Пока решался вопрос о реорганизации Лужской оборонительной полосы в три самостоятельных участка (Кингисеппский, Лужский и Восточный), арестовали заместителя М. М. Попова – генерал-лейтенанта К. П. Пядышева. 21 июля ему предъявили постановление на арест, в котором говорилось, что он подозревается в преступной деятельности, предусмотренной ст. 58–10, ч. 1 УК РСФСР. А 17 сентября, на суде, Константин Павлович Пядышев будет признан виновным в том, что допускал в 1937 г. среди своих знакомых, а в 1940 – в письмах к жене, антисоветские суждения об отдельных мероприятиях партии и правительства. Талантливого военачальника осудят на 10 лет лишения свободы с поражением в правах на 5.
Известно, что в конце июня 1943 г. маршалы Василевский и Воронов обратятся с ходатайством к прокурору СССР о скорейшем освобождении Пядышева, как ценного военачальника. Однако их обращение останется без ответа, а сам Константин Павлович скончается в лагере 15 июня 1944 г.
В своей биографической книге «Мой лейтенант» известный писатель Д. Гранин вспомнит добрым словом и генерала Пядышева: «Где-то посреди августа пришлось все же покинуть Лужские укрепления. От нашего полка осталось сотни полторы, может меньше. Укрепления были отличные. Когда их успели сделать, не знаю. Окопы в полный профиль обшиты досками. С пулеметными гнездами. Землянки в три-четыре наката. Эти укрепления сберегли нам много жизней. Потом оказалось, что того, кто их построил, генерала Пядышева, отдали под трибунал…»
А тем временем время перехода в наступление группы армий «Север» откладывалось пять раз с 22 июля до 6 августа. Оценивая обстановку, командующий Северным фронтом считал, что «скоро следует ожидать сильного нажима противника на кингисеппском направлении; туда перегруппировываются главные силы 4-й танковой группы Геппнера, – пишет Бычевский. – А когда я поинтересовался, намечается ли усиление этого участка, он только нахмурился и пожал плечами. Начальник артиллерии фронта согласен с тем, что артиллерийских средств под Кингисеппом недостаточно, но ничего не добавляет: неоткуда взять – нет резервов».
И действительно, как свидетельствует главный маршал авиации А. А. Новиков, «к 8 августа гитлеровцы закончили перегруппировку своих сил. Для нового наступления на Ленинград были созданы три группы войск. В северную, наиболее мощную, вошли соединения 41-го моторизованного и 38-го армейского корпусов – две танковые, одна моторизованная и две пехотные дивизии. Эта группировка развернулась на участке Кингисеппского сектора. Лужская группировка состояла из трех дивизий 56-го моторизованного корпуса и 8-й танковой дивизии, находившейся, как выяснилось позже, в резерве командующего группой армий "Север". Она наступала на Ленинград с юга вдоль Лужского шоссе. Южная (28-й и 1-й армейские корпуса, всего шесть пехотных и одна моторизованная дивизии) действовала на новгородско-чудовском направлении. Ей была поставлена задача ворваться в Ленинград с востока. В Эстонии нашей 8-й армии противостояли пять дивизий 18-й немецкой армии.
В 10 утра 8 августа в Кингисеппском секторе загромыхали вражеские орудия. Первыми с плацдармов у Ивановского и Большого Сабека ринулись в наступление подвижные соединения – танки и мотопехота. Враг имел здесь 15-кратное превосходство в танках и полуторное в артиллерии. Но, несмотря на такое преимущество в боевой технике, немцы продвинулись вперед лишь на несколько километров.
На другой день Попов приказал отбросить врага за реку Лугу. Маркиан Михайлович понимал, конечно, что при почти полном отсутствии у нас танков и недостатке артиллерии задача эта невыполнима. Но нужно было продержаться на исходных рубежах до подхода резервов, спешно перебрасываемых в район боев. В тот день рано утром командующий фронтом позвонил мне по телефону и спросил, какую помощь войскам Семашко могут оказать летчики.
– До подхода резервов, – сказал Попов, – вся надежда на авиацию. Нацельте на плацдарм все, что можете.
Но могли мы немного. ВВС 23-й армии в это время вели бои со 2-м армейским корпусом Юго-Восточной армии финнов, прорвавшим нашу оборону на Карельском перешейке. Главные силы 2-й бомбардировочной дивизии поддерживали войска правого крыла Северо-Западного фронта, морская авиация – 8-ю армию в районах Таллина и Нарвы. Кроме того, один бомбардировочный полк балтийцев для выполнения специального задания Ставки улетел на остров Сарема (Эзель) Моонзундского архипелага. Под рукой у нас были только 39-я иад и 7-й иак. Но полностью использовать авиацию ПВО мы не могли – нужны были силы для отражения вражеских налетов на Ленинград, прикрытия тыловых объектов и коммуникаций фронта.
