Показательно, что связанное с именем этого бога название месяца и соответствующий ему культ был заимствован у шумеров многими соседними народами. В аккадском мифе об Адапу Таммуз фигурирует как один из двух небесных превратников, которых должен пройти главный герой по пути ко дворцу бога Ану, где он чуть было не получает дара бессмертия{381}. Другим таким народом были сабии, живущие в окрестностях города Харрана и, несмотря на мусульманское владычество, сумевшие сохранить многое из своей религии, основывавшейся на почитании небесных тел. Арабский автор Ибн ан-Надим в X в. оставил нам описание календаря и праздников этого народа, где, в частности, так говорится об интересующем нас месяце: «Это тауз — праздник, справляемый для божества Тауза. И плачут женщины по таузу, поскольку убил его хозяин, и смолол кости его на мельнице, и развеял их по ветру. <.. > И на семнадцатый день его устраивают мужчины таинство Севера для джиннов… И режут они ягнят для Хамана — вождя (и) отца всех божеств, и приносят жертву Намзии (=Немезида?)»{382}. Как видим, с течением времени из сюжета исчез образ жены, ставшей причиной гибели этого бога, но зато появился образ мельницы. Весьма показательно, что этот мифологический образ прецессии применительно к Ориону фигурирует не только в русской сказке, но и в мифологии искушенных в наблюдении за небом сабиев. Кроме того, достаточно интересно, что именно в месяце Тауз сабии поклонялись Полярной звезде, совершая для нее «таинство Севера», богине судьбы и Хаману, вождю и отцу всех божеств. Хоть Ибн ан-Надим ничего не говорит о тождестве Тауза и Хамана, тот факт, что поклонение прародителю богов совершалось именно в том месяце, который был посвящен Думузи-Таммузу, позволяет поставить вопрос о том, не существовала ли ранее какая-то связь между двумя этими мифологическими персонажами.
Что же касается завершающей характеристики месяца, связанной со схватыванием Думузи, то он объясняется тем, что, согласно мифу, через какое-то время Инанна захотела стать правительницей загробного царства. Она отправляется в Подземный мир, где и погибает и только благодаря богу Энки вновь возвращается к жизни. Тем не менее она не может выйти из Подземного мира, не оставив вместо себя там замену. Взгляд богини падает на ее мужа, сидящего на троне в царских одеждах. Думузи с помощью своего родича Уту и своей сестры Гештинанны (чье имя значит «виноградная лоза небес») пытается бежать. Клинописные тексты доносят до нас одну интересную подробность — спасаясь от демонов, Думузи просит Уту о следующем:
Хоть Уту и выполняет просьбу родственника, однако демоны смерти все-таки находят Думузи и разрывают его на части. В Месопотамии мы впервые сталкиваемся с мотивом о том, что Орион мог представляться не только в образе небесного охотника, но и в образе дичи, на которую охотятся. Подобная двойственность восприятия данного созвездия была зафиксирована этнографами и у ряда других народов. Любящая Думузи сестра готова сойти за него в Подземный мир, и Инанна решает: «Полгода — ты, полгода — она», деля между ними время пребывания в загробном мире{384}. Таким образом, шумеро-аккадский миф объясняет период невидимости Ориона на небосводе, вводя Думузи в ряд умирающих и воскресающих богов древности. Когда вавилонское влияние широко распространилось в регионе Ближнего Востока, то в Иерусалиме задолго до почитания Иисуса Христа женщины, по свидетельству Иезекииля (8,14), оплакивали Таммуза у северных ворот храма Яхве. Весьма важно и то, что здесь, в отличие от египетской мифологии, появляется мотив гибели бога, олицетворяющего созвездие Орион, из-за женщины, широко представленной и в индоевропейской мифологии. В составленных в III тысячелетии до н. э. шумерских плачах по Таммузу, он предстает также и как владыка загробного царства:
Пастырь, царевич Таммуз, жених Иштра,
государь Преисподней, владыка могилы!{385}
Если обратиться еще к одной известной цивилизации древнего мира — минойской, — то и там, возможно, Орион занимал видное место в религиозных представлениях. Поскольку минойская письменность до сих пор не расшифрована, судить мы можем только по косвенным данным. Шведский ученый П. Бломберг соотнес керамические статуэтки, найденные в двух минойских святилищах Крита, с описанием звездного неба, сделанным древнегреческим автором Аратом. Как отечественные, так и зарубежные специалисты сходятся во мнении, что в основе описания Арата лежал гораздо более древний источник, относящийся приблизительно к 2000 г. до н. э. и принадлежавший, вероятнее всего, минойской культуре. Если предпринятая П. Бломбергом реконструкция правильная, то созвездие Орион воспринималось минойцами в образе двойного топора лабриса{386}. Однако именно этот лабрис и был одним из главных религиозных символов этой цивилизации, а в соседнем Египте понятие бога передавалось с помощью иероглифа, имевшего вид топора.
Несколько особняком стоит восприятие Ориона в китайской астрономии и астрологии. Там оно называлось Ши-чэнь — «вечные борцы» и символизировало тот период времени, когда все сущее начинало слабеть, силы тьмы усиливаться, все начинало смешиваться. Для государства это грозило массовыми катастрофами, войнами, вторжениями извне. Вместе с тем оно положительно влияло на армию и олицетворяло такие мужские качества, как воинская доблесть, сила и красота тела, умение побеждать, суля участие в войнах, заслуги, воинские звания и другие почести. Ригель, одна из звезд Ориона, в Китае называлась Звездой Достоинства и Чести. Планетой-управителем Ши-чэнь считалась Венера{387}. Выше уже отмечалось вероятное влияние индоевропейских кочевников на китайское обозначение неба, и нельзя исключить, что оно сказалось в подобном «милитаризированном» восприятии Ориона как вечных борцов и покровителей военных. С учетом того, что в средневековой Европе Орион воспринимался в том числе как покровитель рыцарства, вполне возможно, что весьма похожее представление о нем китайцы заимствовали от своих воинственных северных соседей. Согласно европейской астрологической традиции Беллатрикс, одна из звезд созвездия Орион, покровительствовала воинам{388}. Вместе с тем интересна его связь на китайской почве с Венерой, имеющая аналогию в мифологии жителей Месопотамии.
Довольно неожиданной, но от того не менее интересной оказывается связь Ориона с мифом о Шамбале, легендарной стране мудрецов, недоступной для обычных людей. В той или иной степени данный миф впитал в себя помимо собственно тибетских источников, разнообразные индийские, китайские влияния и, возможно, отдельные элементы дозороастрийской религии Ирана. В свое время Н. К. Рерих в так и названной им главе «Дар Ориона — легенда о Сокровище Мира» писал: «В незапамятные времена с далекой звезды упал чудесный Камень. На том месте, где он появился, была основана Шамбала — Твердыня Света. И по сей день хранится этот Камень здесь же, на башне Ригден-Джапо в особом помещении. Этот посол дальних миров содержит некое вещество, помогающее хранить вибрации дальних миров»{389}. С тем, чтобы уже не оставалось никаких сомнений, с какой именно звезды упал этот чудесный камень, в той же легенде он пророчествовал: «Новая Страна пойдет навстречу Семи Звездам под знаком Трех Звезд, пославших Камень Миру»{390}. Его жена Е. И. Рерих вообще утверждала, что энергетический ритм этого Камня есть ритм Космического Магнита, или Сердца пашей Вселенной, которое находится в пространстве созвездия Орион. Хоть собственно тибетские легенды действительно упоминают о чудесном камне, хранящемся в Шамбале, однако в них он не падает на Землю из созвездия Орион, а является даром змей: «Боги-змеи дали царю драгоценность, выполняющую все желания его сердца, пока он сидит на своем троне»{391}. В Индии этот магический камень был известен под именем Чинтамани, в Тибете и Монголии — Норбу Римпоче. В буддийском искусстве этот камень обычно изображался в виде трех кругов, охваченных пламенем, иногда помещаемых в чашу. К одному этому известию Н. К. Рериха можно было бы отнестись скептически, однако вряд ли простым совпадением является то, что именно из Шамбалы, как утверждает традиция, во внешний мир пришла Калачакра — мистическое учение о времени. По преданию, учение Калачакры было изложено Буддой царю Шамбалы и с тех пор бережно передавалось в этой стране из поколения в поколение. Позднее индийский йог Цилупа отправился на поиски таинственной страны и после многочисленных трудностей принес это учение во внешний мир. Если существование Шамбалы не подтверждается научными доказательствами, то распространение Калачакры во внешнем мире датируется примерно X в.: в 960 г. это учение распространяется в Индии, а один из тибетских календарей начинает отсчет времени с 1026 (по другим данным — с 1027) г. — того года, когда другой индийский йог принес систему Калачакры в Тибет{392}. Занимавшийся изучением истории этого учения Ю. Н. Рерих охарактеризовал ее как святая святых северного буддизма. Еще одним «совпадением», наводящим на размышления, является подчеркнутая троичность этого учения, состоящего из трех частей, называемых внешней, внутренней и иной Калачакрой. Троичность прослеживается и во времени обучения этому учению, определенному тибетской рукописью XV в.: «Медитацией занимаются в течение трех лет, трех полумесяцев и трех дней, согласно методу, который хвалит Калачакра. В течение этого периода организм становится гот