Ничего не объясняя, он приказал своему воеводе собрать войско и, запёршись с ним в Вильно, никому его не сдавать, дожидаться его возвращения. Приняв такое решение, он испытал облегчение на душе. Он снимет всю тяжесть великой тайны. Узнай кто об этом! Боже! Сколько крови может пролиться! А жив ли он? Сколько десятилетий прошло, как они не виделись?
Это единственное убежище, где его не достанет ни долгая рука Москвы, ни когтистые пальцы короля и где он снимет этот тяжкий груз с души. Будь, что будет! И стал собираться. Тайно, чтобы не заподозрили даже самые преданные слуги. Он хорошо знал, что золото развязывает любые тайны.
Выехали в полночь, о двуконь. Он взял с собой одного воина. Выехал за крепостные стены, отправил его на запад, а сам поехал на восток. Он хорошо знал, что тайные ищейки бросятся по его следам. Пускай поломают голову. Интересно, что они доложат Ягайлу, который вдруг воспылал братской любовью?
Витовт был здесь один раз. Взял его тогда с собой Кейстут. Казалось, что из тех дебрей не было выхода. Но это только казалось. Выход был! Случившееся с Витовтом на этом пути так врезалось ему в память, что даже сейчас воспоминания были жгуче острыми.
Тогда потребовалось несколько дней пути, чтобы добраться до спрятавшегося меж густых елей домика. Это всё, что осталось от замка Эйрогола на правом берегу Дубисси, колыбели князей, ставших объединителями Литвы. Основателем династии был Лютовор, сумевший объединить северную Литву и Жмудь. Здесь же родился его сын Витен, завладевший остатками Литвы и рядом русских княжеств.
Потомки бросили это место, перейдя в Кернову. А вот жрецы, наоборот, избрали его. И великий дуб, росший там, как бы подсказывал, что это прибежище духов. Невдалеке горел вечный огонь, рядом находилось место, где приносились жертвы.
Когда они приезжали с отцом, увидели здесь двух человек. Высокого сухого старика в белой одежде. Это был Кривее — верховный жрец. Он подошёл к статуе Перуна и убрал опавшие на него листья. Вскоре показался молодой парень. Витовт еле сдержался, чтобы не ахнуть: тот так походил на его отца: такая же окладистая борода, усы и, главное, отцов взгляд — куда-то вдаль. Витовт не выдержал и вопросительно посмотрел на отца. Тот резко отвернулся и только сказал: «На его месте мог быть и ты». Больше он не промолвил ни слова, осторожно развернул коня и тронулся в обратный путь.
Эти слова запали ему в душу. И он стал, по мере возможности, разбираться со словами, сказанными отцом. Не один год ушёл на это. Так берегли эту тайну, прежде чем он смог представить себе картину прошедшего.
Бирута, любимая жена Кейстута, будучи беременна, дохаживала последнее время с таким огромным животом, что многие стали шептаться: «Не иначе, как будет двойня». Кейстут, слышав это, очень боялся: не дай бог, если родятся близнецы-мальчики. Боялся их будущих отношений, которые при выяснении главенства обязательно выльются в борьбу. А чем она кончается, показала ситуация в Пруссии, когда король Вейдевут разделил своё королевство среди двенадцати сыновей. И... королевства не стало.
Что значит быть равными претендентами на княжеский трон?! Это — борьба, которая может привести к гибели дорогого ему литовского княжества. И он, вопреки отцовскому сердцу, решил: если это случится, остаться жить должен только один сын. Поэтому, когда начались родовые схватки, Кейстут велел остаться только одной бабке-повитухе. А сам он ждал за дверью, затыкая уши от криков жены. Когда они стихли, бабка приоткрыла дверь и махнула ему рукой. Войдя, он увидел на кровати в беспамятстве лежащую Бируту и рядом двух крепеньких розовых мальчиков.
Он пальцем подозвал старуху и указал на огромный чан с водой. Та, ничего не понимая, подошла к нему. Не успела она вскрикнуть, как её голова оказалась в воде. Через мгновение её худое костлявое тело перестало биться. Потом он взял первого из двух мальчуганов, завернул в припасённое бельё и, подойдя к окну, открыл его позвал:
— Едол!
— Да, князь, — послышалось снизу голос.
— Держи! — и он подал свёрток.
Едол вернулся через несколько дней, доложив:
— Всё исполнил, князь! Положил младенца на порог. Вышел жрец и забрал его.
— Молодец! — похвалил князь и, подойдя к столу, налил ему добрую чарку вина.
Выпив её, Едол вытер усы.
— Пойду, князь, с дороги отдохну, — сказал тот.
— Иди, дорогой, иди, отдохни.
Заснув, Едол больше не проснулся. Душа Кейстута успокоилась.
Вот к этой великой тайне и торопился Витовт. «Остался ли там кто жив?» — мучил его вопрос. Торопился так, что проскочил поворот, хотя хорошо его помнил.
— Так где же этот поворот? — спросил себя Витовт.
Но куда ни поворачивал, всюду его ждала непроходимая чаща. Так он проблуждал до темноты.
С утра решил вернуться, чтобы ещё раз осмотреть дорогу. И нашёл. Помог сук, проткнувший собственный ствол. Он его ещё тогда подметил. Дерево, конечно, было гораздо моложе, но суть не изменилась. А вот река стала глубже. И порой пробираться приходилось, оставив коня, плыть рядом с ним.
