В то же время перед левым крылом Западного фронта гитлеровцы свои войска ослабили. Этим не преминула воспользоваться 10-я армия, начавшая активные боевые действия. Наш сосед справа – 38-й стрелковый корпус – установил, что участок в районе Дубровка не только слабо обороняется, но и в инженерном отношении плохо оборудован».
К утру 3 сентября крупные силы войск были перегруппированы к северу на расстояние в 80—100 км. Поиски наиболее выгодных способов достижения успеха на этом не прекратились. Напротив, они стали еще более напряженными из-за недостатка времени. Ставка назначила начало операции на 6 сентября. Противник же со своей стороны провел ряд мероприятий по усилению обороны.
Приняв решение, рокировав силы и развернув полным ходом подготовку операции, мы непрерывно изучали обстановку и проводили интенсивную разведку, направленную на выявление характера обороны, группировки и задач противника в полосе фронта, и главным образом к югу и юго-западу от Кирова.
Особое внимание обращалось на проведение разведки боем на широком фронте, которая и осуществлялась 3, 4 и 5 сентября. Разведка дала новые важные данные о противнике в районе Кирова. Нам стало ясно, что немцы обнаружили перегруппировку войск Брянского фронта, повысили боевую готовность своих войск и ожидали наших атак. При этом особое значение имела одна деталь: при движении войск, особенно автомашин, по песчано-подзолистому грунту в дни перегруппировки, когда стояла исключительно сухая погода, создавались огромные облака пыли, которые до утра не успевали осесть. Противник, как показали впоследствии пленные, наблюдал их с далеких расстояний. Проверив свои предположения по другим данным наблюдения, он правильно определил характер и цель наших перегруппировок. Таким образом, внезапность нашего наступления была утеряна.
Находясь на одном из наблюдательных пунктов и лично наблюдая почти весь день за ходом боя разведывательных батальонов, я убедился в том, что наступление будет сопряжено с большой затратой материальных средств, которых явно не хватало, и крупными потерями в людях и боевой технике. Правда, для сомнений в конечном успехе предстоящего наступления фронта как будто не имелось оснований. Командиры батальонов, проводивших разведку боем, созванные вечером 4 сентября для подведения итогов их действий, заверяли, что оборона противника может быть прорвана. К этому же склонялся и Военный совет 50-й армии.
После этого совещания с комбатами всю ночь на 5 сентября я изучал обстановку. Перед фронтом армий она не изменилась. Только сведения из 10-й армии Западного фронта за 4 сентября поразили меня необычным фактом: при недостатке боеприпасов сильно ослабленные войска левого фланга этой армии овладели двумя важными командными высотами в районе Дубровки, перед которыми они стояли много дней, не имея сил преодолеть сопротивление противника. Теперь же высоты оказались в их руках, причем в плен были захвачены главным образом нестроевые немецкие солдаты.
Напрашивался вывод, что прочной обороны на участке соседа, непосредственно примыкающем к полосе Брянского фронта, противник не имеет. Видимо, здесь он не рассчитывал на какие-либо крупные действия с нашей стороны. Эти на первый взгляд не особенно существенные данные привлекли наше внимание. Их нужно было срочно выяснить и уточнить».
На рассвете 5 сентября генерал армии Попов тут же выехал на командный пункт B. C. Попова: «B. C. Попов подтвердил все мои догадки. Вместе с ним мы выехали в район Дубровки, ознакомились с обстановкой. Было ясно: именно отсюда следует наносить удар. Для прорыва слабой обороны врага в этом районе много войск не потребуется. За одну-две ночи можно подтянуть две-три дивизии, 2-й гвардейский кавкорпус и полки ГМЧ. С этими силами вполне можно начинать наступление… Что касается авиации, она в перегруппировках не нуждается. А ствольную артиллерию командарм-10 согласился предоставить свою, разумеется, при условии, что мы обеспечим ее снарядами. На обратном пути я соображал, как лучше обмануть противника, убедить его, что мы не меняем своих намерений и готовим наступление в районе Кирова. Ствольную артиллерию нашего фронта, думал я, чтоб не привлекать внимания противника к перегруппировке, оставим под Кировом. Пусть ведет огонь по прежним целям!
Командующему 3-й армии поставим задачу всемерно сковывать противника под Кировом и перейти в наступление, как только враг ослабит свою оборону и начнет перебрасывать подкрепления в район Дубровки… А дивизии, которые будут наступать под Дубровкой, возьмем из 50-й армии.
Словом, еще по дороге домой у меня зародился план, который, как мне казалось, мог сбить врага с толку…
Вернувшись на командный пункт, я прежде всего созвонился с командующим Западным фронтом генералом В. Д. Соколовским. Он согласился с моими соображениями и не стал возражать против временной "аренды" полосы 10-й армии войсками нашего фронта.
Более трудный разговор по телефону мне предстоял со Ставкой: неприятно во второй раз просить изменить направление удара. Тем более, что в Военном Совете фронта мнения по поводу изменения сроков и района прорыва разделились, кое-кто из членов Военного совета, в частности Л. З. Мехлис, высказался против такого решения.
Но я был убежден, что именно здесь, под Дубровкой, мы быстро добьемся успеха, а главное – не понесем больших потерь. Совесть подсказывала: надо звонить в Ставку.
Заместитель начальника Генерального штаба генерал А. И. Антонов, которому я доложил свои соображения, ответил, что утверждение нового решения требует санкции И. В. Сталина. Пока я ждал окончательного ответа, штаб фронта приступил к подготовке и планированию операции у Дубровки.
Около 13 часов 5 сентября позвонил И. В. Сталин.
