Другая княгиня была Рогнеда с Полоцку. <…> И родзила яла ему шесь сынов и семую дзевку. Сыны яс во якие: Варган, Заранка, Нырка, Облухов, Самища и Юрла». Третьей женой была Красуля из Смоленска, родившая Цюру и Мотуза, а четвертой — Ода из Киева, ставшая матерью Бажена, Дзявули, Лана и Таранчука. Пятой женой была Доня, родившая Гадзюка, Жабка, Кавурка и Ревуна, шестой стала Альда из Литвы, от которой родились Хорош и Чиж, а с ее сестрой Лилей Бай прижил двадцатого сына Пацюка.
«И вот от гэных самых дзяцей Баевых и разросся наш народ по усей нашей зямле». От Бойки, Вольгинова сына, пошли двадцать четыре старших рода. Из потомков Варгана, сына Рогнеды, один Скирла пошел к волохам, а Бульба отошел за Киев по Днепру. К Киеву пошел и Тутпала, один из потомков Заранки. Переселились потомки Бая и на Русь: «У пятаго сына Самищи родзився Миска и Лось. Миска отыйшов за Мяжу (река), у Москву…» Туда же перебрался и Сумка, потомок шестого сына Рогнеды Юрлы. Калинка, потомок Ревуна, четвертого сына Дони, отошел к ляхам. Потомки Чижа, сына Альды, двинулись в разные стороны: Рык пошел по Двине к латышам, а Лучина — к словенцам. Родословная заканчивается следующей констатацией: «Усяго родов наших сто шезьдссят. Восем пошли шукаць щасьця у белом свеци, по Двине, за Дняпром ды за Мяжою, а тыя уси и цяпер живуц тут, пашуць и скородзюць зямельку»{10}.
Сам Е. Р. Романов, опубликовавший эту родословную, отнесся к ней с некоторым скепсисом. Действительно, во второй жене Бая без труда угадывается хорошо известная как по летописям, так и по народным преданиям Рогнеда, жена Владимира Святославича. Да и имя первой жены Бая могло быть навеяно преданиями о бабке все того же Владимира. Точность в перечислении всех ста шестидесяти родов также может вызывать вопросы. Однако, даже если неизвестный автор родословной (записанной, кстати, на русском, а не на белорусском языке) кое-что и домыслил, несомненным остается одно: толчком для ее создания послужило распространенное в Белоруссии предание об охотнике-первопредке, доказательством чего являются приведенные выше две легенды. Кроме того, в Белоруссии и на Украине существует фамилия Бойко, что также косвенно свидетельствует в пользу не книжного, а народного происхождения мифа о прародителе. Помимо очередного упоминания двух собак князя, подчеркивания многоженства Боя-Бая и детальной генеалогии его потомства, эта родословная вводит в оборот новый мотив: князь оказывается не просто прародителем белорусов, но часть его внуков переселяется в другие земли: Румынию, Украину, Русь, Польшу, Латвию, Словению. К сожалению, текст не уточняет, были ли к этому моменту населены эти страны (наличие жителей предполагается лишь на Украине и в Литве, откуда были взяты четвертая и шестая жены). Однако, согласно этой родословной, в любом случае Бай оказывается предком если не всех, то, по крайней мере, какой-то части славянских и неславянских индоевропейских пародов. Таким образом, потомками его оказываются не одни только белорусы, но и украинцы, русские, поляки и словенцы, а также волохи и латыши. Показательно, что и данный текст так же отмечает пережиток культа двух собак Боя, поскольку в названные в их честь концы девушки ходили петь песни и в XIX в.
О том, что Бой был известен не только белорусам, по и другим славянским народам, свидетельствуют и фрагменты западнославянских мифов, использованные Саксоном Грамматиком. Он отождествляет его с Вали, сыном Одина, верховного бога скандинавов, и рутепской княжны Ринд. Слепой великан Хед убивает прутом омелы любимого сына Одина Бальдра, смерть которого становится предвестницей гибели богов и всего мира. Одину предсказано, что именно от Ринд родится мститель за Бальдра, поэтому он обманом овладевает сю. Сын Ринд действительно убивает Хеда, после чего еще раз появляется на страницах «Деяний датчан». Далее Саксон Грамматик сообщает, что шведскому конунгу Готеру было предсказано, что он погибнет в сражении с Боем, и это пророчество так же сбылось: «…он (Готер. — М. С.) погиб, столкнувшись в сражении с Боем. Победа не была более приятной и для Боя. Ведь он покинул строй столь тяжело раненный, что его вынесли на щите и, меняясь, принесли домой пехотинцы. На следующий день он умер от мучительных ран. Рутены похоронили его тело, приготовив великие похороны, и войско соорудило в его честь огромный холм, чтобы не исчезло из памяти потомков воспоминание о таком славном юноше»{11}. Следует иметь в виду, что рутенами средневековые латиноязычные источники называли как восточных славян Древней Руси, так и западнославянское население острова Рюген, известное также под именем ран: «Латинское название Rutheni, возникшее, возможно, как фонетическое подражание вероятному самоназванию «русины», часто применялось в европейских средневековых источниках к киевским русам и значительно реже — к прибалтийским ранам. У немецкого писателя Герборда (1159 г.) находим девять случаев обозначения ран русинами, столько же случаев имеется и у другого немецкого писателя — Эббона (1151–1159 гг)»{12}. С учетом того, что по весьма приблизительной хронологии Саксона Грамматика Готер жил примерно во П в. н. э., рутенами в данном эпизоде должны считаться предки западных славян. Мы видим, что в их преданиях Бой явно занимал весьма высокое положение, поскольку в противном случае Саксон Грамматик вряд ли бы отождествил его с сыном верховного бога скандинавов. Сооружение огромного холма показывает стремление рутенов увековечить память о своем герое. Особое стремление увековечить память о происхождении своего народа у рутенов отмечают и немецкие миссионеры, получившие от щетинцев «многие» сведения «о происхождении племени Рутенов»{13}. А. Г. Кузьмин справедливо предположил, что в данном случае пересказывались какие-то генеалогические предания, служившие прославлению рода и племени. Показательно, что по отношению к другим западнославянским племенам источники не фиксируют подобного бережного отношения к проблеме своего происхождения. Самое же главное в сообщение Саксона Грамматика — это то, что данное имя присутствовало и в мифологии западных славян, что доказывает, что данный образ не относится к кругу локальных белорусских преданий.
Об этом же свидетельствует и распространенность данного имени почти у всех славянских народов, притом многие из этих имен были зафиксированы письменными источниками достаточно рано. Это и болгарское и чешское имя Бой (последнее в источниках встречается под 1181 г.), чешское Бойек, болгарское Бойк, новгородское и сербское Бойка, сербское Бойин, сербское и чешское Бойка, болгарское Бойко (о наличии этой фамилии у белорусов и украинцев уже говорилось), сербские Бойн и Бойо, польское Бойомир, Воислав у чехов, сербов и русских, а также Боистлеб и Боитах{14}. На Руси письменные источники фиксируют фамилии Бойко, Бойка, Бойчик, Бойцович и Бойченко{15}. Возможно, что к этому же кругу имен можно отнести и одну загадочную надпись, сделанную греческими буквами на золотом сосуде, найденном в 1792 г. около Тисы. Надпись гласит: ΒΟΥΑΔ. ΖΟΑΠΑΝ. TECH. ΑΥΓΉ. ΤΟΙΓΗ. BOY. ΤΑΟΥΑ. ΖΩΑΠΑΝ. ΤΑΓΡΟΓНZIТГН. TAICH{16}. Поскольку эти слова не имеют никакого смысла ни на греческом, ни на латинском языках, очевидно, что она была сделана обитавшими к северу от границ Римской империи варварскими племенами. Еще приведший эту надпись в своей книги П. Й. Шафарик обратил внимание, что в ней дважды упоминается славянский титул жупан и, следовательно, она могла быть сделана славянами. Если это так, то тогда данная надпись относится к тому чрезвычайно раннему периоду, когда, по свидетельству Черноризца Храбра, славяне пытались записывать свою речь греческими и латинскими буквами «без устроения». Очевидно, что в подобном случае без значительного числа ошибок было не обойтись. Кроме того, в предпоследнем слове этот же исследователь увидел название тагров и языгов — двух ираноязычных сарматских племен, первое из которых обитало на Днестре, а второе между Дунаем и Тисой. Поскольку после гуннского нашествия оба этих племени исчезают со страниц исторических источников, надпись эту можно датировать временем не позднее IV в. н. э. В свете нашего исследования особый интерес представляют первое и шестое слова загадочной надписи, содержащие одинаковый корень. Поскольку в первом случае оно поставлено непосредственно перед словом «жупан», а во втором — отделено от него одним словом, можно предположить, что перед нами имя или имена носителя или носителей данного титула. Поскольку в греческом языке нет буквы для обозначения звука б, в их письменности он передавался через букву в, то эти имена в равной степени могли звучать как Войад и Вой или как Бойад и Бой. Если это действительно славянские имена, то перед нами, возможно, одно из древнейших письменных фиксаций имени Бой.
Хоть в русском фольклоре персонажа с таким именем не зафиксировано, однако значение слова бой в нашем языке демонстрирует семантические параллели к тому, что нам известно о прародителе белорусов. Если отбросить исторически более поздние значения этого слова, обозначающие сражение двух войск, бой свай, щебня или часов, плохую дорогу, то наиболее древними значениями интересующего нас корня является обозначение звериного промысла (бой белки, бой тюленя), забой (заклание) домашних животных, короткую палку (боек), кий, било, билень, цепец, пест, а также тяглового крестьянина или женатого мужика в возрасте от 18 до 50–60 лет в Сибири (боец). О том, что связь данного корпя с человеческим плодородием не ограничивалась одной только Сибирью, свидетельствует и приводимая В. И. Далем русская поговорка: «Живите бойконько: ребят многонько». Этот же исследователь приводит многочисленные примеры того, что рассматриваемый нами корень использовался в качестве нарицательного для обозначения определенного типа личности: