На следующий день мы опять разъезжали по фронту и натолкнулись на другую забавную картину. Я о ней много раз рассказывал Сталину. Трясется арба. Сидят человек пять-шесть румынских солдат, один погоняет лошадей. Едут на восток. Попов спрашивает: "Куда едете? Кто такие?" Один румынский солдат сует нам записку в руки, Попов взял и читает: "При сем следует столько-то румынских солдат, лошадей и арба. Едут на восток, к Волге, для сдачи в плен". И подпись: лейтенант такой-то. Мы посмеялись. Румыны смотрят, что мы настроены незлобно, и тоже приободрились. Попов вернул им записку и сказал: "Езжайте в том же направлении, в каком едете", – и махнул рукой. И они отправились в путь».
Догоняя кавалеристов, ранним утром 21 ноября генерал Попов с Н. С. Хрущевым приближались к расположенному в балке Плодовитому. На одной из придорожных высот им бросилась в глаза умолкнувшая батарея с искореженными и перевернутыми орудиями. Остановились и, увязая в снегу, подошли к позиции. Не без удивления узнали немецкие противотанковые пушки, возле которых валялись трупы немецких артиллеристов. М. М. Попов внимательно всмотрелся в широкие следы гусениц наших танков, которые пересекали всю позицию и уходили вдаль: «Темневший поблизости подбитый танк свидетельствовал о разыгравшейся в тумане горячей схватке. Но как попала сюда немецкая батарея? Только позже мы установили, что за 10–12 дней до нашего наступления немецкое командование усилило оборону румын своей противотанковой артиллерией, перекрыв отдельными батареями основные направления нашего вероятного наступления. (…)
Заехали в Плодовитое и попали в хорошо известную фронтовикам "пробку". Нам доложили, что дальше следовать нельзя, потому что все село заполнено румынскими войсками.
Творилось что-то непонятное: впереди нас наступают механизированный и кавалерийский корпуса, на одной линии с нами находятся стрелковые дивизии и вдруг – скопление румынских войск.
Мы сошли с машин и, сопровождаемые небольшой группой автоматчиков, двинулись вдоль хат и заборов к центру села. Вскоре нашим глазам открылось неожиданное зрелище: широкая улица была битком набита румынскими солдатами в характерных высоких бараньих шапках. Все они были без оружия, о чем-то говорили, кричали и курили. Мы переглянулись между собой. Надо было что-то предпринять. Взобравшись на сугроб, я громко объявил:
– Прошу всех, кто говорит по-русски, подойти ко мне!
Приблизился молодой, заросший румын и приложил руку к папахе. Оказалось, что он долго жил в Кишиневе и достаточно свободно владеет русским языком.
– Становитесь рядом и скажите, чтобы слышали все румыны, что русский генерал просит господ румынских офицеров подойти к нему.
Переводчик что-то громко объявил на своем языке, однако из толпы никто не вышел.
– Вы, вероятно, неточно перевели мои слова, – вновь обратился я к переводчику. – Повторите еще раз, только как можно вежливее.
После повторного обращения к сугробу стали осторожно проталкиваться отдельные лица, по облику похожие на офицеров, но без погон. Вскоре их собралось десятка полтора. Спустившись вниз, я жестом пригласил офицеров расположиться полукольцом, достал коробку "Казбека" и предложил им закурить. Недоверчиво поглядывая, они потянулись к папиросам, и коробка мгновенно опустела. Закурив, офицеры о чем-то оживленно заговорили между собой. Их группа между тем понемногу разрасталась. Но папирос, к сожалению, у меня уже не было.
– Кто из вас старший по должности и званию? – спросил я. Началось шушуканье: никому из румын не хотелось быть старшим в этом тревожном и неясном для них положении.
Пока офицеры решали этот вопрос между собой, я заметил в общей толпе высокого, подтянутого и гладко выбритого румына в сравнительно чистой белой папахе и пригласил выйти вперед.
– Кто вы по должности? – спросил я его через переводчика.
– Командир 36-го артиллерийского полка 18-й пехотной дивизии, полковник Журка, – доложил он.
– Что это за войска, почему и для чего собрались они в этой станице?
– Вчера вы прорвали нашу оборону. Связь со штабом дивизии прекратилась во второй половине дня. До вечера мы еще удерживали некоторые участки фронта, но затем в наши тылы пошли советские танковые колонны. Связаться с командиром дивизии и командирами полков я не мог. Все бежали. С наступлением темноты стало ясно, что произошла катастрофа и сопротивляться далее бессмысленно. Тогда я принял решение спасать все, что осталось от нашей дивизии, и отдал распоряжение: русским сопротивления не оказывать и следовать в Плодовитое, где мы утром организованно сдадимся в плен. Как видите, многие это распоряжение выполнили.
Своему полку я приказал сняться с позиций, выйти на западную окраину Плодовитого, выстроить пушки и сложить личное оружие. Помимо моего полка, здесь находятся много солдат 92-го, 5-го егерского и других полков дивизии.
Мы одобрили действия командира румынского полка.
– Принимаем вашу капитуляцию и считаем ее самым разумным решением в этой обстановке. Она спасает жизнь многих тысяч румынских солдат. Вам поручаем организовать их и вести к Волге в лагеря военнопленных».
