А и в Киеве родился могуч богатырь,
Как бы молоды Волх Всеславьевич:
Подрожала сыра земля,
Стряслося славно царство Индейское,
А и синее море сколебалося
Для-ради рожденья богатырского
Молода Волха Всеславьевича;
Рыба пошла в морскую глубину,
Птица полетела высоко в небеса,
Туры да олени за горы пошли…{182}
Затем былина так описывает обучение юного богатыря волшебному искусству оборотничества, с помощью которого он стал охотиться на птиц и животных:
А и будет Волх десяти годов,
В та поры поучился Волх ко премудростям:
А и первой мудрости учился
Обвертываться ясным соколом;
Ко другой-та мудрости учился он, Волх,
Обвертываться серым волком;
Ко третьей-та мудрости учился Волх,
Обвертываться гнедым туром — золотые рога{183}.
Другая былина весьма похожим способом описывает рождение и обучение другого князя — Вольги Святославовича:
Когда воссияло солнце красное
На тое ли на небушко на ясное,
Тогда зарождался молодой Вольга,
Молодой Вольга Святославович.
Как стал тут Вольга ростеть-матереть,
Похотелося Вольги много мудрости:
Щукой-рыбою ходить ему в глубоких морях,
Птицей-соколом летать ему под оболока,
Серым волком рыскать да по чистыим полям.
Уходили все рыбы во синие моря,
Улетали все птицы за оболока,
Ускакали все звери во темные леса{184}.
Из текста былин мы однозначно видим, что становление охотников на примере этих двух князей было невозможно без овладения магическим искусством оборотничества. Кроме того, в связи с этими фольклорными текстами следует вспомнить одну интересную гипотезу, высказанную в свое время по их поводу Р. С. Липецем: «В основе одного из мотивов былин лежит, возможно, архаичная легенда о сотворении мира. Обычно в зачине былины о Вольге туры, вместе с другими животными, просто стараются спрятаться от народившегося великого охотника Вольги: «Туры да олени за горы пошли». Но в отдельных вариантах эти события, как можно предполагать, синхронны: когда туры, олени и другие звери заселили горы и леса, птица полетела в поднебесье, а рыба пошла в морские глубины, тогда же родился и Вольга. Упоминание о туре в таком контексте доказывает исконность образа этого вымершего зверя в былинах»{185}. Хоть из письменных источников известно, что туры еще водились в Восточной Европе во времена Киевской Руси, однако исследователь, отталкиваясь от того факта, что находки костей тура датируются преимущественно III тысячелетием до н. э., считал правомерным значительно отодвинуть в прошлое (по сравнению с эпохой возникновения Древнерусского государства) время проникновения образа этого животного в эпос. Если Р. С. Липец прав, то образ великого охотника-оборотня относился древнерусским эпосом к эпохе самого сотворения мира и заселения нашей планеты различными животными. Понятно, что к былинным Волху Всеславьевичу и Вольге Святославовичу, каждый из которых имел исторические прототипы, это ни в коем случае не относится, а однотипность описания рождения и обучения обоих князей-богатырей объясняется тем, что со временем в эпосе черты первоначального великого охотника перешли на новых героев. С другой стороны, отнесение в былинах образа охотника-колдуна к сотворению мира великолепно соответствует белорусской легенде, относящей великого охотника — прародителя белорусов к эпохе возникновения мира и жизни. Таким образом, и в русских былинах мы имеем отголосок изначального образа великого охотника.
