— Что делать, князь, — проговорил поляк, — когда нам своей землицы не хватает, приходится искать её на стороне. Твои братья тоже не чураются русской землицы.
Эти слова били не в бровь, а в глаз. Но Ягайло не стал останавливаться на этом вопросе.
— Мазовецкий уже не молод.
— Зато будет верен. Кстати, он, как и ты, недолюбливает Витовта.
Услышав эти слова, сердце у Софьи замерло: «Ягайло хочет выдать меня замуж, да так, чтобы тот был верен ему, Ягайле. Ну уж нет…» — подумала она. Те ещё поговорили о погоде, урожае и вышли из кабинета.
Когда дверь за ними закрылась, Софья на цыпочках вышла из укрытия и осторожно подошла к двери. Посмотрев в замочную скважину, увидела, что приёмная была пуста. Осторожно открыв дверь, вышла в приёмную и хотела продолжить путь дальше. Весть, которую она услышала, заставила её действовать. Она поняла, что ни при каких условиях дядя помогать ей не будет. А выйти замуж за человека, который потом будет воевать против её родителей, недопустимо.
Обдумывая, как ей выбраться, она вдруг услышала громкие голоса. Среди них был и голос дяди. Как показалось Софье, он был чем-то взбешён. Она не ошиблась. Ему только что сообщили, что бежала Софья. Ей опять пришлось укрываться за шторой, но уже в приёмной.
— Найти эту дрянь и привести ко мне! — орал он. — А тех, кто допустил ето, в темницу!
Он, громко топая сапогами, вошёл в кабинет. За ним попытались войти несколько человек.
— Вы куда? — повернулся он к ним. — Искать! — И затопал сапогами.
Софья поняла, что сейчас выйти отсюда не удастся и её всё равно найдут. Она решила сдаться сама.
Воспользовавшись тем, что приёмная опустела, княжна вышла и села за стол секретаря. Ждать ей пришлось недолго. Вскоре вышел Ягайло, мельком взглянул на неё и пошёл дальше. На пороге он остановился, вернулся и, посмотрев на Софью, неуверенно спросил:
— Ты?
— Я! — ответила она не без гордости.
— Как ты сюда попала?
— Да очень просто. Сколько раз я была здесь, и ты водил меня за ручку.
— Было время. Сейчас оно переменилось, — ответил он, присаживаясь напротив.
— Я не хочу здесь разговаривать и предлагаю пройти в твой кабинет. Или… мне больше нельзя туда входить? Я что… преступница? — Взгляд её голубых, всегда радостных и лучистых глаз сейчас был подобен хмурому небу. Такого он выдержать не мог. Встречать противника лицом к лицу он не любил. Это должны были делать его слуги.
— Ты — моя… дорогая гостья, — ответил он, поднимаясь. — Прошу, — и сделал жест рукой, показывая на дверь кабинета.
Когда они вошли и сели, первой заговорила Софья:
— Дорогой дядюшка, — её голос был наполнен сарказмом, — я хочу тебе заявить, что туда я больше не пойду. Ты что, хочешь меня заморозить, чтобы я простыла? Ты избавился от племянницы. Учти, дядя, мой отец тебе этого не простит. Вы много раз с ним то дружили, то ссорились. Но если ты сделаешь мне плохо… он отомстит тебе: пойдёт на тебя вместе с тевтонцами или подошлёт убийцу.
— Это не я, — торопливо вставил он.
— Я тебя в этом и не обвиняю, — каким-то невинным голосом проговорила она, — это я так, как пример. А ты уж, дядюшка, обо мне позаботься. Я хочу гулять. Сидеть здесь, — она обвила вокруг рукой, — я не могу без Устиньи, верни мне её. Куда твои псы дели мою служанку?
— Не надо оскорблять моих людей, — довольно твёрдо заявил Ягайло.
— Я, — Софья поднялась, и на князя посмотрела гордая, неприступная красавица, — княжна. И никто из твоих халуев не имеет прав командовать мной. Тем более, твоей гостей.
— Хорошо!
Ягайло взял колоколец, и на его звон показалась чья-то голова.
— Позови ко мне Ставора, — приказал он.
Ставор был у него что-то вроде дьяка, выполняя разные поручения князя. Когда тот явился, Ягайло довольно грозно, как он умел это делать, приказал:
— Переведи её, — он кивнул на Софью, — сюда, в Верхний замок. Дай ей всё, что необходимо. Учти, комната должна быть тёплой. Верни её служанку. Все должны знать, что моя племянница — моя дорогая гостья.
Тот, выслушав, кивнул головой и удалился.
За ним поднялась Софья:
— И я пойду, — сказала княжна.
Тон её голоса был таким, что его можно было расценить и как просьбу, и как сообщение. Князь понял как просьбу.
— Иди, иди, — ответил он и добавил: — Если что нужно, заходи.
У неё на языке так и вертелось спросить: «Какого жениха вы мне выбрали?» Но она сдержалась и спросила другое:
— Когда вернётся мой отец?
— Я ему не запрещаю вернуться в любое время, — ответил он с пафосом.
— Чего вы не можете поделить и для чего ты захватил его в плен?
Ягайло резко поднялся. Облокотившись кулаками на стол, он по-бычьи наклонил голову и проговорил:
— Твой отец, как и дед, поднял на меня руку. Ты знаешь ли о том, что они пленили меня?
