Бренн тоже не представлял себе, как много рабов гнут сцены на республику, и испытывал такой же гнев, как и Ромул. По пути он видел представителей всех племен и народов, какие есть на свете. Рим обладал неутолимым аппетитом на рабов хоть как-то удовлетворить его можно было лишь при помощи войны, так что, судя по всему, истребление аллоброгов было не единственным в своем роде случаем. Те, кого злая участь забросила на италийские латифундии, должны были страдать ничуть не меньше, чем он сам. Ему это глубоко претило, однако Бренн был бессилен изменить положение вещей. Он не был Спартаком. Да, он воин. Но не полководец. Еще он сожалел, что не сбежал из лудус раньше, но вскоре и это чувство пошло на убыль. Возможно, восстание удалось бы. Но провал его был куда вероятнее. Да и если ему суждено было воевать на полуострове, это значило бы, что слова Ультана не имели смысла.
«Такое путешествие, какого не совершал еще никто из аллоброгов».
Эта фраза стала заклинанием для Бренна, все остальное отступало рядом с нею на второй план. Увидеть, что предсказание друида исполнилось, — только так он мог оправдать принятое шесть лет назад решение бежать, а не защищать свою деревню.
Триста миль два друга преодолели менее чем за двадцать дней.
За это время можно было многое обдумать.
Они смотрели на бесчисленных рабов, и у них крепло желание избавиться от следов собственного рабского прошлого. И Ромул, и Бренн были помечены клеймом, которое сразу же выдало бы их. В войске это значило немедленную казнь на кресте. После непродолжительной дискуссии они согласились, что выход может быть только один. Отыскав подходящий грот среди холмов неподалеку от Брундизия, Бренн разжег костер и наточил кинжал так, что им можно было бриться. Потом он прокалил на огне лезвие и, посоветовав Ромулу взять в зубы деревяшку, несколькими ловкими надрезами удалил с его кожи ненавистные буквы «LM». Кровь дотекла по руке Ромула тонкими струйками, закапала наземь. Выпученными от боли глазами он смотрел, как галл сшивал края раны куском распутанной запасной тетивы из кишок.
Бренн ухмыльнулся.
— Может, и не очень красиво, но сойдет. Некоторое время будешь прикрывать, а если кто-нибудь все же заметит, скажешь, что это рана от меча.
После грубых стежков должен был остаться уродливый шрам, ничуть не похожий на тонкую работу римских лекарей-греков, которые за хорошие деньги удаляли клейма богатым вольноотпущенникам. Впрочем, Ромула это нисколько не волновало. Доказательство того, что он являлся собственностью Мемора, исчезло навсегда.
Но когда он извлек свой кинжал и наклонился к ноге галла, тот остановил его.
— Нельзя, чтобы у нас обоих были свежие зашитые раны. Мою отметину будем выжигать. Из костров то и дело вылетают головешки.
Ромул запротестовал было, но он и сам понимал, что его друг прав. Беглые рабы не могли рассчитывать на милосердие. Он сунул кинжал в огонь, дождался, пока лезвие засветилось тусклым красным светом, и, стиснув зубы, приложил его плашмя к икре Бренна. В ноздри ударил отвратительный запах паленых волос и мяса.
Могучий галл скорчил гримасу; впрочем, можно было надеяться, что, как клеймо с тела, острая боль выжжет и память о рабском прошлом.
— Мы останемся тут на некоторое время, — сказал он, широко улыбнувшись. — Залижем раны, да и отдохнем заодно. А потом отправимся в порт.
Его настроение оказалось заразительным, Ромул тоже расплылся в улыбке.
Последнее испытание. Зато теперь они стали по-настоящему свободными.
Вокруг гавани Брундизия жизнь била ключом. Приход армии Красса сильно изменил этот большой город. Его заполнили тысячи солдат, на узких причалах были свалены тонны снаряжения и оружия, и все это дожидалось отправки в Малую Азию. Горизонт загораживал лес мачт. На волнах покачивались десятки трирем, крепко связанных между собой. Гавань бороздили лодки, гребцы на которых ругательски ругали пассажиров за скаредность.
Орали мулы, которых вели по сходням на корабли. Офицеры выкрикивали приказы, выстраивали и подгоняли людей. Сломя голову носились гонцы с распоряжениями.
Бренн и Ромул продирались сквозь эту суматоху, высматривая, к кому бы обратиться. В конце концов на главном причале они обнаружили штабель мешков с мукой. Стоявший на этом возвышении пожилой центурион выкрикивал приказы своим новобранцам.
Двух с головы до ног покрытых дорожной пылью, одетых в видавшую виды одежду мужчин он окинул оценивающим взглядом.
— Крестьяне?
— Да, командир.
Ромул молча разглядывал фалерии, висевшие на сильно потертом кожаном нагруднике, и серебряный обруч на шее офицера. Похоже, перед ними стоял смельчак.
— Неплохо вооружены, я смотрю, — заметил тот, сразу обратив внимание на тяжелые копья, лук, мечи и кинжалы, щиты хорошей работы.
— Мы из Трансальпийской Галлии, господин, — объяснил Бренн. — Разбойников везде полно, поневоле научишься сражаться.
— Хм-м-м… Я так и подумал, что ты галл. — Офицер окинул Бренна взглядом, оценив и могучие мышцы, и шрамы на руках. — А зачем в Брундизий пришли?
