{433}. На распространенность культа крылатого волка в той местности указывает и изображение этого фантастического существа на ручке резца. То обстоятельство, что данное название было дано небесной дороге для душ умерших, позволяет сделать предположение, что крылатый волк имел непосредственное отношение к пути души на тот свет. Это предположение подтверждается изображением с противоположного конца Древней Руси, что позволяет отнести истоки данного мифологического представления как минимум к древнерусской эпохе: «Сакральная глубина космонима, связывающего образ волка с Млечным Путем, находит поразительное подтверждение в Галицкой иконописной традиции в изображении Страшного суда. На них Змей мытарств порой изображался с хвостом, на конце которого — волчья голова. Согласно христианским представлениям, Змей мытарств поглощает души усопших и, в соответствии с их заслугами, отправляет или на небо, или в ад. На иконах Змей мытарств соединяет небо и землю, в том числе и с помощью волка, то есть через волчью пасть душа усопшего отправляются в предназначенный ей путь»{434}. То обстоятельство, что в обоих случаях фигурирует образ волка, а не собаки, не должно нас смущать, поскольку, как отмечает В. В. Иванов, «культ собаки и культ волка в ранних индоевропейских традициях очень тесно между собою переплетены и друг от друга с трудом отграничиваются, как и соответствующие обряды жертвоприношения»{435}. Таким образом, мы видим не только многочисленные примеры самой тесной связи собаки с погребальным культом, подтверждающие правильность связи Ставра и Гавра с белорусским ритуалом поминовения предков, восходящим как минимум к эпохе индоевропейской общности, но и его астральную проекцию, косвенно подтверждающую правильность восприятия и самого Боя, хозяина обоих псов, с созвездием.
Однако собаки не только сопровождали душу человека в загробный мир, что объясняет призыв Ставра и Гавра в белорусском ритуале поминовения предков, но и, что не менее важно, могли и воскрешать человека. Весьма показательно, что этот мотив имеется именно в белорусском фольклоре, откуда происходит и легенда о князе Бое и двух его псах. В белорусской сказке «Ученик чародея» главный герой нарушает установленные учителем запреты открывать волшебную книгу и жениться. За это его преследует и убивает чародей, оживает же его ученик благодаря помощи чудесных собак{436}. Полное соответствие данному сюжету, да еще и с астральной подосновой, мы видели в рассмотренной выше северорусской сказке про волшебную мельницу.
Индоевропейскую параллель данного представления мы видим в армянской мифологии. Седьмым потомком родоначальника армян Хайка был Арай Прекрасный. В него влюбилась Шамирам, жена ассирийского царя Нина. Когда Арай отказался стать возлюбленным царицы, она пошла на него войной и убила его. «Шамирам приказывает перенести его труп в терем своего дворца и говорит: «Я скажу богам, чтоб они лизали его раны, и он оживет». Когда же труп стал разлагаться в тереме, она приказала тайком бросить его в глубокий ров и зарыть. А одного из своих любовников, мужа подходящего, она обряжает и распускает слух, будто боги лизали раны Арая и воскресили его. Она держит (любовника) в секрете и не показывает никому из его знакомых. Таким образом царица Шамирам распространяет слух об Аралезах»{437}. Эти мифические существа известны в армянском фольклоре также под названиями аралез, иаралез, арлсз, имя которых, по мнению Н. О. Эмина, означает «беспрерывно лижущий»{438}. Исследователи отмечают: «Из описания Езника видно, что армяне представляли Аралеза подобным собаке или происходившим от собаки и что будто он жил вместе с небесными невидимыми силами»{439}. Они лизали раны павших в боях храбрых воинов и тем снова оживляли их. Вера в их могущество была настолько сильна в Армении даже после принятия христианства, что, когда в 348 г. царь Вараздат коварно убил Мушенга, его семья не стала хоронить его, а вместо этого пришила отрубленную голову к туловищу и вынесла труп на крышу башни в полной уверенности, что, поскольку покойный был храбрым воином, аралазы спустятся и воскресят его.
Образ небесной собаки восходит к эпохе если не индоевропейской, то, во всяком случае, индоиранской общности и встречается уже в индийской Атхарваведе I тысячелетия до н. э., один из гимнов которой специально посвящен небесному псу:
Он летает по воздуху,
Взирая вниз на все существа.
(То) величие, что есть у небесного пса, —
С его помощью мы хотим почтить тебя
жертвенным возлиянием.
