Поскольку вы в своей работе уделяли особое внимание армейскому тылу, мне думается, что в Вашей памяти сохранились воспоминания о руководящем составе нашего тыла, например о его начальнике, начальнике медицинского отдела, и о других работниках тылового аппарата армии.
Я прекрасно помню, какую большую работу вел наш тыловой аппарат в те тяжелые и напряженные боевые дни – июля, августа, сентября и октября 1942-го года. Был бы не прав, если бы не сказал о них самых теплых слов. А в этом нужна мне Ваша помощь и я на нее очень рассчитываю.
Пусть ваши воспоминания будут не совсем систематизированы, без всякой литературной отделки – я за все буду очень Вам признателен и благодарен…»
Очередное письмо, неизвестному нам Николаю Александровичу, интересно по многим причинам. Во-первых, оно в очередной раз подчеркивает воспитанность Маркиана Михайловича, его уровень образования, его человечность. Словом, в нем совершенно другой генерал! Во-вторых, в этом письме любопытны некоторые детали его работы, его отношения к истории Великой Отечественной войну, в которой он принимал самое непосредственное участие. В-третьих, в нем его отношение к своему начальнику – Маршалу Советского Союза Л. А. Говорову:
«…Я получил Ваше письмо от 2.12.62. и благодарю Вас за поздравление. Вместе с тем мне очень не понравились отдельные места Вашего письма, где Вы позволяете себе недопустимые и непривычные для меня выпады по моему адресу. Чего, например, стоит Ваша фраза – "Если рассуждаете: сами напишем и напечатаем. Видите во мне какого-то конкурента…"
Даже из-за одной этой фразы я имею полное моральное право Вам вообще не отвечать и не вести с Вами никакой переписки. Я думаю, что Вы, поразмыслив, согласитесь со всей нетактичностью, мягко говоря, такой формулировки. Да будет Вам известно, что я состою в переписке с очень большим числом людей, обращающихся ко мне за помощью в написании тех или иных воспоминаний или по отдельным, конкретным вопросам войны. Да и дома у себя, а иногда и в служебном кабинете мне приходиться принимать авторов тех или иных трудов, для дачи им консультаций или советов по их работе. Я, не хвастая, заявляю Вам, что, как правило, от этих товарищей получаю только теплые благодарности.
И если я до сих пор ничего не написал Вам о т. Говорове, с которым я провел последний год войны, то это лишь только потому, что я еще не дошел до разработки этого этапа своей деятельности и своих воспоминаний, не копался в архивах, а писать что-нибудь о войне, полагаясь только на свою память, я не имею никакого права. Если хотите знать, после похорон Л. А. Говорова у Кремлевской стены я был на так называемых поминках. Было очень много народа, в том числе и Маршалов Советского Союза. Было, как и полагается в таких случаях, высказано много теплых слов в адрес покойника. И вот вдова – Лидия Ивановна подзывает меня к себе и просит обязательно выступить мне, как человеку, знавшему Говорова лучше и ближе, чем большинство выступавших. Я попросил дать мне пять минут, для того чтобы собраться с мыслями. И я выступил и привел несколько эпизодов боевой деятельности покойного. Я говорил не долго, на поминках не полагается, но когда я закончил, вдова подошла ко мне и крепко поцеловала, потому что я сказал не формально, а от души показал Говорова, как полководца на критических и очень ответственных, поворотных этапах некоторых операций. А потом ко мне обращались многие сидевшие за столом, даже маршалы, и спрашивали – неужели так было на самом деле. Они этого не знали, да и не могли знать, потому что в это время не были рядом с Говоровым, и рекомендовали мне написать об этом. Но одно дело выступление в относительно узком кругу на поминках и выступление в печати, где нужны точные даты, да не только даты, а в ряде случаев и часы. И я, как Вам известно, до сих пор не выступал в печати, потому что последние годы был занят другими делами.
Если Вы читаете Военно-исторический журнал, то Вам должно быть известно, что периодически я печатаю там свои статьи по отдельным операциям, причем эти статьи не могли вызвать и не вызывают ни малейшей придирки со стороны даже самых требовательных читателей. Я и до сих пор продолжаю получать заказы от редакции журнала и, признаюсь, в большом долгу перед ней.
Вот почему мне так трудно сесть и написать вам некоторые свои воспоминания. Я просто не готов к этому, не располагаю архивными материалами. Тем не менее, обещаю Вам кое-что написать с условием, что Вы в своей работе не будете ссылаться на меня или же ссылаться в очень осторожной форме.
Это будут действительно личные воспоминания. С опусканием точных дат и часов. Поймите, что нашему брату не так просто выступать со своими воспоминаниями, потому что вы отвечаете за каждое сказанное вами слово. А раз так – каждое слово должно быть взвешено. Причем не один раз и подкреплено, в нужных случаях ссылками на № архивного документа.
