{333} На примере этих таких различных и внешне никак не связанных между собой трех памятников, каждый из которых отделен от другого интервалом примерно в тысячу лет, мы видим непрерывную преемственность мифо-астрономических представлений в долине Нила. Оба мифологических образа оказываются связанными друг с другом и в древнеегипетской «Книге мертвых», где одним из имен этого бога является «Осирис-Живущий-в-зале-Коров-его»{334}, а в другом месте запечатлен диалог Осириса-Ориона с богиней неба Нут, изображавшейся в виде Небесной Коровы, о том, как сотворить счастье умершему: «Сах (Орион), сын Ра, и Нут, давшая рождение богам — двум могущественным богам небес, — говорят друг другу: «Возьми писца и рисовальщика Небсени в руки свои, а я возьму его в этот день в свои, и да сотворим мы для него счастье, когда в его честь будут воспеваться хвалебные гимны, и когда (имя его) будет упомянуто, оно будет на устах всех молодых людей и девушек». Ты воскрешен, (о Небсени,) и через дверь дома своего ты слышишь песни поминовения»{335}. Очевидно, что взаимодействие в деле воскрешения умершего и было одной из главных причин, объединявших вместе Осириса-Ориона и Небесную Корову в религиозном сознании египтян на протяжении многих тысячелетий. Эта же идея прослеживается и в другой мистерии, посвященной нахождению Осириса в виде зерна и датируемой специалистами приблизительно 1500 г. до н. э. Суть ее заключалась в том, что сначала люди с ликованием находили новое Осирис-зерно, помещали его в глиняную форму, где уже была смоченная нильской водой земля, и торжественно относили его в храм. В верхней камере храма находилась символическая гробница Осириса, где покоился его прошлогодний предшественник. Нового Осириса-зерно на год клали в эту гробницу, а старого предавали погребению, помещая его на ветвях сикомора или, что показательно, помещали в деревянную корову, символизировавшую Небесную Корову Нут{336}. Следует отметить, что и первый способ погребения семантически тождествен второму: сикомор был для египтян своего рода древом жизни или даже мировым древом и помещение изображения божества в его ветвях опять-таки означало его символическое вознесение на небо. Таким образом, мы видим, что Осирис устойчиво связывался с Небесной Коровой в ритуалах, призванных обеспечить торжество жизни над смертью. Наконец, если Т. Брофи прав и в «календарном круге» Набта-Плайя действительно имеется указание на прецессию, то это не только подтверждает гипотезу Селлерс об отражении этого небесного явления в мифе об Осирисе, но и показывает знакомство с ним древнего населения этой страны задолго до образования там государственности.
«Быть может, — утверждал Диодор Сицилийский, — нет другой страны, где бы порядок и движение светил наблюдались с большей точностью, чем в Египте. У них сохраняются списки за невероятное количество лет, в которые внесены эти наблюдения. Там есть сведения о соотношении между каждой планетой и рождением животных и о благоприятном или несчастливом влиянии светил»{337}. Современные историки астрономии достаточно скептически относятся к этому утверждению Диодора Сицилийского, считая, что он сильно преувеличил знания египтян в этой области. Однако последние археоастрономические открытия показывают, что у этого древнегреческого историка были основания так говорить. Пристальный интерес древних египтян к звездному небу на протяжении нескольких тысячелетий был, без сомнения, обусловлен важными причинами. Можно ли отнести к этим причинам то, что определенное положение небесных тел указывало людям на начало тех или иных природных сезонов, от которых зависело благосостояние, а подчас и выживание всего общества? Безусловно. Как уже отмечалось выше, «календарный круг» Набта-Плайя помогал определять летнее солнцестояния, после которого в этой местности начинался период муссонов. Появление же на небосводе Сириуса, с которым было тесно связано и созвездие Орион, предвещало начало разлива Нила, от которого напрямую зависела жизнь всего Египта. Указания на наблюдения за небесными явлениями встречаются нам буквально на заре древнеегипетской государственности. На уже упоминавшейся выше палетке Нармера, датируемой 3100–3050 гг. до н. э. мы видим среди прочего знак звезды. На табличке из слоновой кости, найденной в гробнице в Абидосе и датируемой временем I династии (начало III тысячелетия до н. э.), имеется надпись, посвященная Сириусу, гласящая о том, что «Сотис — предвестник нового года и наводнения»{338}. Данная надпись свидетельствует о том, что уже к началу правления I династии в стране велись регулярные наблюдения за небом, позволившие установить, что гелиактический восход Сириуса служит предвестником разлива Нила. С другой стороны, для древнего мифологического сознания, вероятно, большое значение имела возможность наблюдать на небе образы великих богов, которым поклонялись эти люди. Наконец, нельзя преуменьшать и стремление правителей к бессмертию своей души, посмертная судьба которой была самым непосредственным образом связана с движением звездных деканов. Не исключено, что это далеко не полный перечень причин, побуждавших древних жителей долины Нила непрерывно следить за звездным небом и, по мере возможностей, отражать его важнейшие объекты на земле.
Понятно, что в полной мере нам чрезвычайно трудно представить мировоззрение в этой области древних египтян даже эпохи фараонов, не говоря уже об их предшественниках из Набта-Плайя, от которых не осталось даже памятников письменности. Чтобы хоть в какой-то степени понять мифо-астрономические представления древних людей по возможности более полно, мы можем обратиться к так называемому «Герметическому корпусу», созданному в Египте в эпоху эллинизма. Сочинения, входящие в этот сборник, были названы так потому, что авторство большинства из них приписывается Гермесу Трисмегисту, образ которого возник в результате слияния египетского бога мудрости Тота с греческим богом Гермесом. Авторитет этого синкретического бога в позднеантичном мире был так высок, что свою книгу о египетских мистериях Ямвлих начинает со следующего утверждения: «Бог Гермес, повелитель слов, с древности справедливо почитается всеми жрецами за общего. Он единственный стоит во главе истинного знания о богах»{339}. Исследователи согласны, что в «Герметическом корпусе» причудливо переплетаются между собой различные египетские, греческие, иудейские и раннехристианские идеи. Даже на первый взгляд ясно, что греческого в этом памятнике гораздо больше, чем египетского, однако вполне возможно, что это собрание сочинений хотя бы частично и в измененном виде отражает и древнеегипетскую традицию. В пользу этого предположения говорят как текстуальные совпадения герметических и древнеегипетских текстов, равно как и то, что в самой древнеегипетской традиции задолго до эпохи эллинизма существовало представление о книгах Тота, содержащих всю совокупность божественной премудрости. Климент Александрийский упоминает о сорока двух книгах Тота-Гермеса, которые египетские жрецы должны были заучивать наизусть. Согласно этому раннехристианскому писателю, жрец-«наблюдатель часов» должен был знать четыре книги Тота-Гермеса, специально посвященные небесным явлениям. Климент Александрийский перечисляет названия этих астрономических книг: «О порядке движения неподвижных звезд и звездных явлениях», «О порядке движения Солнца, Луны и пяти планет», «О сизигиях и фазах Солнца и Луны», «О восходах». Конечно, можно было бы усомниться в достоверности сведений этого автора, жившего во II–III вв. н. э., однако в иероглифическом списке книг из уже упоминавшегося храма Гора в Эдфу упоминаются две древнеегипетские книги со схожими названиями: «Закон обращения звезд» и «О науке обращения двух светил (Солнца и Луны)». Кроме того, писавший о периодах видимости звезд знаменитый Птолемей ссылается в своем труде и на наблюдения египетских астрономов{340}. Все эти факты в совокупности свидетельствуют о том, что в Древнем Египте была своя астрономическая литература, посвященная наблюдению не только Солнца и Луны, но и звезд. Авторство по крайней мере части этих трактатов вполне могло быть приписано египетскому богу мудрости Тоту, который, как отмечал Диодор Сицилийский, «был первым наблюдателем порядка звезд»{341}. Все эти факты показывают, что те фрагменты «Герметического корпуса», где речь идет о небесных явлениях могли являться если даже не пересказом, то, по крайней мере, отголоском древнеегипетской традиции.
Согласно герметической философии первоначальный бог творит материальный космос, который является также бессмертным, но первым изменяющимся существом, а завершает весь цикл творения создание человека, второго изменяющегося и первого смертного, в части своей физической оболочки, существа. Наблюдение за космосом, согласно автору «Герметического корпуса», прямо вытекает из природы и предназначения человека, поскольку бог «создал человека из души и тела, из природы вечной и природы смертной, дабы образовавшееся таким образом существо могло благодаря своему двойственному происхождению созерцать небесное и поклоняться ему и вместе с тем взращивать и управлять тем, что есть на земле»{342}. Любить небесного бога, а также всех других богов, обитающих на небе, означает и почитать их. Поскольку изначального бога физическим зрением увидеть невозможно, то Гермес Трисмегист так поучал желающих познать его: «И если ты хочешь узреть его, подумай о Солнце, подумай о беге Луны, подумай о порядке звезд. Кто тот, кто поддерживает этот порядок?»