться спать. Хозяйка была весьма удивлена, когда Софья заявила ей, что они будут спать вместе. Она даже сказала об этом Семёну, но тот махнул рукой:
— Они уже спали, пущай и опять спят.
— Но ето жить грешно! — воскликнула она.
— А те откель известно, грешат они аль нет. Думаю, она, бегла, просто боится.
Он лёг спать. Но в голову пришла мысль о них: «Как мне помочь этим бедолагам? Пойду-ка завтра к гончару Федьке. Чё ён скажет». Федьку он знал давно. С самого детства, когда дружил ещё с его отцом, великим гончарным мастером, слава о котором бежала по Киеву. Вот и Федька в его...
Утром Семён, как надумал с вечера, пришёл к Федьке. Нашёл его в мастерской.
Фёдор увидел Семёна, отложил в сторонку недоделанную крынку, вымыл в бочонке руки, вытер их о фартук, поднялся и косолапо пошёл навстречу соседу. Они обнялись.
— Садись, сказывай, зачем таку рань пришёл?
Семён всё ему поведал.
— Хм, — хмыкнул Фёдор, — помогу. Товару наберу и возьму недорого. А ты сыщи им кобылу да повозку. Пущай едут и торгують. Я девку научу, как кричать надоть. Никто ни в жисть не узнаеть её.
Вернувшись к себе, Семён всё поведал своим неожиданным гостям. Те переглянулись, и Василий ответил:
— Поедем. Да? — и ещё раз посмотрел на своих.
Те подтвердили.
Дня через три, когда только начало светать, из ограды Семёна выехало две повозки. На обеих тщательно уложены и обтянуты дерюгой глиняные поделки. На переднем возу сидели, подняв воротники и надвинув на лоб шапки, Семён и Алберда. Хозяин решил их проводить до Бузово. Его временные жильцы пришлись ему по душе. Скромные люди, хорошо расплатились. Как таких бросишь? На втором — Софья и Василий. Он, спасая её от пронизывающего ветра, поделился с ней своей шубейкой. И она прижалась к нему. Так они ехали, пока не увидели на дороге небольшую группку всадников, человек восемь. По всей видимости, они никуда не ехали, а их кони топтались на месте.
Сердце Софьи застучало так, что казалось, вот-вот вырвется наружу. Ей вдруг представилось, что чья-то грубая мужская рука вцепится сейчас своими жёсткими грязными пальцами и потащит её, как какую последнюю девку. Семён притормозил, дожидаясь их.
— Ей, хто будете? — рявкнул один из них, натягивая поводья.
— Ето, — Семён показал на Алберда, — мой работник, а они будут ему пособлять.
— А ну, кажи девку, — приказал верховой.
— Параська, — крикнул он, глядя на Софью, — покажись.
Та всё поняла, выставила ноги в лаптях.
— Слазить аль нет? — слезливо спросила она.
Всадника, видать, убедили лапти.
— Ладноть, не слезай.
— Поехали, — протяжно издал Семён и хлестнул коня.
Такие конники попадались часто, но чёрный платок, мешковатое платье, слегка запачканное лицо делали Софью неузнаваемой. И она успокоилась. А некоторые, спросив, откель едете и услышав в ответ: «Из Киева», махали плетьми, мол, проезжайте.
Так они добрались до Бузова. Здесь Семён остановил коня и спрыгнул на укатанную снежную дорогу.
— Люди дорогие, пришла пора расставания. В Луцк дорога почти пряма. Так и держитесь на запад. А мне надоть возвращаться назад. Сами знаете, сколь дел. Прощевайте, простите, коль чё не получилось.
— Прости и ты нас, Семён, коль чё не так. Скажу честно, не охота от тя уезжать. Да забота гонит, — сказал Василий.
На вопрос, как он доберётся назад, Семён ответил, что здесь у него проживает шурин и он довезёт его до Киева. Они поочерёдно обнялись, расцеловались. Обнимая Софью, шепнул ей на ухо:
— Не упусти, гарный хлопец.
Глаза её заблестели, лицо расплылось 6 улыбке:
— Не упущу!
— С Богом! — махнул он рукой.
Под полозьями поскрипывал снежок. Кони лёгкой рысью сбежали вниз. Кругом белизна, да местами тёмные пятна грустного леса. Когда солнце повисло над головой, Алберда, на правах старшего, остановил коня:
— Всё, братцы! Коней кормить надобно.
Они съехали с дороги и, выбрав место за густым кустарником, остановились. Парни быстро собрали валежник, развели костёр. Василий, позаботившись о Софье, принёс ей мешок, набитый сухой травой. За это получил от Софьи добрый поощряющий взгляд.