И я не встретила бы господина Питера.
– И еще никому не удавалось пожить среди огров.
Я ощутила, что от Чижика исходит любовь, но ведь он мог любить меня и как друга или как своего врача. А вот бегут ли у него мурашки по коже, я не знала. Да у кого побегут мурашки по коже от присутствия огра?
– Ты здоров?
Он приподнял одно плечо:
– Скучаю по твоему фенусовому укрепляющему.
Да, он был здоров – и еще как. Я не ощущала никаких недомоганий. Его обычные жалобы помалкивали.
– Ты останешься здесь, если хозяин разрешит? – вернулся Чижик к прежнему вопросу.
Я пожала плечами.
Он ждал.
– Хватит на меня таращиться! У тебя глаза словно у дохлой рыбы!
Он стал смотреть мне за плечо.
Злость улеглась.
– Чижик, миленький, извини. Я стала просто невыносимая. Это был сплошной кошмар. Я никому такая не нужна.
– Что я могу сделать?
– Вот, смотри. – Я открыла сумку, вылила снадобья из двух флаконов и наполнила их пурпуриной из кувшинчика. – Скажи маме, чтобы один взяла себе, а второй продала. Тогда твоим родным не придется больше ей помо…
– Эви! Мы не против.
– Передай, что я скучаю. И по тебе я тоже скучаю. То есть начну скучать, как только ты уедешь. – На самом деле я уже скучала. – Будь осторожен. Встретишь большую компанию попутчиков – лучше напросись с ними. Они защитят тебя от огра-другого. Но если огров будет больше…
Я не знала, что сказать.
– Как мне узнать, где ты? – Он разволновался – непонятно, то ли от перспективы натолкнуться на огров, то ли оттого, что не будет знать, где меня искать. – А маме?
– Если я останусь здесь или найду другое место, я сразу ей напишу. Мне хотелось бы, чтобы она, если получится, приехала ко мне.
Вот бы и он приехал.
Мы с Чижиком пошли в конюшню, и, пока он седлал Паиньку, я изловила и проглотила четырех мышей, чего больше ни при ком не стала бы делать. Потом я проводила Чижика до дороги – он вел лошадь в поводу, – и мы пожали друг другу руки.
Хозяин тоже вышел проводить его, и мы вместе – на расстоянии в несколько шагов друг от друга – смотрели, как пыль из-под копыт сжалась в точку на горизонте.
Увижу ли я когда-нибудь своего друга? И стану ли к тому времени вновь человеком? Скорее всего, нет.
Я посмотрела на хозяина: он по-прежнему был подавлен, раздражителен и резок.
– Твой друг хорошо отзывается о тебе, и ходят слухи, что ты спасла великаншу. Тебя называют добрым огром.
Ага. Значит, мне можно остаться в этих краях. Скоро смогу отправить маме новый адрес.
– Где живет твоя мать?
– В Дженне.
– В доме?
– Естественно.
Где же еще?!
– Ты… ты…
Губы у него двигались, но слов не получалось.
Если бы мама была огром, она не стала бы жить в доме. Он все понял. Я кивнула и широко улыбнулась. Увы, показав клыки.
– А ты можешь… что могло бы…
Он беспомощно улыбнулся и плотнее запахнулся в плащ.
Превратить меня обратно? Я хотела ответить, но не получилось. Он весь дрожал.
– Я приму ванну. После этого меня можно будет терпеть даже под крышей.
Служанка принесла мне мыло и полотенце. Я отправилась на пруд за домом, отскребла себя дочиста и выстирала одежду Руперта. Через час, омерзительно чистая и в мокрой одежде, я сидела за обеденным столом хозяина, на котором лежали всякие глупости: скатерть, салфетки, столовые приборы. Меня трясло от одного вида хозяина: да, он немолод, но здоров. Я скрипнула зубами.
Из кухни вышла крупная женщина, которая бегала за оружием, когда меня поймали в сушильне. Она несла поднос с двумя тарелками. Еду скрывали серебряные крышки.
У меня потекли слюни.
Она ловко сняла крышку с тарелки хозяина, и я едва не расплакалась. На завтрак у него был пирог с луком и овсянка.
– Спасибо, Дозия, – промолвил хозяин.
Но когда она убрала крышку с моей тарелки, я увидела, что мне навалили целую гору сушеного мяса. Какие они добрые! Несколько полосок скатилось на скатерть. Я поблагодарила и Дозию, и хозяина, потом, с набитым ртом, поблагодарила их еще раз. Впрочем, Дозию только в спину: она поспешно ретировалась на кухню.
Хозяин старался не смотреть мне в лицо.
– Скорее всего, от тошноты поможет пурпурина. Если хотите, могу дать.
– Еще от нее поможет, – его желчность прорвалась наружу, – если ты возьмешь нож и вилку.
Я извинилась.
– Откуда ты знаешь, что меня тошнит?
Держать в руках нож и вилку было непривычно. Резать сушеное мясо оказалось трудно, но я старалась. Вилку ко рту. Прожевать. Проглотить. Теперь можно говорить.
– Огры ощущают настроение человека.
Удивление, неловкость. Он перестал есть.
– На этом основано наше умение убеждать.
Отрезать. Вилку ко рту. Прожевать. Проглотить.
– Мы чувствуем чужой страх: как правило, люди пугаются, видя нас. Чтобы они не убежали, мы при помощи голоса делаем толще оболочку вокруг страха. Тогда для жертвы страх отступает на второй план и почти не ощущается. – Все-таки огры – это потрясающе. – Мы громоздим поверх приятные чувства. Я говорила с вами о цветах, и это вас успокоило.
