— Анастасия! — послышался за её спиной чей-то голос.
Она, увлечённая наблюдением за Иваном, как-то машинально оглянулась и увидела, что перед ней стоит Киприан. На нём была лёгкая тёмная мантия, на голове клобук, а на груди висел большой позолоченный крест.
— О! Владыка! — воскликнула она, встала и поклонилась ему.
— Благословляю, дочь моя! — проговорил он, осеняя её крестом. — Позволь мне присесть.
Митрополит присел и, кивнув на мальчика, сказал:
— Вылитый дед. Чё пишет князь? — спросил он, глядя на Анастасию.
— Пока у него всё спокойно. А вот у мня в груди всё горит. Владыка, — она взяла его руку, — я слышала, что во Владимире есть икона Пресвятой Богородицы. Говорят, она имеет чудодейственную силу. Я буду день и ночь перед ней молиться за Василия. Прошу тя, владыка, пущай её привезут в Москву.
— Хорошо, — сказал митрополит.
Литовцев не было. Но подходили смерды, чёрный люд. Глядя на них, у Василия душа радовалась: «Какие замечательные люди живут на этой земле. Для них хочется сделать всё, чтобы жизнь их была более радостной».
И вот лазутчики донесли: «Взят Елец!». «О, Господи! Он прёт прямо на Москву. Не пройдёт и десяти дней, как он будет здесь!» — подумал Василий. И он приказал усилить дозоры и ловить вражеских лазутчиков. Поймали несколько человек. Допрашивал их сам Василий. И как горько ему было смотреть на них, ибо это были русские люди. И были они разные. Кто исподлобья, точно на врага, смотрел на князя. Смотрел и молчал, что бы с ним ни делали. А дьяки Ачкасов и Стромило умели пытать.
— А! — расстроенно махал князь.
И уводили в лес, где их ждали сук да петля.
Были и те, кто охотно всё рассказывал. Из их рассказов было ясно: они должны найти безопасную переправу. Таких крепко били плетьми и отпускали. Находились и такие, которые предлагали свои услуги: показать такие переправы, после которых врага ждали болота или топи. Это предложение понравилось князю. Он посылал искать такие места. За это обещал после победы награду в десять рублей. И это сработало.
Василий оказался прав: не прошло и десяти дней, как появились первые конные отряды. Привыкшие побеждать, они с ходу ринулись форсировать реку. Но на том берегу их ждали острые колья. Кони ранили грудь, протыкали животы и падали, загораживая дорогу другим. А пока они были в замешательстве, лучники быстро отправляли их души на небо.
Знаменитым на весь мир воинам, нигде не удалось отвоевать даже клочка земли. Вскоре прибыл сам Тимур. Он приказал все попытки переправы оставить. Несколько раз он объезжал местность, ища слабое место. И не мог его найти. Русских почти не было видно. Выдавали только пушки, расставленные в основном на холмах.
— Где бы мы ни пошли, — говорил Тимур своим сопровождающим, — они всюду нас достанут. Ну и князь! Впервые я вижу такого полководца. Учитесь! Если я его не одолею, вы всё будете у него в подчинении, — заявил он.
И всё же он решил сделать попытку в одном месте. Там был отлогий берег, да и река в этом месте текла перекатами. Лучше не придумаешь. Для этого Тимур приказал, не таясь, собрать войско в одном месте, готовить плоты, лестницы, то есть всё сделать для перехода реки в этом месте.
А ночью были посланы несколько сот пловцов с топорами, которые, перебравшись на сторону русских, должны были вырубить все эти колья. А за их спинами стоял, таясь от глаз, большой конный отряд. Он-то и должен был, ворвавшись, посеять панику. А дальше, как обычно: штурм, смерть, победа!
Вначале всё шло, как было задумано. Пловцы, облачённые в лёгкое чёрное одеяние, незаметно подобрались к реке и начали переправляться на другой берег. Но стоило первому воину ступить на землю, как вспыхивали десятки костров, и место было освещено, как днём. Напрасно враги стремились выполнить приказ повелителя. Русские лучники кучами валили их, как только они оказывались на берегу.
Потеряв почти всех пловцов, не срубив ни одного остроконечного кола, ни с чем ушли жалкие остатки. Штурмовать после такого разгрома Тимур не решился. Он понял одно: русского князя не обмануть и не перехитрить. Он простоял уже двенадцать дней и ничего не добился. Русские не потеряли ни одного человека, а Тимур оставил своих уже немало. Если так дело пойдёт, он останется один.
И всё же гордыня не позволила Тимуру уйти ни с чем. Оставалась последняя возможность. Для этого Тимур сам отобрал двух человек. В их задачу входило найти самый трудный путь, который русские не охраняют: болото, топи. И поискать проход до твёрдой земли. Вот там он хотел потихоньку собрать силы и ударить внезапно и сильно по войскам Василия, как умел это делать.
Тимур выбрал место правильно. На той стороне была видна топь. Воины ползли один за другим. Щупами искали дно. Ночь ползли, днём хоронились в камышах. Наконец, наткнулись на землю. Выбрались. Прислушались. Тихо.