— Но они не держали тебя в темнице и отпустили в твой удел. А ты, — она говорила быстро, обида сжимала её горло, — хитростью захватил их обоих. Не без твоей помощи был убит мой дед. А мой отец бежал, но он вернётся…
— Пошла вон, — завопил Ягайло и ударил по столу кулаком.
Когда Софья выскочила за дверь, силы оставили её, и она прислонилась к стене: «Вот дура! И зачем я ему всё это сказала? Он бросит мня в яму. Ну и пусть. А я всё сказала, что о нём думала. Пусть знает…»
У неё ничего не отобрали, дали тёплую комнату, вернули Устинью. Но она почувствовала, что кто-то стал следить за каждым её шагом.
Их разговор слышала мать Ягайло, Иулиания. Как только Ягайло остался один, она вошла к нему.
— Сын мой, я знаю, что в душе твоей пылает жажда мести. Умерь свой пыл. Вся борьба ещё впереди. Дело можно кончить и миром. Но если с Софьей что-то случится, вот тут её отец станет для тебя не врагом, а зверем. Зачем тебе это?
Сын послушал мать, которая когда-то выплакала для него корону великого князя. И Софья получила разрешение покидать стены замка, но за ней продолжали по пятам ходить люди её дяди.
ГЛАВА 5
Караван с пленниками, захваченными ещё зимой людьми Едигея, наконец прибыл в Сарай. Измождённые, в рваных одеждах, босые, брели они по раскалённой земле татарской столицы. Их усталые глаза безразлично скользили по белоснежным стенам дворцов, по толпе взирающих на них людей. Среди любопытных были мужики, которые присматривали для будущей покупки пленных женщин. Но, не найдя достойного «товара», их взгляды ни на ком не задержались. И вот появились последние пленницы. Многие подметили высокую девушку. Несмотря на тяжесть испытаний, она не потеряла своей обаятельности. Стройна, с развитыми в меру бёдрами, тонкой талией, она приковывала взгляды почитателей женского пола. А когда дева подняла голову и взглянула выразительными глазами на толпу, многие даже крякнули. И у них в голове тотчас мелькнуло: «Куплю».
Но хозяин всех увёл в свой аул на откорм, чтобы «товар» приобрёл вид. Все ждали, когда состоится торг. Когда же их наконец вывели на рынок, её среди пленниц не было. Сын хозяина, заметив красавицу, взял к себе во дворец. Там ей создали «царскую» жизнь. Молодой организм быстро помог ей набраться сил. И вот однажды молодой хозяин велел привести вечером её к нему. Но она оказалась дикой серной, нет… хуже, тигрицей. Она вцепилась руками в его жирное лицо, а зубы впились в плечо. Он едва оторвал деву от себя и закричал на весь дворец, чтобы её бросили в яму.
— А завтра — казнить, — кричал он, пока лекарь лечил его раны.
Но утром он одумался, решив, что смерть для неё будет лёгким наказанием, а надо придумать что-то такое, чтобы она сама на коленях приползла к нему с мольбой о прощении.
Долго думали и придумали: её заставили носить воду в бадьях с реки на конюшню. Две бадьи на коромысле и одна в руке. С такой тяжестью, под палящим солнцем, она должна подниматься по крутому берегу, а потом идти открытым полем. На реке почти всегда собиралось много рыбаков. Чего только она не услышала в свой адрес.
В один из таких дней среди рыбаков появился детина, прозвище которого было Алберда. Его и уважали, и боялись. Уважали за то, что он был непобедимым кулацким бойцом. Откуда эта мода взялась в Сарае, трудно сказать. Скорее всего, её привезли сюда пленные новгородцы, где эти бои были нормой городской жизни. На них многие пробивали себе дорогу наверх. Его побаивались, помня, как он отделал одного наглеца, который под предлогом, что старый Захар ловил рыбу на его прикорме, отнял у бедняги весь улов. Многие тогда завозмущались, а Алберда молча подошёл к нему и так приложил, что тот, отлетев на десяток шагов, еле поднялся. А Алберда взял у Захара плетёнку и высыпал туда рыбу.
— А ето не всё моё, — вопросительно глядя на парня, произнёс Захар, держа большую рыбину в руках.
— Отдай ему. — Он кивнул на мужика, который продолжал отряхиваться и снимать с одежды колючки.
Рыбалка шла своим чередом, клёв был хороший, пока не появилась эта рабыня. Алберда, увлечённый клёвом, ни на кого не обращал внимания. Но кто-то из рыбаков окликнул его и показал взглядом на берег. Девушка, набрав воду в бадьи, в это время поднималась наверх.
— Эх, ножки-то каки! — послышались голоса.
А у Алберда задёргалась удочка, и он вытащил огромную стерлядь, фунтов на десять. Рыбаки, увидев такую добычу, кто от души, кто со скрытой завистью поздравляли рыбака. Это увлекло. На второй день он появился опять. И никакие возгласы рыбаков по адресу рабыни его не отвлекали от дел.
Но вскоре клёв как обрезало, и появилась возможность взглянуть на бережок. Глаз у него был остёр и зорок, и он увидел деву. Скользнув безразличным взглядом по её стройной фигуре, он остановил взор на огромной чайке, которая важно, как хозяйка, расхаживала по берегу. Тут стали раздаваться голоса, что, мол, зазря сидеть, пошли по избам и стали сматывать удицы. То же сделал и Алберда.
Они встретились: девушка и Алберда, когда он поднимался, а она спускалась по крутому берегу. Её большие глаза, наполненные печалью, тотчас опустились, и она прошла мимо, а у него что-то шевельнулось в груди.