И когда он увидел желанный берег, сердце забилось. Добрался! В этот момент задняя лошадь вдруг начала биться, то вырываясь наверх, то исчезала с головой. Ножом отхватив поводья, он пытался спасти коня, но того словно тянула вниз непреодолимая сила. Пришлось его оставить. А тут и первый конь забился в конвульсии. И его трясина потащила вниз. И вторая попытка его спасти кончилась неудачей. И даже больше. То крошечное расстояние, которое оставалось до берега, оказалось вообще непроходимым.
Последнее, что помнил Витовт, это как он, выбиваясь из последних сил, поднял голову над трясиной и издал клич о помощи. Больше он ничего не помнил. Когда очнулся, то почувствовал, что лежит под шкурой. Рядом горел костёр, а на корточках сидел... Кейстут!
— О, Господи! Да где же я? — невольно вырвалось у князя.
ГЛАВА 44
В конце улицы Вожерар, что славилась садами, и где во время цветения любила покататься парижская знать, за серо-зелёными стволами стоял неприметный двухэтажный дом. Когда-то, почти сто лет тому назад, это был трактир, который облюбовали себе тамплиеры. Люди почти военные и обременённые суровыми клятвами, они завели соответствующий порядок. Поэтому его не чурались и приличные люди. Но после известной казни на Еврейском острове Великого магистра тамплиеров и его друзей кто-то повесил на дверь трактира огромный замок.
Шли годы, пробегали десятилетия, но о трактире не то забыли, не то потеряли ключи. Сам замок из чёрного превратился в серый, потом покраснел.
Как-то под вечер двое молодых друзей — граф Буа и герцог де Водан, недавно надевшие мушкетёрскую форму, увлечённые прекрасными молоденькими красотками, проходя мимо, заметили, что замка на этих загадочных дверях не было. Вдобавок, они были приоткрыты, и оттуда доносился аппетитный запах. Друзья решили зайти.
Это была корчма, но весьма необыкновенная. Здесь не было грубой мебели. На столах с изящными ножками стояли тонкостенные, с рисунками, графины, под стать им бокалы и в дополнение — цветы. Молодым модникам это очень понравилось. Они выбрали дальний угловой столик, получив возможность наблюдать за залом. Сами же как бы выпадали из поля зрения.
Зал был пуст. Наблюдать было не за кем, и они принялись громко, весело обсуждать, какое вино заказать. Выбор вин здесь был довольно обширен, но цена кусалась. Но стоило ли этим не бедным и уже служивым молодым ухажёрам обращать на эту мелочь внимание?
Пока выбирали, не заметили, как зал заполнился довольно странными людьми, что заставило молодых людей невольно обратить на них внимание. Здесь было много пожилых, даже старых людей. Среди них можно было увидеть одетых — о боже! — в давно забытые одежды тамплиеров.
Много было и молодых. Бросалась в глаза их учтивость и особая вежливость. Всё это говорило о том, что это были не случайные люди, и привело их сюда не желание попробовать вино, а нечто важное.
Можно было даже подумать о заговоре. Что и пришло в голову молодому графу Буа. Но вскоре он отказался от этой мысли, ибо ни один из них ни разу не посмотрел на столик, за которым сидел Буа со своими друзьями. «Значит, — сделал он вывод, — их привели сюда какие-то очень серьёзные обстоятельства». И он стал внимательно приглядываться к ним.
Его внимание привлёк высокий, одетый в дорогой походный костюм, мужчина.
Он, тяжело дыша, сел на стул невдалеке. Вокруг него тотчас собралось довольно много людей.
— Я не слезал с коня несколько суток, чтобы оказаться здесь, — заговорил он баском. — Должен вам сказать, что призыв последнего рыцарского ордена там был услышан. И думаю, что их придёт несколько тысяч человек.
Раздались голоса одобрения.
— А что король Англии? — спрашивал он, явно имея в виду графа Дерби.
— От него пока не получено никаких вестей, граф, — ответил один из окружавших его.
— Всё это неплохо, — вновь заговорил тот, кого назвали графом, — но кто мне скажет: как поведёт себя великий московский князь? Кажется, его зовут Василий?
Воцарилось молчание. Замер и Роберт, начав что-то понимать. Чтобы его не донимали спутники, он достал кошель и высыпал на стол несколько десятков франков.
Понял что-то и герцог. Чтобы дать возможность Роберту следить за происходящим, он всю заботу о столе взял на себя. Он тоже кое-что знал о русских. Знал, что Роберт был потомком какого-то великого русского военачальника. Что и их семью посещал когда-то большой русский боярин. «Э... выскочило из памяти, хотя мать Роберта нет-нет, да поминала его имя. И, как казалось герцогу, с теплотой и слезами на глазах смотрела на сына. А... да... вспомнил. Кажется... Ро... Роман Ослябя. Ну и имя! Чё это так мать Роберта его помнит?»
— Эй, Матильда, — повернулся он к девушке, — где твой бокал?
А тем временем этот неведомый граф обсуждал с присутствующими, что они будут делать, если русские выступят вместе с литовцами. «Ага! — понял Роберт. — Похоже, что рыцари готовят дать решительный бой этим нехристям. А вдруг они двинут дальше, на Русь? Надо посоветоваться с дедом», — решил Роберт и уже спокойно поднял бокал. Но сказать тост ему не дали.