ростки растений, обращенные вверх, а семарглам — переплетение корней с отростками на них»{445}. Соотнесенность симарглов с корнями и, следовательно, с подземным миром подтверждает сделанное выше наблюдение о связи этого божества с потусторонним миром. С другой стороны, на медной пластине церковных врат Рождественского собора в Суздале, датируемой 1230-ми гг., два симаргла помещены выше грифона, что указывает на то, что данное мифологическое существо было связано не только с низом, но и с верхом и, следовательно, могло служить посредником между двумя этими сферами. Центральная роль грифона в этой композиции объясняется тем, что, согласно наблюдению Г. К. Вагнера, это существо часто символизировало Христа. Парность изображения симарглов на церковных вратах заставляет нас вспомнить о том, что во многих церковных поучениях против язычества имя этого божества оказывается разделенным на две части. Так, «Слово некоего христолюбца» призывает «не мога терпѣти кретьянъ двоевѣрно живущих вѣрующе в перуна и хорса и въ мокошь и в Сима и въ Рьгла… иже молясть подъ овиномъ. Огневи и виламъ и мокоши (і) симу (і) реглу и перуну…»{446} Обычно это объясняется тем, что смысл заимствованного из иранского языка слова быстро забылся и переписчики, уже не понимая его значения, допускали ошибку. Однако изображение двух симарглов на церковных вратах позволяет усомниться в подобном объяснении. Хоть из иранской мифологии славянами был заимствован образ одной собакоптицы и Владимир в 980 г. ставил идол одному Симарглу, параллельно с этим в народном сознании существовал архетип двух собак загробного мира, идущий, как было показано выше, еще из времен индоевропейской общности. И как только заимствованный от ираноязычных соседей образ стал забываться, и в изобразительном искусстве, и в памятниках письменности вновь на первый план выходит образ двух собак, сохраняющих еще какое-то время свою крылатость. Возможно, что память о крылатости Симаргла отразилась и в слове самарыга, которым в Орловской губернии называли рябого коршуна.
Связь собак с загробным царством встречается также и у многих неиндоевропейских народов. Один из наиболее древних примеров этого представления опять дает нам Египет. Как уже отмечалось выше, в историческую эпоху Осирис не представлялся египтянами в облике охотника и, соответственно, его не сопровождали собаки, как, например, белорусского Боя или греческого Ориона. Однако отголоски изначального архетипа проявились в том, что во время загробного суда ближайшим помощником Осириса выступал собакоголовый бог Анубис, причем на рисунке, показывающем ритуал взвешивания сердца умершего, он изображен дважды, что, очевидно, отсылает нас к образу двух собак, сопровождающих бога загробного царства. На древнеегипетском саркофаге из Египетского музея в Берлине мы видим сразу двух Анубисов одновременно, поддерживающих умершего в облике Осириса. «Тексты пирамид» называют Анубиса первым мастером мумификации, приготовившим мумию самого Осириса, а также, что еще более важно, защитником и покровителем умерших{447}. О тесной связи собаки и олицетворяющего созвездие Орион бога говорит и тот факт, что в некоторых древнеегипетских текстах Анубис называется сыном Осириса{448}. Следует отметить, что своего рода предшественником Анубиса в древнейший период был изображавшийся в виде собаки бог Хентиментиу. Его имя буквально означает «предводитель западных» в смысле «царь умерших», и, что показательно, местом культа этого древнего бога был город Абидос, ставший впоследствии главным культовым центром Осириса{449}. Тесную связь с собакой отмечают не только для Осириса, но и для его сына Гора, олицетворявшего собой власть фараонов в Древнем Египте. «Тексты пирамид» называют сына Осириса идущим во главе западных, по поводу чего исследователи раннего периода истории этой страны отмечают: «Превращение имени абидосского бога Хетиментиу, имевшего воплощение шакала или собаки, в эпитет иераконпольского сокола Хора указывает на сближение причастных к культу первых царей богов, чьи изображения представлены на штандартах прото/раннединастического времени. Таким образом, в «Текстах пирамид» отразились события ранних страниц сложения государства, представленные в мифологизированной форме. Явление этого же порядка зафиксировано в Мемфисском трактате, где Хор наделен эпитетами «шакал Верхнего Египта» и «открыватель путей». Второй эпитет явно указывает на отождествление Хора с Упуатом, имя которого и составило эпитет сокола Хора. Оба примера выражают сущность древнего образа обожествленного воина Хора как завоевателя и объединителя, переданного через сущность близких зооморфных персонажей: шакала, собаки и волка, — выступающих в роли медиаторов, проводников в иной мир, спутников»{450}.