– Ручаетесь ли вы за успех под Дубровкой? – спросил он.
– Ручаться полностью трудно, – отвечал я. – Но это наиболее целесообразное решение. Приложим все усилия, чтобы перехитрить немца.
– Ну что ж, действуйте. Постарайтесь начать наступление не позже седьмого сентября…
Дальнейшие события показали, что нам удалось обмануть врага. Наступление под Дубровкой, которое началось в 11 часов 7 сентября после мощного удара бомбардировочной авиации и основательной артподготовки, в которой главную роль играли полки ГМЧ, наша пехота, поддерживаемая танками и штурмовиками, устремилась в атаку, не встречая организованного сопротивления. В самое короткое время и почти без потерь оборона врага была прорвана. Командарм-3 доносил, что под Кировом на стороне противника никаких передвижений не отмечается. Это означало, что наш удар был для врага полной неожиданностью.
Я отдал распоряжение ввести в прорыв 2-й гвардейский кавалерийский корпус. Мимо КП 50-й армии, с которого я наблюдал за ходом боя, крупной рысью, вздымая пыль, промчались конники.
В небе над Дубровкой появилась десятка "юнкерсов", но, встреченная мощным огнем зенитчиков, повернула вспять. Один из "юнкерсов" был сбит. Взятый в плен гитлеровский летчик, увешанный железными крестами, фашистский ас, который, как выяснилось, был командиром этой десятки, растерянно рассказал, что он готовился к вылету на Киров, как вдруг, перед самым стартом, его десятке приказали лететь на Дубровку…
Около 14 часов позвонил генерал А. И. Антонов. Слышимость была хорошая, и я подробно доложил ему, как развиваются события.
– Значит, я могу порадовать командование? – спросил А. И. Антонов.
– Конечно, можете. Дело идет хорошо, мы немцев тут наверняка обыграем.
Лишь днем 8 сентября противник разобрался, что к чему, понял, какая угроза нависает над ним с тыла, и под прикрытием дымовых завес начал отвод своих войск из-под Кирова. Третья армия генерала Горбатова начала настойчивое преследование отступающего врага.
Конечно, не обошлось и без осложнений. Воспользовавшись тем, что конники 2-го гвардейского кавкорпуса, быстро продвигаясь вперед, оторвались от наших наступающих стрелковых дивизий, враг по образовавшемуся коридору начал отводить свои войска из Брянских лесов на запад, за Десну. Таким образом, кавкорпус оказался отрезанным. Действительно конфуз. Кавкорпус в упорных боях, в которых он израсходовал большую часть боеприпасов, пробился к Жуковке, переправился через Десну, захватил плацдарм на ее западном берегу и продолжает его удерживать. Такой успех! И вдруг мы дали врагу отрезать кавкорпус! Это очень беспокоило и нас и Ставку, и мне пришлось выслушать резкие замечания Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина.
Я заверил Верховного, что принимаются все меры, что подтянуты новые стрелковые дивизии и полки ГМЧ, что здесь сосредоточены удары авиации.
– Словом, – заключил я, – с Крюковым завтра-послезавтра мы соединимся. Прошу вас не беспокоиться.
– Ну, смотрите, – последовал ответ.
13 сентября генерал Крюков донес, что на линию его КП вышли стрелковые дивизии и что он направляет их на плацдарм, который его конники отстояли в упорнейших, ожесточенных боях.
Словом, конница в этой операции сыграла важную роль. Мне по этому поводу позвонил СМ. Буденный.
– А еще говорят, что конницу нельзя использовать в современной войне! Присваиваю тебе звание буденновца!
Успех войск 50-й армии и 2-го кавалерийского корпуса вынудил гитлеровское командование поспешно отвести свои войска, противостоящие 3-й и 11 – й армиям Брянского фронта. Преследуя врага, войска 11-й армии с боями преодолели Брянские леса, 17 сентября форсировали Десну, вышли на подступы к Брянску и Бежице и овладели этими городами. Враг, над тылами которого нависала теперь смертельная угроза, под ударами быстро наступающих советских войск не смог их удерживать и, как я уже говорил, поспешно бежал, не успев уничтожить подготовленные к взрыву заводы, фабрики и дома. Жители торжественно встретили освободителей. Вечером столица нашей Родины вновь салютовала воинам Брянского фронта.
А Брянский фронт, не давая врагу передышки, продолжал наступление».
Комментируя эту операцию, начальник Оперативного управления Генштаба генерал СМ. Штеменко подчеркнет: «Ставка не сразу дала тогда согласие на проведение операции из-за ее рискованности. Предстояло, в частности, перегруппировать вдоль фронта значительную массу войск и действовать через полосу соседа. Такого рода перегруппировки, проводимые в непосредственной близости от противника (а в данном случае было именно так), очень опасны. К тому же на успех операции можно было надеяться только в случае внезапности действий. Чтобы обеспечить последнюю, нельзя было на той местности перетягивать в другой район артиллерию Брянского фронта и приходилось рассчитывать только на удары авиации и "катюш". Комфронта решил использовать артиллерию соседа – 10-й армии Западного фронта, но ее было мало, а боеприпасов и того меньше. Поэтому снаряды для орудий соседа приходилось нести на руках тем войскам, которые перегруппировывались для задуманного флангового удара. Конечно, все передвижения предстояло проводить только ночью, при строжайшей маскировке, а перегруппировку сил выполнить всего за 40 часов на расстояние 80—100 км. Не было сомнений, что даже при самых благоприятных обстоятельствах коннице предстояли в тылу противника чрезвычайно тяжелые бои.