— Лилия Краулинь вас не знала? — понял Дронго.
— И не могла знать. Мы учились вместе с Армандом в одной школе, он был старше меня на год. Потом вместе учились в институте, работали в комсомоле. Он был примером для меня во всем. А потом меня послали в Москву. Вы же знаете, как это обычно бывает. Мне сменили имя и фамилию, обеспечили легендой. И я уехал в другую страну.
— Надолго?
— Навсегда. Я должен был закрепиться и остаться там. И поэтому меня не было в Риге. Много лет не было. Меня отозвали в девяносто первом. Считается, что самый большой урон разведке нанесли сталинские репрессии. А если вспомнить, что у нас творилось в начале девяностых, то вполне можно сопоставить. Сколько разных реорганизаций было! Сколько тысяч профессионалов выбросили на улицу, уволили, сократили, отозвали! Если бы тогда не Примаков, я даже не представляю, что могло бы произойти. По существу, он спас тысячи разведчиков. Но я ушел из их рядов еще в девяносто втором. В Ригу возвращаться не имело смысла, тогда нас здесь не очень жаловали. Уехал в Америку, получил гражданство, жил там около семи лет. А в девяносто девятом вернулся в Латвию. О смерти Арманда я узнал в девяносто четвертом. Когда мне сказали, что он покончил с собой, я сразу в это не поверил. И не верил никогда. Он был не таким человеком. Таких людей сейчас уже нет. Честным, смелым, отважным, настоящим лидером, бойцом. Когда Арманд говорил, в него влюблялись все — мужчины и женщины. А как он пел! Мне кажется, что я иногда проявляю излишнюю эмоциональность. Когда я вернулся в девяносто девятом в Ригу, то сразу основал агентство «Триумф». Несколько раз пытался провести собственное расследование этого загадочного самоубийства, но ничего не нашел. И когда мне сообщили, что вы приехали в Ригу, я даже не поверил. И сразу послал людей к дому Лилии Краулинь. Нам повезло, вы появились там через полчаса. Остальное вы знаете.
— Вы рисковали, — понял Дронго, — в нынешней Латвии по-прежнему не любят бывших сотрудников КГБ.
— Сейчас уже многое изменилось. Это было в другое время. Прошло уже столько лет. Но вы правы, я и сейчас ношу другую фамилию, под которой живу все эти годы. Меня не узнают даже мои одноклассники, с которыми я учился в школе. У меня нет прошлой жизни. Для всех я американский латыш, вернувшийся сюда на постоянное жительство из Америки. У меня американское гражданство, и уже много лет я не являюсь офицером КГБ. Сейчас у нас много приехавших из Америки и Канады. Из трех президентов прибалтийских государств двое появились из Америки и Канады. Считается, что им больше верят западные спонсоры, чем доморощенным политикам. Наша собственная Президент, которая прибыла из Канады, так и не сумела выучить русский язык, на котором говорит половина населения Латвии. Сначала она пыталась выучить, но потом махнула рукой, сообразив, что эта часть населения никогда не будет ее электоратом. В отличие от нее, Адамкус в Литве выучил русский, но ему было легче, он был военным разведчиком.
Дронго усмехнулся. Они остановились.
— И теперь приехали вы, — сказал Лагадиньш. — Если вы думаете, что я ничего не знаю, то ошибаетесь. Все эти годы я следил за Лилией, пытался ей помочь, понимал ее состояние. Но она не знала меня и не поверила бы мне, если бы я вдруг возник из прошлой жизни. К тому же это было нецелесообразно.
— Понимаю.
— Вы приехали по ее просьбе, или у вас уже были какие-нибудь факты? — спросил Лагадиньш.
Дронго остановился. Он не знал, имеет ли право доверять этому человеку. Возможно, что его рассказ был всего лишь очередной уловкой.
— У меня есть некоторые факты, — уклонился от ответа Дронго.