Обратившись к другой древнейшей мифологии, письменно зафиксировавшей миф об Орионе, а именно к шумерской, мы также видим сопровождающих бога-пастуха собак. Когда Думузи бежит от демонов подземного мира, насланных на него его собственной женой, он просит укрытия у своей сестры Гештинанны. Последняя клятвенно обещает не сообщать преследователям убежище брата, говоря при этом:
Если я выдам твое убежище, да растерзают меня
твои псы,
Чертные псы, твои псы «пастушества»,
Дикие псы, твои псы «владычества», да растерзают меня
твои псы{451}.
Из этой клятвы сестры Думузи мы узнаем о наличие у него собак, которые могут покарать за нарушение данной клятвы.
Интересные представления в связи с рассматриваемой темой встречаются и у финно-угров. Согласно финским представлениям умерший должен был преодолеть огненный поток, на другом берегу которого его поджидал страж с железными зубами и тремя псами. У мари во время поминовения умерших собакам подносили жертвенную пищу, сопровождая это обращением к покойным с просьбой уйти после трапезы. Аналогичное представление зафиксировано и у чувашей: «Угощение собак на кладбище поминальной пищей приравнивалось к совместной еде с умершими, ибо покойники на место поминания приезжают верхом на кончике носа собаки»{452}.
Разительную параллель приведенной выше русской легенде об ангеле-волке мы видим в Новом Свете: «Древняя легенда племени черноногих, территория которых включает Скалистые горы на северо-западе Соединенных Штатов, гласит, что когда земля была молода и ее еще посещали Споми-тапи-кси (небесные существа), смертные люди скитались в лесах, не умея охотиться на диких животных и выживать в холодные зимы. Их пожалели первые из Ксахоми-тапи-кси (земных существ), макойи — то есть волки. Они увидели, что юноша и его семья голодают и, приняв облик молодых мужчин, поделились с людьми мясом, которые несли своему племени. После этого они позволили людям сопровождать их, чтобы они могли научиться совместным действиям при охоте на буйволов или других диких животных. Именно волки объявили людям, что они должны употреблять в пищу только тех животных, у которых есть копыта и рога, и не трогать зверей с когтистыми лапами.
Весной пришла пора расставаться. Волки с сожалением приняли свой природный облик и ушли. Но их можно увидеть на ночном небе в виде звезд, напоминающих нам о том, что следует помогать друг другу. Более того, в память об их сострадании к людям дорога в небесную страну получила название Волчьей Тропы, хотя те, кто не принадлежит к племени черноногих, называют ее Млечным Путем.
Волчья Тропа была тайной дорогой, позволяющей душам умерших попадать в следующий мир, где они жили в мире и согласии с волками. И действительно, волк является тотемом черноногих, причем с сильным шаманским подтекстом..»{453}
Согласно представлениям живущих в Западной Африке догонов, на пути к загробному миру душа встречает сначала петуха, а затем собаку{454}. Живущие на Дальнем Востоке орочи утверждали, что загробный мир собак расположен перед отверстием, ведущим в загробный мир людей. Точно так же и чукчи полагали, что только что умерший человек по пути в царство мертвых должен пройти через собачий мир. Меланезийское племя киваи считали гром лаем двух собак, оповещающих таким образом о прибытии каждой новой души в страну мертвых. Живущее там же племя камано убивало собаку на могиле погибшего воина. Точно так же и племя нага на северо-востоке Индии хоронили с хозяином его любимую собаку. Живущие в Субарктике ингалики полагали, что, когда человек умирает, его душа следует по широкой дороге, по которой он проходит селение душ людей, а затем душ собак. Там две собачьи души охраняют его, так как это место опасно. Подобно немцам о более близком к земле Небе Собак утверждало и индейское племя тлинкитов. Живущее в Мексике племя тотонаков рассказывает, что после смерти первопредков именно собака отвела их души на суд к Солнцу{455}. В Центральной Америке ацтеки с умершим в могилу клали маленькую рыжую собаку, которая должна была перевезти своего хозяина через девять рек в стране мертвых. Аналогичное представление было записано и у живущих в горах Центрального Перу уанка, которые считали, что души мертвых по пути в «Немую Страну» должны перейти реку по тонкому волосяному мосту, в чем им помогают черные собаки, которых специально выращивали ради этого.
Представление о псе загробного мира встречается и у многих других народов, в числе которых финны, вепсы, коми, удмурты, мари, чуваши, тофалары, тувинцы, алтайцы, нанайцы, маньчжуры, удэгейцы, нивхи, айны, чукчи, коряки, ительмены, юкагиры, эскимосы Лабрадора и Западной Гренландии, ингалики, тлинкиты, меномипи, виннебаго, оджибва, северные солто, алгонкины Новой Англии, делавары, гуроны, ирокезы, июни, чироки, уичоль, кора, ацтеки и другие науа, отоми, тотонаки, сапотеки, миштеки, масатеки, михе, цоциль, лакандоны, хикаке, мискито, рама, тайно, таламанка, коги, юпа, к