ѣздамь члвч(с)кая имена»{192}. Однако, как свидетельствуют данные этнографов, несмотря на проклятия церкви, данная традиция в отдельных частях славянского мира благополучно дожила до XX века. Весьма показательно полесское восприятие звезды именно как некрещеной души, косвенно свидетельствующее об языческих корнях данного представления. Аналогичные воззрения были зафиксированы этнографами XIX в. в Холмской Руси и в Староконстантиновском уезде Украины, где падающие звезды воспринимались как души грешников, которые надо перекрестить. «В Харьковском уезде думают, что падающие звезды — это души умирающих людей; ведьмы крадут их, чтобы ими производить потом чары: на чей двор упадет звезда, там непременно будет покойник — умрет «дитина». <.. > Говорят также, что это ангелы прогоняют с неба злых духов; что звезды падают во время разрешения женин от бремени. <.. > В Грубешовском уезде падающие звезды считают некрещеными детьми..»{193} С другой стороны, сияющие на небе звезды на той же Украине, как и на Руси, ассоциировались с горящими свечами и считались показателем жизни человека: «В Литинском уезде их считают горящими свечами и говорят, что, как только кто рождается, Бог тотчас же зажигает на небе «его свечу» в виде новой звезды. То же говорят и в Луцком уезде; отсюда — выражение: «така моя планида». Сколько душ живет на земле, столько и «свечей» (звезд) горит на небе (Харьковск., Житом., Литинск. и Луцк. уу.). Если человек ведет хорошую жизнь, то его «свеча»-звезда горит на небе ясным, чистым огнем; если же он ведет зазорную жизнь, то его «свсча»-звезда горит тусклым, слабым светом. <…> Наоборот, в Холмской Руси, в Винницком уезде и в некоторых местностях Житомирского уезда звезды считаются душами умерших людей, которые отличились на земле доброю, непорочною жизнию, а также детей, которые умерли маленькими, не успевши нагрешить, и стариков, завершивших подвиг земного странствия своею непостыдною христианскою кончиною»{194}. Наконец, падение звезды могло предвещать и рождение ребенка, как об этом пелось в одной украинской песне, где казаку приснился сон, будто над его хатою упала звезда, что предвещало рождение сына:
А зіронька — то дитинонька{195}.
Со звездой ассоциировалась умершая и в записанном на Севере Руси причитании:
Данные лингвистики указывают, что подобные представления зародились еще во времена индоевропейской общности: «Звезды считались вместилищем душ умерших: ср. хет. wallas «звезда», но литов, veles «души умерших»; др. англ. tungol «звезда», но рус. дух, душа. Своеобразной звездой считалась луна: ср. англ, moon «луна», др. — сев. maenir «свод крыши» («небо»), но лат. manes «души умерших» <.. > Понятие звезды (местопребывания душ) тесно связано с понятием смерти: ср. алб. hyll «звезда», но прусск. gallan «смерть»; хет. mul «звезда», но и.-е. mer «смерть»; англ., star «звезда», но нем. sterben «умирать»; хет. wallas «звезда», но тох. A wal «смерть»{197}. С другой стороны, и происхождение человеческой души у индоевропейцев связывалось со звездами. Так, например, на пластине с орфическими текстами умершей душе дается такой совет:
Ты же объяви им (стражам. — М. С.) всю правду.
Скажи: «Я сын Земли и звездного неба,
По имени Астерий (Звездный).
Я иссох от жажды. Дайте же мне
Пить из источника»{198}.
Идея звездного происхождения человека и, соответственно, возвращения на небо после смерти была свойственна не только последователям орфических таинств. Греческой классической мифологии также хорошо знаком этот мотив: после смерти братья Кастор и Полидевк превратились в созвездие Близнецы, на небо были перенесены и навечно запечатлелись там в качестве одноименных созвездий Орион, Персей, Андромеда, Геракл и ряд других. Если в греческой мифологии созвездиями становились герои седой старины, то в Древнем Риме аналогичные представления применялись и к реальным правителям. Так, рассказывая о смерти Юлия Цезаря, Светоний отмечает: «Он погиб на пятьдесят шестом году жизни и был сопричтен к богам, не только словами указов, но и убеждением толпы. Во всяком случае, когда во время игр, которые впервые в честь его обожествления давал его наследник Август, хвостатая звезда сияла в небе семь ночей подряд, появляясь около одиннадцатого часа, то все поверили, что это душа Цезаря, вознесенного на небо. Вот почему изображается он со звездой на голове»{199}. Как уже отмечалось выше, в Древней Индии созвездие Большая Медведица считалось зримым воплощением семи полу-божественных мудрецов-риши, а семь их жен стали звездами Криттиками-Плеядами. Со звездой Канопус отождествлялся мудрец Агастья; Ману, сын бога Солнца Вивасвата и Шани, звездой взошел на небо; Вена, один из первых царей, именуется потомком Северной звезды, а царя Тришанку мудрец Вишва-митра силой своего подвижничества живым поднял на небо, превратив в созвездие Южный Крест. Поскольку человеческая душа приходила на Землю со звезд и после смерти туда возвращалась, очевидно, что какой-то связью со звездами должен был обладать и прародитель человеческого рода. Таким образом, это широко распространенное у славян представление, восходящее как минимум к индоевропейским истокам, также косвенно свидетельствует об астральной природе Боя.
Хоть персонаж с данным именем больше неизвестен другим славянским народам, тем не менее генетически восходящие к нему фольклорные образы встречаются нам как у русских, так и у украинцев. Согласно записанной на Севере Руси сказке про волшебную мельницу, бездетные старик со старухой перед смертью решили построить «мельницу, чтобы заход был, а выходу не было». Встретившийся старику черт взялся построить старику волшебную мельницу, запросив за работу то, чего дома не знаешь. Старик согласился, а во время его отсутствия старуха забеременела и родила мальчика и девочку. Мальчика назвала Иваном, а девочку Марьей. Черт построил мельницу, но дети, узнав о грозящей им участи, бежали от родителей. Нечистый кинулся за ними в погоню, но Марьи удалось отгородиться от него огненной рекой от востока и запада. Брат с сестрой пришли в стоявший в лесу дом, хозяин которого принял их как своих крестников. «Старик ходил на охоту, а Маня с Ваней жили дома. В одно время старик и говорит Мане с Ваней:
— Вот, крестнята, я завтра похожу на последнее кровавое побоище с чертом. Вот вам стакан воды, я к ночи не приду домой, и вы ночь не спите, смотрите, — ежели вода объявится кровью, знайте, меня живого не будет. А ты, Ваня, бежи на конюшню, там стоит два вола, ты отвяжи их и скажи: «Где было два вола — станьте два кобеля, служите мне, как служили моему крестному батюшку».
Вот пришло время к вечеру, Ваня с Маней и сели за стол, и стали смотреть на стакан. Смотрят — в стакане вода стала мутиться и уже объявилась кровью. Тогда Ваня побежал на конюшню, отвязал двух волов и рассказал все то, что рассказал крестный отец. Сразу же сделалось два кобеля. Облизали оны Ивана, приласкались к нему. Ваня пошел в избу, и кобели пошли по сторону и по другу. Вот так и стали жить Ваня да Маня двое, теперь уж Ваня предоставлял пищу»{200}. Черт спустя некоторое время соблазнил Маню и уговорил ее пропустить его через огненную реку, спрятать дома и погубить брата. По его совету, сестра прикидывается заболевшей и отправляет Ивана на, казалось бы, невыполнимые задания. Однако благодаря своей доброте молодой охотник не только справляется с ними, но и приобретает себе новых помощников: «Ну вот, соловей и полетел впереди, кобели побежали по бокам, медведь сзади, так что у Ивана с четырех сторон была охрана»{201}. Однако сестра не унималась и, по очередному совету черта, послала брата к волшебной мельнице. Когда герой пришел к заколдованному месту, медведь и кобели вызвались одни зайти внутрь, велев хозяину с соловьем остаться снаружи. Когда животные вошли внутрь за двенадцать дверей, то эти двери замкнулись на двенадцать замков, и Иван остался без своих защитников. Когда же он один вернулся домой, черт, больше ничего не опасаясь, выходит из укрытия и грозится съесть героя. Тот упросил дать ему напоследок истопить баню, а за это время собакам и медведю удалось вырваться из западни. Охотник со своими помощниками заманивает черта в баню, где сжигают его, а неверной сестре назначает наказание: выпить бочку смолы, а другую бочку наполнить слезами. Сам Иван отправился путешествовать и пришел в город, дочь правителя которого была отдана на съедение змею. Охотник оставил своих животных у старухи в хлеву, а сам отправился на берег моря и срубил змею три головы, после чего уснул. Хромой царский конюх, до этого вызвавшийся спасти царевну, но испугавшийся чудовища, убивает спящего героя. Животные тем временем освобождаются из хлева, соловей приносит живой воды и мертвой и оживляет хозяина. Оживший герой разоблачает обманщика-конюха, после чего женится на царской дочери. На радостях он прощает свою сестру и приглашает ее на свадьбу. Та, однако, мечтает отомстить брату за возлюбленного, находит в бане чертов зуб и зашивает его в подушку молодым. Когда Иван лег спать в постель, зуб выскочил из подушки и убил героя. Однако и здесь верные животные спасают своего хозяина. Они вытаскивают его тело из гроба, соловей выклевывает чертов зуб изо лба хозяина, тот убивает птицу, а затем и дву