Вот и все, что я могу ответить вам на ваше письмо…»
А статью о Маршале Советского Союза Л. А. Говорове Маркиан Михайлович все же написал…
Последняя должность Леонида Александровича (главнокомандующий войсками ПВО СССР) стала для него роковой. Как рассказывал его сын Сергей Леонидович, «в один из теплых дней весны 1954 г. отец вернулся раньше обычного. Выйдя из служебного ЗИСа, он, немного помолчав, сказал маме: "Назначение состоялось. Отказаться не имел права. Но это конец…"
Дело в том, что к этому времени отец был серьезно болен тяжелой формой гипертонии – сказалась и блокада Ленинграда, и так называемое «ленинградское дело», по которому в 1948–1950 гг. из-за ложных обвинений были расстреляны люди, работающие вместе с ним и руководившие обороной…»
Первый удар случился этим же летом, а в ночь на 19 марта 1955 года полководца не стало.
Судя по всему, свои «Некоторые воспоминания о Маршале Советского Союза Л. А. Говорове» генерал армии Попов написал в 1966 г. Ознакомимся лишь с несколькими отрывками из них:
«Первое, что бросалось в глаза человеку, впервые сталкивающемуся с Говоровым, это исключительно скрупулезная, буквально филигранная работа при подготовке операции. Она, как правило, начиналась с самого детального изучения противника, начиная с его переднего края и кончая оперативными резервами. От разведки требовалось до малейших деталей установить систему обороны, начертание всех его оборонительных сооружений и расположение огневых точек. Здесь не жалелось ни сил, ни средств для непрерывных разведывательных поисков войсками, систематическими аэрофотосъемками, радиоперехватов и своевременной засылки агентуры. Это добавлялось систематическими выездами в войска самого Л. А. Говорова, для личного изучения обороны противника и для встреч и бесед непосредственно с командирами, и особенно разведчиками соединений и частей переднего края. Он терпеть не мог "белых пятен" в расположении врага и жестко, в точно установленные сроки требовал освещения и уточнения всего неизвестного или не совсем ясного».
«Подготовленную штабом оперативную директиву войскам фронта Л. А. Говоров очень тщательно правил, добиваясь полной ясности и конкретности, особенно в части постановки задач армиям. К директиве в виде отдельных документов прилагались указания по маскировке и по боевой подготовке войск к предстоящей операции. Этим вопросам Говоров всегда уделял особое внимание.
Еще хочется упомянуть одну из характерных черт в стиле работы Говорова. Перед тем, как заслушивать решения командармов, он брал на себя одну из армий, а начальнику штаба и оперативного управления поручал принять решение за остальных командармов. После этого мы собирались у комфронта и докладывали свои решения. Они тщательно и всесторонне обсуждались, так же как и изучались возможные другие варианты в решениях командармов. Естественно, что после такой подготовки Говоров заслушивал решения командармов, имея свои точки зрения, почему его замечания или несогласия носили совершенно обоснованный характер».
«Вспоминается такой случай. В июльской наступательной операции 1944 года на Карельском перешейке, войскам фронта предстояло после прорыва первой полосы обороны финнов, добротно оборудованной дерево-земляными и каменно-деревянными сооружениями, прорвать новую линию Маннергейма, оборудованную железобетонными и броневыми сооружениями и удаленную от первой полосы на 25–40 км. Ставкой указывалось эту полосу обороны прорвать с ходу, но одновременно готовить и силовой прорыв. Это на тот случай, если прорыв с ходу не удастся. Силовой же прорыв требует время для его подготовки, связанный с неизбежными перегруппировками, а главное подвозом большого количества боеприпасов.
Первый штурм этой полосы, начавшийся утром 14 июня, был неудачен. Поднявшиеся дружно в атаку войска вскоре залегли перед проволочными заграждениями противника, под его пулеметным и минометным огнем. У Л. А. Говорова, как мы тогда шутили, в кармане лежал "вексель" Ставки. Он имел все основания отказаться от повторных атак и приступить к подготовке силового прорыва. Но Говоров, внимательно следивший за ходом боя, почувствовал, что огонь у противника не организован и просто слаб, а наши войска, вернее всего, остановила некоторая "бетонобоязнь".
Комфронта знал также, что специальных войск для обороны 2-й полосы финны не имели и намеревались оборонять ее войсками, отходящими с первой полосы. Оттуда могли отойти только неорганизованные и очень потрепанные части. Следовательно, делая хотя бы несколько дней перерыв, мы позволим противнику значительно усилить свою оборону, чем в большой степени затрудним наш прорыв и прольем много крови.
И Л. А. Говоров решил после нескольких часов перерыва повторить атаку с привлечением всей артиллерии, бомбардировочной и штурмовой авиации. Соответствующие распоряжения и разъяснения были даны командарму и непосредственно командирам корпусов.
Верховного Главнокомандующего еще в Ставке не было, и Говорову пришлось это решение взять на свою личную ответственность. Позже это решение было утверждено.
Повторная атака увенчалась полным успехом, и вторая полоса обороны, на которую Маннергеймом возлагались такие большие надежды, была прорвана сначала на узком участке и вскоре закончилась полным взломом всей полосы.