Им оставалось только найти место, где будет прятаться отряд. Для осторожности решили ещё проползти. Первый, кто полз, вдруг как сквозь землю провалился. И тут второй услышал стон, исходивший из-под земли. Он увидел перед собой... яму. Из неё доносился стон. Приглядевшись, воин ахнул. Его напарник повис на колу, который торчал из спины. Воин развернулся и изо всех сил бросился назад.
Когда об этом доложили Тимуру, великий полководец понял, что из него на этих берегах Батый не получился. Как бы ноги унести. Московский князь не пустит его на свою землю. А идти ему дальше на запад, имея за спиной такого врага, — гиблое дело. На другой день, тихо, чтобы не привлекать внимания, Тимур повёл войска на восток. В этот же день икона Владимирской Божьей Матери прибыла в Москву.
Европа, не зная ничего об этой битве умов, не смогла оценить огромную заслугу Московии и её великого князя, который без битвы выиграл величайшее сражение, тем самым спас не только свою землю, но и Европу, ценившую только то, что сделано западными вождями. И эта величайшая битва умов, которая не так часто встречается в истории, осталась незамеченной.
Пятнадцать дней простоял великий завоеватель Востока и не смог захватить даже пяди русской земли. Он был рад, что Василий не стал его преследовать, отдавая ему должное за то, что он поверг в прах великую Орду.
Народ дал великому московскому князю кличку: Задонский. Так народ сравнял эти битвы. Дмитрий Донской и Василий Задонский: Куликовская и Окская битвы. Одна кровавая, другая — бескровная. Но не менее, если не более, важная.
Великий князь, вернувшись в Москву, узнал, что икону Владимирской Божьей Матери встречали на Сретенье, и велел поставить там церковь.
ГЛАВА 41
Василий торжественно вернулся в Москву. Земля гудела от звона колоколов. Русь поздравляла победителей. А вот Европа молчала. Когда-то, в недалёком прошлом, французский и английский короли поздравляли Тимура с его победами. А вот победу над ним, они не заметили.
Но, как бы то ни было, после этой бескровной победы отношение к остаткам Орды резко изменилось. Им стали мстить за прежние притеснения; они стали предметом насмешек. Никто не стал платить им дань. Да и кому? В Орде, или, вернее, в том, что от неё осталось, ханы менялись так часто, что многие не успевали запоминать их имена. Практически всю власть захватил хитрый, умный и коварный Едигей. Он ещё хорошо помнил те времена безраздельного господства Орды, когда Русь безропотно выполняла все её желания.
И у Едигея родилась коварная идея: всё вернуть на прежнее место. Для этого он «завёл дружбу» с Василием, извещал его о разных событиях. Василий хорошо знал характер своих бывших повелителей, поэтому не очень доверялся словам этого хитреца. И держал своё войско наготове. Но эта бдительность дорого обходилась казне. Иван Кошкин уже не знал, где брать денег. Много средств уходило на помощь разным погорельцам, оставшимся от нашествия Тохтамыша. Случались и пожары. Так, в год знаменитой победы над Тамерланом только в Москве сгорели тысячи домов.
В то же время надо было строить церковь Рождества Богородицы, заложенную по желанию матери. Не окончена была роспись Коломенской церкви, с которой Василий начал своё княжество. Кроме того, шло строительство Симоновой церкви, церкви Благовещения Пресвятой Богородицы на Дорогомилове. Взялся Василий и за то, чтобы на княжеском дворе часы стали показывать время. Для этого по его просьбе разыскали мастера Лазаря Сербина. Нельзя было забывать и тех, кто расписывал церкви: Феофана Грека, Андрея Рублёва. Всё требовало внимания и... денег. Не видя опасности, надеясь на людей, оставленных в разгромленной Орде, Василий принял решение распустить большую часть армии.
Всё это хорошо знал Едигей. Он понимал, что московские князья имеют своих людей, которые сообщают им все важные новости. И он решил выследить и убрать таких людей. За московскими хоромами стали неустанно следить. Выискивали их и даже среди ханской обслуги. И ему это удалось.
Один из его соглядатаев, долго карауливший почти пустые хоромы московского князя, увидел, как туда кто-то шмыгнул. Он его дождался. Это был татарин. Соглядатай довёл его до шатра. А ночью там появились конники. Они схватили татарина и приволокли к Едигею. Калёный прут сделал своё дело. Татарин сознался во всём. После этого его задушили кожаным шнуром. А на другую ночь так же поступили с молодым татарином.
Нить с Ордой была оборвана. Едигей, убедившись, что Москва осталась «слепой», как бы из добрых чувств послал Василию сообщение, что новый хан готовится напасть на Витовта. Василий, находясь в обиде на тестя, не стал ему этого сообщать. Он был рад, что ему самому не грозит война и можно решать свои дела. В один из таких дней, взяв маленького Ивана, он направил стопы к Лазарю, который готовил часы к установке.
У мальчонки глазки разбежались от винтиков, чаек и прочих железных деталей. Отец смотрел на сына и радовался, что у него проявился такой интерес. Он и сам с большим вниманием слушал объяснение мастера.
Прибежал служка и взволнованно проговорил: