глаза бы не глядели,
в такое людное плохое место,
откуда поезд ходит раз в неделю
в день неназначенный, в час неурочный,
с платформы то ли первой, то ли пятой,
где мусор носит ветер беспорочный
по станции, на закутки разъятой,
и все бежит от рынка до барака
бродячая собака.
2. «Жизнь, едва смежу ресницы...»
Жизнь, едва смежу ресницы,
снова настает.
А тебе пускай приснится
говорящий кот,
Мелюзины с Берилюной
фаворит, и лун
баловень, ночной и юный
маленький баюн.
Он на полустанке энском
станции под стать
на каком-нибудь офенском
станет лепетать.
Позабыв первоисточник,
он поведать рад
с мурманчанского подстрочник
на удмурртский лад.
Отдавая дань фовизму,
в контрах с новизной,
кот намыл свою харизму
лапкой со слюной.
Консерватор от охоты,
он консервы чтит.
То поет, не глядя в ноты,
то чудьмя чудит.
Он вчера у старшей парки,
то ли сербки, то ль мадьярки,
немки или нестинарки
закатил клубок;
в рощицах кустов и кресел
он ни весел, ни невесел,
точно полубог.
В подтвержденье — роли? речи? —
в важной простоте
он исправно носит свечи
в полночь на хвосте.
Шерсть волшебная искрится,
катится пелот,
и тебе недаром снится
этот полиглот.
5. «Дай мне снотворного, тубиб...»
Дай мне снотворного, тубиб,
мне снятся войны,
тот, кто кричать «ура!» охрип,
тот, кто запытан и погиб,
то ядерного взрыва гриб,
то затяжного плена ад,
то наводящий автомат
ночной конвойный;
мне снятся улицы в дыму
все ночи кряду.
Дай провалиться мне во тьму
без киноряда.
6. «Есть в сновидческих странах оазисы рая...»
Есть в сновидческих странах оазисы рая,
гиперболы мира, метафоры мая,
символы духа,
не тронуто тленьем, дышит творенье,
серебряны, ввергнуты органы слуха
в поле зрения.
9. «Замок на меже...»
Замок на меже
между двух миров,
я еще вернусь
на твой звездный мост.
«В неудержимости всех перспектив во взорах...»
В неудержимости всех перспектив во взорах,
в нечеткой оптике оправ вечерних глаз
за мной полощется бумаг ненужный ворох,
одежек ветошка, вся рухлядь без прикрас.
Жучок безвременья в ночных шкафах гуляет,
пыль, образ космоса, шныряет по углам
полей причудливых Гилеи и Гуляя,
надел, поделенный пространством пополам.
Прощай, вещественность, большая безделушка,
в душевной слабости тебя мне все же жаль,
в щель межэтажную упавшая полушка,
издохшей молью траченая шаль.
Все отдаляется, покупки, посиделки,
ветшают гобелены болтовни,
осколками съедаются тарелки,
исчислены календарями дни.
Прости меня, немая область духа,
и ты, любовь, малютка, сирота,
за то, что ни пера тебе ни пуха
не оставляла злобная старуха
процентщица, скупая суета.
И не солгу, что больше я не буду,
поскольку быть и вправду не с руки.
Прощай, вещественность, я отслужила спуду,
раскаялась, сожгла черновики.
«Не стоится статуям на месте...»
Не стоится статуям на месте,
все-то снятся им шаги Командора,
мерещится каменная поступь.
А людям неуемным не спится,
они делят красную свитку,
молятся на цистерну с нефтью
да шутихи с воплями пускают.
Благоденствовать хотят, бедолаги.
«Малый приют, травный узор, спутники летние...»
Малый приют, травный узор, спутники летние!
Вам череда солнечных дней посвящена,
где из шеренг первых цветов выйдут последние,
где чудо глаз — полной луны величина.
Вряд ли тут дом, разве леток лета, пристанище,
дачный привал, мяч на лугу, флаги белья;
но, отторжим ото всего, все же притянешься
к бряканью струй, из рукомойни воду лия.
Вместо тропы ладят дорог оторопь пыльную,
тащат пожитки, мелкую снедь, чинят старье.
Поцеловать разве руки сторону тыльную,
а о любви что говорить, сердце мое.
Лето в цвету, балует, знать, всё наше сборище,
временный мир, ингерманландских сосен гряду;
вот и опять ты с пауком утром поссоришься
в старых примет детском раю, в старом саду.
«Дождь возвращает белой ночи тьму...»
Дождь возвращает белой ночи тьму.
Мы в осени и в центре водопада.
Нас география не залучит в тюрьму,
и астрономии сегодня нам не надо.
Словарь открыт на слове «irrèel».
Не находя ни капли лета в лете,
читает пьесу «Буря» Ариэль
и засыпает где-то в первой трети.
ВЕЧЕР ВСТРЕЧИ
Я пришла на вечер встречи с прошлым
школяров ланского снега лет,
где нам всем, растяпистым и дошлым,
поиска предназначенья нет.
Памяти моей цена полушка,
нечему томить и нехватать.
Так пойдем, погибшая подружка,
в подростковых грезах повитать.
Как темна большая наша школа!
Бытием былая бредит дурь.
Спят в шкафах спряжения глагола,
тропик бурь и химии лазурь.
Разговор о старых партах старит,
а где солнца детский луч сверкал, —
крутится инопланетный шарик,
набранный из маленьких зеркал.
В зале высь под потолком просторным,
ласточка, и нетопырь, и стриж.
Что ты за столом лабораторным
на листке желтеющем строчишь?
У секунд не кворум и не вотум,
разная способность излучать,
чтобы метафизику по нотам
вечного собора изучать.
«Говорила бабушка внуку...»
Говорила бабушка внуку:
«Скоро сделаю тебе подарок,
тебя навсегда покину,
от забот о себе избавлю».
Отвечал ей внук: «Не спеши, помедли,
побудь со мной еще немного,
чтобы было кому повторять мне:
«Все будет хорошо, мой голубчик».
В огне твоей старой печурки
воюют яссы и касоги,
лоскутки одеял твоих лоскутных —
карта страны волшебной,
на твоем летнем сарафане
проступают рождественские звезды.
Пока ты жива, открыты
врата города детства».
ВРЕМЕНА ГОДА
Зима(«Я — заговор, как этот Летний сад...»)
Я — заговор, как этот Летний сад.
Безмолвный круг дерев непостижим,
кусты неведомые невербальны,
и ты не знаешь, — что там за молчаньем,
что снег таит,
бесследный снег равнин.
Какие семена, ростки и корни
припрятаны под общей белизной?
Захочет ли взойти весной трава?
Как в будущем году или как в прошлом?
Не станет ли озорничать природа,
чтоб в зарослях пырея с ежевикой
вчерашний сад оборотился лесом?
Я — заговор, как этот зимний мир.
Не знаешь ты, что за моим молчаньем,
когда гляжу в сплетения ветвей.
Весна(«Настали дни воспоминаний...»)
Настали дни воспоминаний, ассоциаций, мелочей.
Валдай и детство вспоминая, с цветами я накоротке,
я их зову по именам и глажу их по головам.
Прострел с подснежником поспели,
весна — тюльпанная страна.
Рассаду, — кажется, табак, — высаживают на газоны,
а мне всего пятнадцать лет, я в цветнике и огороде,
поди, укропная княжна или нарциссова принцесса,
уже вприглядку влюблена и с недомолвками знакома,
а он у озера живет и видит монастырь из дома.
Лето(«Да разразится гроза надо мною...»)
Да разразится гроза надо мною!
Громоотводом под ветром стою.
Громоотводы похожи на струны,
но неизвестны им ноты и песни,
знают они одно имя: Электра,
бури шумят для них греческим хором,
молний и ждут, чтоб их сшило с простором
нитью судьбы
приближенье грозы.
Осень(«Слушаются рассудка ошалевшие за лето страсти...»)
Слушаются рассудка ошалевшие за лето страсти.
Отговорил свое языческий шум листвы.
Странствия листьев без точек опоры по ветру,