Три калаканджа, что
Поместились на небе, словно боги, —
Я призываю их всех на помощь
Для невредимости этого (человека).
В водах — твое рождение, на небе — пребывание,
В океане — величие твое, на земле.
(То) величие, что есть у небесного пса, —
С его помощью мы хотим почтить тебя
жертвенным возлиянием{440}.
Согласно индийским комментаторам, это заговор на исцеление раненного в бок или парализованного человека, что сближает функции ведийского небесного пса с армянскими аралезами. Указание в первом четверостишии на то, что он летает по воздуху, предполагает наличие у него крыльев. Отнесение рождения чудесной собаки к водам находит свое соответствие в триединой, в том числе и рыбьей, сущности иранского Сэнмурва. Хоть небесный пес не назван по имени, индийская мифология знает только трех собак — уже неоднократно упоминавшихся двух собак Ямы и Сараму — собаку верховного бога Индры. Вероятно, одной из них и был посвящен данный гимн. Калаканджи, с которыми вместе упоминается этот пес, — это некоторые асуры, которые поднялись над землей и превратились в звезды. То, что заговор обращен одновременно к обожествленным звездам и небесному псу позволяет предположить, что и последний вполне мог представляться древним индийцам в виде созвездия.
Эти данные о крылатых собаках позволяют нам лучше понять загадочный образ Симаргла. Это божество упоминается на предпоследнем месте в перечне богов Владимира 980 г. и несколько раз называется в поучениях против язычества. Поскольку письменные источники ничего не сообщают ни о функциях, ни о внешнем виде этого божества, единственным способом хоть в какой-то мере определить его сущность оказалось сравнительное языкознание. В настоящее время практически общепринятой является точка зрения, что древнерусский Симаргл является заимствованным из иранской мифологии образом Сэнмурва, соединяющим в себе черты собаки и птицы. Уже «Вендидат» связывает птицу Саену с исцелением: «И когда ты, о праведный Рашну, пребываешь на том дереве (птицы) sacna, которое среди озера Вурукуща стоит, хранящее хорошее лекарство, крепкое лекарство, по имени «всеисцелительное», на котором пребывают всех растений семена»{441}. В иранском эпосе «Шахнаме» он исцеляет богатыря Рустама и помогает ему сразить неуязвимого Исфандияра, а также выступает как орудие судьбы. Перья Сэнмурва использовались при гаданиях и магических действиях. На сабельных клинках XIII–XIV вв. часто изображалась его схватка с драконом, что подразумевало покровительство чудесной птицы обладателю этого оружия. Кроме того, иранская традиция рассматривала Сэнмурва как трехипостасное существо с головой и лапами пса, птичьими крыльями и в рыбьей чешуе, что символизировало его господство в этих трех стихиях{442}. Определенный аналог этому представлению мы видим в одном древнерусском языческом жертвоприношении: «Жертвенная яма расположена на могильнике XII — начала XIII в. у с. Горки Вологодской области. В яме лежали скелеты пяти собак, птиц, рыб, сверху были положены деревянный сосуд и два замка — для запирания жертвы и обезвреживания злых сил. Затем яма была забросана камнями и шлаком для неприкосновенности и изоляции от всего живого, что очень часто наблюдается на культовых сооружениях. По мнению Н. А. Макарова, раскопавшего это сооружение, жертва здесь была принесена божествам смерти и подземного мира»{443}. Странный набор жертв подземным божествам находит свое объяснение в представлении о трех ипостасях Сэнмурва в иранской традиции.
По мнению В. И. Абаева, имя Симаргл было заимствовано славянами из скифского языка{444}. Образ крылатой собаки нам встречается уже на древнейших памятниках Древней Руси. Она была изображена как на тарелке из Гнездова, так и в заглавной букве «В» Остромирова Евангелия 1056–1057 гг. — древнейшей из дошедших до нашего времени древнерусских книг. Тот факт, что Симарг встречается нам как на памятнике письменности, так и на предмете повседневного обихода, косвенно свидетельствует о достаточно широкой популярности этого персонажа языческой мифологии на Руси. Интересное наблюдение над иконографическим образом этого мифологического существа было сделано Б. А. Рыбаковым. На одном из секций браслета из тверского клада XII–XIII вв. изображена стоящая с чашей девушка, перед которой находится странная фигура как будто бы вырастающего из земли крылатого собакоподобного существа, что исследователь трактует как сцену жертвоприношения Симарглу. Анализируя растительный орнамент, Б. А. Рыбаков приходит к следующему выводу: «Грифону соответствуют