Он отвлекся. Ему пришло в голову что-то поинтереснее огров!
– Я знаю, что вас что-то печалит и от этого вы раздражительны.
Это заставило его вспомнить обо мне.
– Я ни на кого не повышаю голоса, – принялся оправдываться он.
Разве что на меня совсем недавно.
– Вы умеете укрощать гнев.
Я тоже пытаюсь.
– Ты и это знаешь? – Он посмотрел мне прямо в глаза.
– Вы несчастливы, но не хотите, чтобы другие от этого страдали.
– Ты читаешь мысли?
Я отрезала от полоски сушеного мяса кусок такой длины, чтобы он весь поместился у меня во рту.
– Только чувства. Остальное – догадки. – Я решила сменить тему, чтобы выгадать время на размышления. – Вы давали своему человеку овечье молоко с имбирем, как я велела?
– Да, и он уже потолстел на несколько фунтов.
Его мысли снова где-то витали.
Я подумала о глистах. Когда у человека глисты, его ничем не отвлечь от грызущей боли в животе. Целитель может выманить этих тварей наружу сладкой смесью из меда и свеклы с шафраном. Мне случалось так делать.
Тайна хозяина напомнила мне глиста, который грызет и травит его изнутри. Может, медовый голос огра поможет выманить его и глист поговорит со мной.
Я добавила патоки в слова:
– Мы с матерью всегда стараемся первыми заметить цветы лилейного ушка. Мы считаем, что только после этого весна начинается по-настоящему.
Взгляд у хозяина потеплел. Его печаль и злость обволокло толстой оболочкой.
– Я начинаю высматривать их еще в феврале. У нас тут три колонии.
Я кивнула и сделала оболочку еще толще.
– Когда увидишь лилейное ушко, потом уже и холод не страшен.
Он взял ложку овсянки.
– Чудесный цветок – одновременно и нежный, и стойкий.
Я проверила, хорошо ли получается зЭЭн: взяла рукой кусок мяса и сжевала без ножа и вилки. Хозяин, похоже, ничего не заметил.
– Приятно вспомнить о лилиях в это время года.
– В Дженне мы называем этот цветок скромницей. – Это я приврала, но цветки и правда прячутся под листьями. – Понятно почему. – Голос у меня прямо сочился сиропом. – Если бы мы не искали лилейные ушки, в жизни было бы меньше радости.
– Согласен.
Попался!
– Вы знаете мою тайну. Было бы честно, если бы вы поведали мне свою.
– И верно. – Он положил ложку. – Мой внук Джеррольд – сын короля.
Глава восемнадцатая
Король Имберт – вдовец, и у него нет сыновей. Кто сядет на трон после его смерти, неизвестно.
– Сын короля, – повторил хозяин. Подлинная радость была даже сильнее удовольствия, которое я ему назЭЭнила. – Сейчас он при дворе, но собирается навестить меня. Должно быть, уже в пути. Я ожидаю его послезавтра.
– Ясно.
Ничего мне не ясно.
– Джеррольд не знает правды о своем рождении, король – тоже. Вот моя тайна, которую я поклялся никому не выдавать. – От ужаса чары зЭЭна мигом развеялись. – Что я наделал?!
Я могла бы снова успокоить его, но надолго зЭЭна не хватит. Что же сказать?
– Ну… – Я заговорила обычным сиплым огрским голосом. – Ну… Вы ведь не обещали хранить тайну от огров?
Такого он не ожидал. Миг – и он засмеялся.
– Ависа презирала бы меня за то, что я предал ее, но мне стало легче.
Королева Ависа была его дочерью?
– Позвольте спросить, отчего она умерла?
Она покинула двор через три года после свадьбы. Похоронили ее как полагается, по-королевски, и я об этом знала, но меня тогда еще на свете не было.
– Ты не знаешь? В газетах же писали. – Печаль вернулась к нему. – Упала с лошади. Погибла на месте.
Ой!
– Соболезную.
Пришла госпожа Дозия забрать тарелки. Я вцепилась в свою: на ней еще осталось три полоски сушеного мяса. К счастью для меня, хозяин знаком велел Дозии уйти.
– Сказав «А», надо сказать и «Б». – Он поднялся и отошел к камину. Встал спиной к огню, лицом – ко мне и продолжил рассказ.
Я сделала над собой усилие, чтобы не есть, а слушать.
Хозяин поведал, что принадлежит к старинному знатному роду. Его дочь была достойной невестой для короля.
– Правда, меня тревожило, что слишком уж они похожи: оба упорные, своевольные, настойчивые, пылкие. Ависе больше подошел бы кто-нибудь смирного нрава, но они полюбили друг друга и три года жили счастливо и весело.
Их счастье омрачилось, по словам хозяина, когда королева заметила, что с ней никогда не советуются по государственным делам. Она пожелала получить право голоса, а затем потребовала себе место в Королевском совете.
Я представила, как чувствовала бы себя, если бы вышла замуж за знаменитого целителя, а он взял и запретил мне лечить. Вряд ли я смогла бы надолго сохранить любовь к нему.
– Имберт – король, он волен править, как ему угодно, – говорил между тем хозяин, – но Ависа была умна. К ее мнению стоило прислушаться. Я понимал ее, но и его тоже. Вероятно, он хотел, чтобы она оставалась единственным человеком, при ком он мог не думать о государственных делах.