— Великий полководец ведет войско в Иерусалим. Говорят, будет хорошая добыча.
— Все новобранцы на это надеются. — Центурион потер отросшую сивую щетину и еще раз придирчиво осмотрел Бренна. — Вы, часом, не беглые рабы?
— Нет, командир, — совершенно равнодушным тоном ответил галл. Ромул тоже глазом не моргнул. Чтобы больше походить на римских воинов, они с утра коротко обстригли друг другу волосы.
— Рабам строго-настрого запрещено вступать в войско. За такое преступление полагается смерть. Понятно?
— Мы свободные люди, командир.
Офицер хмыкнул и протянул руку к большому свитку хорошего пергамена, лежавшего рядом с ним.
— А как насчет парня?
— Он дерется лучше многих взрослых, командир.
— Во имя Юпитера… Ты не врешь?
— Я сам учил его, господин.
— Пожалуй, молод, но ростом вышел. — Центурион поднял стилус. — Завербоваться можно самое меньшее на три года. Прослужите двадцать лет и получите права римских граждан. Платить вам будут сто денариев в год равными частями каждые четыре месяца. Если обстоятельства позволят.
— Какие обстоятельства, командир? — впервые решился заговорить Ромул, он изо всех сил старался подражать акценту Бренна.
— Кто же вам будет платить в разгар какой-нибудь поганой войны?
— Сто денариев? — Ромул, не веря своим ушам, оглянулся на друга. Только в награду за последнюю победу каждый из них получил от Помпея в пять раз больше.
Бренн нахмурился.
Центурион рассмеялся. Конечно же, он неверно истолковал их замешательство.
— Куча денег, не правда ли? Публий, сын Красса, славится щедростью. Он желает, чтобы за его кавалерией шла самая лучшая пехота.
Ромул растерянно ухмыльнулся, как будто до него только сейчас дошел смысл сказанного. В конце концов, они же не ради заработка вступали в армию Красса.
— Одежда и оружие — ваши собственные. За снаряжение, еду и на погребение будет вычитаться из жалованья. И главное, если я прикажу что-то сделать, выполняйте как можно быстрее. Иначе на своих спинах почувствуете, что значит медлить. — Он хлестнул по мешку обрывком гибкой виноградной лозы. — Я командую когортой, но я еще и ваш центурион. Понятно?
Оба кивнули.
Офицер ткнул кривым пальцем в пергамен:
— Поставьте здесь знаки.
Друзья переглянулись. Если они завербуются, пути назад уже не будет. Потом Бренн пожал плечами, осторожно взял ручищей стилус и поставил в документе закорючку. Ромул последовал его примеру.
— Отлично! — Центурион коротко улыбнулся. — Оба будете служить под моим командованием. Как звать?
— Бренн, командир. А это Ромул.
— Ромул? — не без интереса переспросил центурион. — Доброе итальянское имя. Кем был твой отец?
— Римским легионером, господин. — Ромул не смог придумать ничего иного. — Мать пожелала почтить его память.
— То-то ты похож на римлянина. Надеюсь, и воинский дух у тебя такой же. — Он казался довольным. — Обращайтесь ко мне «старший центурион Бассий». Ждите отправления здесь, вместе со всей когортой.
— Когда мы отплываем, старший центурион?
— Нынче поутру. Полководец не намерен откладывать начало кампании.
Ромул глядел на Брундизий, уже слабо различимый в оранжево-желтой дымке. Солнце клонилось к закату, и море из ярко-голубого сделалось темно-синим. Легкий ветерок нес римский флот от берега. В слабеющем свете еще можно было различить другие триремы, следовавшие одним курсом с их кораблем. Множество весел с негромким плеском дружно погружались в воду, продвигая трирему вперед.
«Ахиллес» был типичным низкобортным римским судном с одним парусом, тремя рядами весел и бронзовым тараном на носу. На палубе не было ничего, кроме катапульт для боя с вражескими кораблями да рубки триерарха — капитана корабля — возле носа.
— Слава богам! — Бренн сплюнул через борт в воду. — Теперь эти мерзавцы нас не найдут.
— А когда мы сможем вернуться в Италию?
— Только через несколько лет. Убийство аристократа не скоро забудется.
Ромул поморщился. На протяжении всего пути на юг его одолевали мысли о сестре и матери, Целие и Юлии, но он упорно отгонял их. Какой смысл был волноваться из-за того, с чем он ровным счетом ничего не мог поделать.
— Надо было нам той ночью остаться в лудус.
— Может, и надо было. — Бренн с отсутствующим видом глядел на восток. — Но боги распорядились по-иному. Всеми костями это чую.
Ромул проследил за его взглядом. Темнеющее небо сливалось вдали с почерневшим морем, линию их соприкосновения разглядеть было невозможно. А за горизонтом лежало неведомое, мир, который Ромул никогда не рассчитывал увидеть. Но теперь уже все казалось возможным.
По спине пробежали мурашки. Он передернул плечами, его мысли вернулись к настоящему.
— А что же будет с Асторией?
Лицо галла погрустнело.
— Секст обещал позаботиться о ней. Если будет на то милость богов, мы еще свидимся. Но я не могу уйти от своей судьбы. У нас не было выбора — только бежать, — и Астория это знала.