Лагадиньш понимающе кивнул:
— Я хочу, чтобы вы знали, ради Арманда я готов на все, что угодно. Мы с ним были как братья. Он всегда дрался за меня. Понимаю, что вы мне не верите. Если пожелаете, я уберу моих людей. А если понадобится, передам вам их всех. У меня около сорока человек. И я не спрашиваю вас больше ни о чем. Но если вы сумеете раскрыть это преступление и найти настоящего убийцу, то знайте, я буду вашим должником на всю оставшуюся жизнь. Я не сумел защитить Арманда при жизни, поэтому хочу хотя бы защитить его память после смерти. Наверное, это звучит слишком патетически.
— Не очень, — угрюмо буркнул Дронго и тут же попросил: — Вы можете найти мне завтра утром машину для поездки в Вентспилс?
— Обязательно. И это будет не «Ситроен», — вспомнил слова своего собеседника Лагадиньш.
Дронго, оценив шутку, усмехнулся:
— Только уберите ваших сотрудников. Мне они не нужны. Если понадобятся, я вам позвоню.
— Хорошо, — Лагадиньш протянул ему руку, — я понимаю, что вы не обязаны мне верить, но все равно благодарю вас.
— Подождите, — остановил его Дронго. — Дело в том, что мне звонили и требовали прекратить расследование, уехав отсюда. Я думал, что это сделали по вашему поручению.
— Нет, — ответил Лагадиньш, — я не мог дать такого поручения.
— А как вы узнали, что я приехал?
— Вас видели в аэропорту вместе с Лилией Краулинь. А потом вы снова появились у ее дома. К тому времени я уже знал, кто вы такой. Все эти годы я не терял надежды найти убийцу Арманда. Так, значит, вам звонили и угрожали? — задумчиво протянул Лагадиньш. — Интересно… У меня тоже появились некоторые подозрения, о которых я пока не хочу говорить. Мы должны доверять друг другу, господин Дронго.
— Посмотрим, — уклонился тот от конкретного обязательства.
Лагадиньш и Дронго еще раз пожали друг другу руки. Когда его загадочный собеседник ушел, Дронго неторопливо отправился в другую сторону. За парком находился отель «Мартам». Там можно было взять такси. Но тут он вспомнил, что в «Радиссоне» его будет ждать Фешукова, и позвонил ей, предупредив, что заедет через двадцать минут.
Шагая по аллее парка, Дронго размышлял. Если Лагадиньш говорит правду, то человек, звонивший Дронго в отель, действительно хотел, чтобы он прекратил расследование. И тогда получается, что в этом городе есть кто-то, заинтересованный в прекращении расследования. И этот кто-то узнал о визите Дронго, понял цель его приезда.
С одной стороны, было приятно и полезно встретить такого союзника, как Лагадиньш. Но с другой, было опасно ему доверять. Вполне вероятно, что это всего лишь трюк после вчерашнего разговора с Челноковым. Лагадиньш как умный человек понял, что их разоблачили, и решил сыграть на опережение. Возможно, он получил приказ от третьего лица. Учитывая рассказанную им легенду, Лилия Краулинь не сможет ни подтвердить, ни опровергнуть слова Лагадиньша. И никто не сможет. Нет, сможет. Лагадиньш сообщил, что был самым близким другом Арманда Краулиня, учился с ним в школе и в институте. Они были как братья. Значит, о Лагадиньше могут помнить соседи Арманда по дому, которые жили там при его отце. И еще один важный факт. Лагадиньш сказал, что поехал в Москву за несколько месяцев до знакомства Арманда с его второй женой. Если это неправда, то продумано все просто превосходно, до мелочей. А если правда? Тогда можно узнать обо всем у Визмы, первой жены Арманда. Ведь она должна была знать такого друга, даже если у него было другое имя. Визма должна его помнить.
Дронго подумал, что его встреча с первой супругой Арманда становится просто необходимой, и ускорил шаг. Когда он подъехал к отелю, на ступеньках у входа его уже ждала Татьяна Фешукова. Несмотря на ее неудовольствие, он все-таки узнал у нее адрес Визмы и ее телефон. И уже из машины ей позвонил.
— Слушаю вас, — отозвалась Визма по-латышски.
— Простите, что я вас беспокою, — начал Дронго, — вы говорите по-русски?
— Очень плохо, — ответила Визма.
— Я прилетел из Москвы, — сообщил Дронго, — меня обычно называют Дронго. Если разрешите, я хотел бы с вами встретиться.
— По какому вопросу?
— Я эксперт по вопросам преступности, — пояснил Дронго, — и хотел бы поговорить с вами о вашем первом супруге Арманде Краулине.
— Мне нечего сказать, — раздраженно заявила женщина, — и не нужно мне звонить. До свидания. — Она бросила трубку.
Дронго растерянно посмотрел на Татьяну Фешукову, сидящую рядом.
— Я же вам говорила, что она не очень нормальный человек, — напомнила Фешукова.
— Мне очень нужно с ней встретиться, — признался Дронго.
Татьяна нахмурилась. Они ехали по мосту через Даугаву.
— Я думаю, будет лучше, если вы поговорите с Лаймой, ее дочерью, — неожиданно предложила Фешукова. — Она единственный человек, который имеет влияние на Визму.
— У вас есть телефон Лаймы?
— Сейчас найду, — ответила Татьяна, доставая свой телефон, — узнаю у Дорики, сестры Лилии. Она должна знать.
Глава 12
Лайма Краулинь жила в старом доме, в самом центре города на улице Рихарда Вагнера. Ее супруг был руководителем одной из самых известных компаний по производству пластика. Узнав, что с ней хочет встретиться эксперт, приехавший в Ригу в связи с гибелью ее отца, она сразу согласилась с ним побеседовать и назначила ему свидание в большом ресторане напротив отеля «Ди Рома». В полдень они уже ждали там Лайму. Вскоре в полупустой ресторан вошла высокая, красивая, светловолосая женщина в обтягивающих темных брюках, кожаных сапогах и в ярко-красной куртке. Увидев сидящих за столом Дронго и Фешукову, она приветливо им кивнула, сдала гардеробщику куртку и подошла к их столику. Под курткой у нее оказался красивый джемпер фиолетового цвета с бисерной вышивкой на груди. У Лаймы были крупные черты лица, большие глаза, красивый рот, полные, чувственные губы. Подойдя к гостям, она энергично пожала им руки.
— Спасибо, Лайма, что вы пришли, — сказал Дронго, когда она села за столик. — Извините, что пришлось оторвать вас от дел.
— Ничего, — улыбнулась она, — дела подождут. Так вы говорите, что приехали в Ригу из-за моего отца? — У нее были крупные ровные зубы.
— Да, — ответил Дронго, — ваша мачеха Лилия до сих пор считает, что он не мог совершить самоубийства.
— Я тоже так думала, — призналась Лайма, — но следователь Брейкш заверял меня, что это было типичное самоубийство. Я тогда была максималисткой, иногда спорила с отцом. В двадцать лет все кажется немного другим. Я ходила на митинги, пела песни, голосовала за новую власть. Все представители старой власти мне казались чудовищными предателями собственной страны. И отца я не могла понять, когда он говорил, что я во многом не разбираюсь. Тогда писали и о сталинских лагерях, и о массовых выселениях латышей. Мы так ненавидели этот комсомол, что в институте вышли из него всей группой. Коммунистов мы не любили еще больше. И тогда я думала, что отец осознал всю ничтожность и аморальность этого коммунизма, которому служил. И поэтому покончил с собой. Ему стало стыдно за его прошлое. А мне теперь стыдно, что я могла тогда так думать. Сейчас у меня совсем другое мнение.