Из зафиксированных учеными народных названий Ориона не рассмотренными еще остались следующие: Гнездышко (арханг.), Коромыслицо, Коромысло (арханг., орлов.), Лось (сев. двин.), Петров крест (волог., новг., рязан.) и Птичье гнездо (арханг.){186}. Единичное название Лось было перенесено на Орион с созвездия Большая Медведица, которое известно под ним во многих областях, и, поскольку оно носит разовый характер, данное локальное название можно считать случайным. Название Коромысло объясняется образом звездного неба, на котором видели девушку с ведрами, идущую по улице (Млечному Пути) к колодцу (Северная Корона), однако вся эта картина явно носит достаточно поздний характер. Гораздо интереснее два оставшихся названия. Они указывают на некую связь созвездия Орион с Плеядами. Последнее было известно на Руси под названиями Бабы, Волосожары (с различными вариациями этого названия), Волчий Хвост, Гнездо, Кичига, Ключи Петровы, Кочка или Кучка, Курица с цыплятами, Осье Гнездо, Птичье Гнездо, Утиное Гнездо и т. д.{187} Таким образом, мы видим, что в русской народной астрономии два названия (Кичага и Гнездо) оказываются абсолютно идентичными для Ориона и Плеяд, а еще одно (Петров Крест для первого и Ключи Петровы для второго) очень похожим. И эти указания на связь обоих созвездий через практически тождественные названия не ограничивается только русским ареалом: в болгарском языке слово власците обозначает как Орион, так и Плеяды; болг., власите — «Орион» при сербо-хорв. влашичи — «Плеяды»{188}. В отличие от единичного случая переноса на Орион названия Лось с Большой Медведицы все эти случаи, зафиксированные не только у восточных, но и у южных славян, однозначно не носят случайный характер и указывают нам на тесную связь обоих созвездий в народном сознании. Заканчивая рассмотрение народных астрономических названий, хотелось бы привести наблюдение, сделанное М. Э. Рут: «Таким образом, русская астрономическая система характеризуется ограниченностью входящих в нее объектов номинации, наличием трех «ядерных» элементов (Плеяды, Большая Медведица, Пояс Ориона)…»{189}
Хоть прямых указаний в дошедших до нас текстах о том, что прародитель белорусов Бой является олицетворением созвездия Орион, у нас пет, тем не менее изложенный выше материал позволяет сделать такой вывод. На это достаточно недвусмысленно указывает приведенная в первой главе родословная потомков Боя, перечисляющая его потомство от шести жен и одной наложницы. Поскольку в языческую эпоху грань между законной женой и наложницей была зыбкой, очевидно, автор родословной передавал существующую традицию, называя не семь жен легендарного первопредка, а обозначал в качестве жен лишь шестерых, а о седьмой сообщал, что она была сестрой последней жены и от нее Бой прижил таких-то детей. Данная деталь находит свое объяснение в рассмотренных в предыдущей главе греческом и индийском мифах, которые устойчиво говорят не о семи женах, олицетворяющих созвездие Плеяды, а о шести и одной. Причины выделения последней могут быть самые разные — от стыда, что она одна, в отличие от сестер, сожительствовала со смертным, до исключительной верности своему мужу, — однако это характерное обстоятельство явно отражает некую устойчивую индоевропейскую традицию выделения роли седьмой звезды. Эта же традиция отражается и в перечислении жен Боя. Следует отметить, что отечественная народная астрономия особенно подчеркивает женский характер Плеяд (рус. Бабы, укр. Баби, польск. Baby) и данное обстоятельство носит общеславянский характер{190}. Но если родословная отразила идущую еще с индоевропейской эпохи традицию восприятия Плеяд как шести и одной, то это обстоятельство предполагает звездную сущность и самого Боя, поскольку, не будучи сам созвездием, он вряд ли смог жениться на Плеядах. Помимо этого, астральную проекцию имеют обе собаки Боя, которым придано такое значение в дошедших до нас текстах. Взятые по отдельности, особенность перечисления жен Боя и наличие на небосклоне Большого и Малого Пса могли бы показаться случайными совпадениями, но, взятые в совокупности, указывают нам на то, что свое звездное соответствие имела и объединяющая их фигура родоначальника белорусов. С учетом как расположения этих созвездий, так и индоевропейских мифологических параллелей мы с достаточной долей уверенности можем предположить тождество Боя с созвездием Орион.
Кроме того, в пользу того, что прародитель белорусов некогда представлялся его потомкам в виде небесного созвездия, говорит и тот факт, что человеческая душа также ассоциировалась со звездой. Данное представление носит не только общеславянский, но и общеиндоевропейский характер. Как отмечает Л. Н. Виноградова, память о своем звездном происхождении в отдельных регионах славянства существовала вплоть до XX века: «Универсальные в европейской мифологии поверья о звездах как душах людей представлены у славян в разных вариантах. По одной версии, звезда загорается на небе в момент рождения ребенка и светит, пока человек живет, а затем падает или гаснет; по другой, наоборот, звезды — это души умерших людей, переселившиеся на тот свет. В Полесье падающие звезды воспринимались как души умерших некрещеных детей; чтобы помочь им перейти в страну предков, увидевший падающую звезду должен был перекрестить ее и сказать: «Коли ты хлопец, то — Адам, коли девка — то Ева». Аналогичным образом поступали пожилые женщины мазовецких сел Польши, когда перекрещивали в ночном небе светящиеся метеоры. По другим польским свидетельствам, душа вылетала изо рта умирающего человека в виде яркой звезды и улетала в небо…»{191} О древности подобной практики говорит одно средневековое поучение против язычества: «Проклинаю полагающи(х) зв