Штаб кавалерийского корпуса генерал Попов нашел почти в центре дымившегося Абганерова. В просторной хате, за столом, заваленным картами, генерал Т. Т. Шапкин кратко доложил об обстановке. После заслушивания начальника штаба корпуса Маркиан Михайлович поставил кавкорпусу задачу: «…одной кавалерийской дивизией быстро выдвинуться в этот район с запада и нанести удар в тыл удерживающей наши войска 4-й пехотной дивизии противника. Действуя в направлении Уманцево, кавалеристы могли добраться до штаба этой дивизии, разгромить его и обеспечить возможность успешного наступления нашей пехоте.
Эта задача была возложена на 61-ю кавалерийскую дивизию».
Только поздно вечером генералу Попову удалось связаться с генералом Вольским из Плодовитого, куда уже подтянули ВЧ и прибыла группа офицеров ВПУ Командир мехкорпуса доложил: «За день боя его войска вышли основными силами в район Зеты, но Верхне-Царицынского, которым по плану операции надлежало овладеть еще в первый день наступления, они не достигли. Это не могло не вызывать тревоги, тем более что корпус не имел запаса боеприпасов и горюче-смазочных материалов». «Считая обстановку чреватой опасными последствиями», М. М. Попов «потребовал от генерала Вольского точных донесений через каждые два часа о положении частей и состоянии запасов. Чтобы улучшить положение корпуса, нужно было прежде всего ускорить доставку ему необходимых боеприпасов, горючего и других материальных средств.
На случай вероятных контратак крупных сил противника корпус должен был теперь иметь свои войска собранными в кулак. Чтобы освободить Вольского от необходимости отвлекать часть сил на охрану своего левого фланга, были приняты меры для ускорения выдвижения частей 126-й стрелковой дивизии в направлении станции Абганерово».
23 ноября 1942 г. соединения Юго-Западного и Сталинградского фронтов встретились в районе города Калача. Окружение 6-й полевой и части 4-й танковой армий противника было завершено. Танкисты не подвели. 4-й механизированный корпус Сталинградского фронта В. Т. Вольского и 4-й танковый корпус Юго-Западного фронта генерала А. Г. Кравченко встретились в районе хутора Советского, замкнув кольцо окружения сталинградской группировки противника в междуречье Дона и Волги. Только после этого 64-я, 57-я, 21-я, 65-я, 24-я и 66-я армии получили возможность развивать наступление в общем направлении на Сталинград, крепко сжимая кольцо окружения.
На следующий день, по хорошо накатанной снежной дороге, Маркиан Михайлович отправился к Вольскому. Его штаб уже находился в Советском: «Стройный, высокий и всегда подтянутый командир корпуса выглядел очень торжественно. Он был заметно взволнован. Долгое и теплое пожатие рук… Поздравления с успехом, затем краткий доклад о положении бригад: 59-я ведет бой за лагерь имени Ворошилова, 36-я, переправившись через речку Карповку, наступает на Платоновский, 60-я в резерве. Противник подтянул противотанковые средства, использует наши старые оборонительные сооружения и яростно сопротивляется. А снарядов у нас мало. На вопрос о встрече с 4-м танковым корпусом В. Т. Вольский ответил, что войска соединились вчера – 23 ноября около 16 часов, и несколько неохотно добавил: "Правда, при встрече мы не узнали друг друга и подбили несколько танков у Кравченко, за это он на меня в большой обиде. Но виноваты больше его танкисты – они задержались с условленным сигналом – зеленой ракетой. Конечно, наши тоже виноваты: не сумели узнать свои Т-34"».
По замыслу Ставки ВГК окружение под Сталинградом должно было перерасти в немедленное уничтожение окруженной группировки немцев силами Донского и Сталинградского фронтов, координацию действий которых осуществлял генерал A. M. Василевский. От быстроты этого разгрома зависело высвобождение нескольких армий, так необходимых для решения других задач. Однако в конце ноября, несмотря на активизацию наступательных действий фронтов, существенных результатов достигнуто не было. Как подчеркнет М. М. Попов, «решающая причина неудачи заключалась в разновременности действий фронтов и в некотором приуменьшении сил окруженного противника.
Возникла сложная обстановка: нельзя было давать окруженному врагу передышки, но в то же время нашим войскам требовалось накопить силы – пополниться людьми, доставить боеприпасы, подтянуть артиллерию и авиацию. А для этого нужен был немалый срок.
Одновременно с наступлением против основных сил сталинградской группировки противника мы продолжали отодвигать на юго-запад внешний фронт окружения, но здесь, как и предполагалось, остановка становилась все более напряженной. Наши атаки на Котельниково не увенчались успехом. Противник ввел в дело значительное количество танков и отбил атаки 4-го кавалерийского корпуса с большими потерями для него. Пришлось спешно выводить сюда три стрелковые дивизии, но и эта мера не обеспечила нам дальнейшего продвижения. Бои в районе Котельникова уже в конце ноября позволили нащупать здесь группировку немецких войск Гота, нацеленную на соединение с армией Паулюса. Направление ее удара не вызвало сомнений.