Я задумался: как быть? И погода не благоприятствовала полетам, и авиации не хватало. Оставалось одно – так сманеврировать авиацией, чтобы и приказ Попова выполнить, и не ослабить прикрытие наших войск на других участках фронта. Но как и за счет чего сманеврировать? Логика подсказывала единственное решение: временно привлечь к сражению в районе плацдармов всю 2-ю и часть сил 5-й смешанных авиадивизий. Хотя решение было рискованным, но иного выхода я не видел. Правда, под Лугой и на новгородском направлении немцы пока молчали, но они могли нанести там удары в любую минуту. Однако не держать же бомбардировщики в бездействии, когда на другом участке немцы лезут напролом! Я позвонил полковнику П. П. Архангельскому и приказал ему немедленно готовить полки дивизии для нанесения удара по танкам и мотопехоте противника в районах Ивановского и Большого Сабека.
С 5-й сад полковника Е. Е. Ерлыкина дело обстояло сложнее. Его летчикам хватало своих забот на Карельском перешейке. Конечно, можно было изъять у него часть сил, но это вызвало бы справедливые протесты со стороны командования 23-й армии. Поэтому, образно говоря, я решил обезопасить свой тыл – связался с Поповым и сказал, что для усиления воздушных ударов по северной группировке противника придется перенацелить на кингисеппское направление один из авиаполков дивизии Ерлыкина, а именно 7-й иап, в основном выполнявший функции штурмового. Я сказал, что поскольку сама местность на перешейке способствует обороне, а танков у финнов очень мало и истребители там нужны главным образом для борьбы с вражеской авиацией, то временное ослабление ВВС 23-й армии особых осложнений в ее положении не вызовет.
– Для Герасимова двадцать "чаек" не столь уж и существенная потеря, – сказал я в заключение, – а для Семашко – это сила. В 7-м иап, товарищ командующий, мастера штурмовых ударов. Они отлично дрались с танками на Лужской полосе в июле, не подведут и сейчас.
Попов согласился с моими доводами. Бомбо-штурмовыми ударами нам удалось приостановить вражеские танки. Тогда немцы бросили в район плацдармов крупные силы авиации. С 10 августа здесь начались настоящие воздушные сражения».
Сам командующий оценивал обстановку тех дней более критично: «Все, что только было можно, что было в какой-то степени боеспособно, мы направили в этот район боев. Однако наши контратаки и контрудары, безусловно задерживая противника, не могли решить основной задачи – полного его разгрома. Враг настойчиво рвался к Ленинграду, вводил все новые и новые войска, мы же ему противопоставляли наспех созданные дивизии народного ополчения».
Целых три дня части 90-й стрелковой дивизии, 2-й дивизии народного ополчения и остатки отряда курсантов пехотного училища, поддержанные артиллерией, сдерживали натиск 4-й танковой группы Геппнера. Начальник оперативного отдела штаба 6-й танковой дивизии в своем докладе наверх откровенно назовет причины неудачного наступления:
«1. Прочность вновь оборудованных русских позиций, масштаб которых оказался для нас неожиданным и неизвестным, причем основной их район лежал в полосе наступления дивизии. Несколько противотанковых рвов, заграждения всех видов, бесчисленные мины, ДОТы из толстых бревен или из бетона, часто вооруженные мелкокалиберными автоматическими пушками, связанные друг с другом колючей проволокой, превратили эту линию в заболоченном лесу в усиленную позицию вроде так называемой "линии Сталина". Эти позиции создавались все-таки с начала войны, как нам позже рассказали местные жители.
2. Неприятель полностью осознавал значение этой схватки. Дивизии противостояли войска, составленные отчасти из ленинградских гражданских лиц, которые компенсировали недостаточную обученность еще большим ожесточением.
3. Причину тактической неудачи наступления дивизии 8 августа следует искать, в первую очередь, в том, что, как было установлено впоследствии, противник в этот самый день в послеполуденные часы намеревался провести мощное наступление на участке дивизии. В ночь с 7 на 8 августа противник был специально усилен артиллерией и пехотой и предпринял перегруппировку, о которой командование дивизии утром 8 августа еще не смогло узнать. Поэтому боевое применение дивизии уже не соответствовало в полной мере сложившемуся положению дел. Главный удар пришелся против главного удара. Шок от полученного отпора и от немалых потерь был чувствительным».
К слову сказать, наступление 4-й танковой группы с плацдармов на реке Луге у деревни Ивановское и Большой Сабек началось без поддержки с воздуха. Сложные метеоусловия и проливной дождь помешали немецкой авиации подняться в воздух.
Следующее наступление противника было проведено 11 августа…
А тем временем еще больше осложнилась обстановка в Эстонии. Командующий Северным фронтом зафиксирует в дневнике: «Прорвав оборону малочисленных сил 8-й армии, противнику удалось разрезать ее боевые порядки, выйти к Финскому заливу и вынудить 11-й корпус отойти на Нарву, а 10-й – на Таллин, еще не подготовленный к обороне.
Возникло естественное беспокойство за основную базу Балтфлота. (…)
Против Лужского участка обороны противник, постепенно накапливая силы, приступил к более активным и решительным действиям в полосе предполья, преодолел его и 11 августа прорвал оборону 177-й сд, оборонявшей основное направление – шоссе Псков – Ленинград. Этому направлению мы уделяли особое внимание. Мне пришлось бывать там не один раз, проверяя ход оборонительных работ. (…)