Я вернулась в гостиную, где сквайра уже накрыли одеялом, и тут вошел Дуб. Мне пришла в голову несколько запоздалая мысль. И мы с хозяином разом воскликнули:
– А где он заразился – во Фрелле?
Дуб охнул.
Ну или на постоялом дворе по дороге сюда. Если во Фрелле – скорее всего, погибнут тысячи людей. Пурпурины давно не хватает, а волос единорога – редкость.
– Вдруг Имберт умрет? – Хозяин принялся мерить шагами комнату. – Вдруг он уже умер? Не знаю, принял ли он решение, – добавил он, помолчав.
Если король умрет, не назначив наследника, в Киррии вспыхнут беспорядки.
Мучным мором дважды не болеют. Я не болела и не представляла себе, опасна ли эта болезнь для огров. Эльфам и гномам она не страшна. Может быть, и ограм, и полуограм-полулюдям? Так или иначе, у меня есть пурпурина.
– Мне надо во Фрелл.
У меня не будет времени понять, смогу ли я полюбить сквайра Джеррольда и сможет ли он полюбить меня. Если он заразился во Фрелле, мне надо доставить туда пурпурину. Если по дороге, надо найти очаг заразы и всех остальных жертв – это, пожалуй, получится быстрее, – вылечить их и бегом обратно.
Если, конечно, меня не найдет стрела до того, как представится случай кого-нибудь вылечить.
Мучной мор у всех протекает по-разному. Болезнь может проявиться и через два дня, и через две недели. Бугры на ногтях появляются у всех, но глаза бледнеют не всегда. Кому-то удается протянуть подольше, кто-то сгорает быстро. Некоторые почему-то выживают даже без лечения.
Но если человек не переболел мучным мором, он неизбежно заражается. Как – непонятно: то ли через прикосновение, то ли через дыхание, то ли даже через слова и мысли носителя заразы. И непонятно, почему вдруг начинается эпидемия. Вот вроде еще в понедельник все были здоровы, а через несколько дней начинают умирать.
– Мы с Дубом болели, – сообщил хозяин. – А больше никто.
Как только сквайр Джеррольд пошевелился, я удрала. И еще раз вымылась.
Когда я вошла в пустую кухню, до меня издалека, за две комнаты, донеслись голоса:
– Огр?! Огр!
– Лежи, Джерро. Она спасла тебе жизнь.
Я собрала в сумку свои пожитки, оставив только флакончик пурпурины для домашних хозяина. Потом принялась бриться.
– Только посмотрите, господин Джеррольд, – заговорил Дуб в гостиной, – какой я стал пухленький. Она посоветовала пить овечье молоко с имбирем, чтобы не тощать. Так что теперь я зовусь Дуб.
– Она тебя откармливает!
Хозяин заговорил так тихо, что даже уши огра не разобрали его слов.
– Что я выпил? Драконью мочу?!
Я добрила лицо и поднесла бритву к уху.
Судя по тому, что сообщил сквайр Джеррольд, когда перестал орать, поветрие началось во Фрелле, поскольку по дороге сюда он нигде не останавливался – шесть ночей спал у дороги, завернувшись в плащ, как господин Питер.
– Когда я уезжал, никто не болел – никто из моих знакомых.
Это хорошо. Поветрие только начинается, значит, когда я попаду во Фрелл, многие будут еще живы. Я начала брить руки.
Надо отправляться в путь немедленно. Сквайр Джеррольд поправится и без меня. Но я хотела выглядеть прилично, когда приду попрощаться с хозяином и буду представлена его внуку.
– Дедушка, – донеслись слова сквайра Джеррольда из гостиной, – сэр Стивен мог заболеть. И даже если нет, ему понадобится его сквайр.
Нет! Ему надо лежать в постели, а не путешествовать.
– Что толку в железном здоровье, если мне велят лежать?
– Мучной мор не шутка, – заметил хозяин.
Золотые слова.
– Да не умру я от поездки верхом во Фрелл.
Может и умереть, если болезнь ослабила его. Похоже, это то самое своеволие, которое хозяин назвал отвагой.
– Неужели мне опять придется тревожиться за тебя? Поедешь в карете.
В голосе внука послышалось ликование:
– Всю дорогу буду лежать.
Ага. Теперь я понимаю, как дочь хозяина, королева Ависа, вытягивала из него дурацкие обещания. Он был обессилен любовью.
– Госпожа Эви поедет с тобой. Если тебе станет плохо, она тебя вылечит.
– Мочой? Ехать с огром?
– Она тебе понравится.
Я спрыснулась духами, а остаток вылила в бутылку, которую тоже сунула в сумку. Потом затолкала туда же бритву, обернутую в льняную тряпицу.
Мы будем одни. Мне пришла в голову гнусная мысль. Раз я считаю, что когда-нибудь смогу полюбить его, а он – меня, можно его зазЭЭнить и заставить сделать предложение.
Но если к сквайру Джеррольду не придет любовь, я разрушу его жизнь.
Когда хозяин позвал меня обратно в гостиную, я сделала реверанс еще на пороге, решив, что с дальнего расстояния смотрюсь еще ничего.
Сквайр Джеррольд поклонился мне с дивана; он уже сидел. Лицо его было бесстрастно.
Через несколько минут – до заката оставался час – Дуб запряг стеклянную хозяйскую карету (стеклянная – это потому, что окна у нее были застекленные) четверкой коней для скорости и поставил перед домом. Нагрузил туда припасов в дорогу и подсадил сквайра Джеррольда. Затем, поскольку подсаживать меня ему в голову не пришло, он взобрался на козлы. Рядом с ним стояла корзинка с едой и кувшин овечьего молока с имбирем.
По пути мы будем останавливаться на постоялых дворах, только чтобы переменить лошадей и пополнить запасы провизии. Я в таких случаях останусь в карете. Хозяин перед дорогой отозвал меня в сторонку.
– Если Имберт не заболеет или выживет, прошу тебя, не говори ему о Джерро. Если он умирает и настал нужный момент – тогда да, скажи. Нет нужды упоминать, что для всех остальных это должно остаться тайной.
Однако он упомянул.
– Естественно, – кивнула я. – Хозяин, пожалуйста, напишите моей матери, сообщите, куда я отправилась и что там мучной мор, и пусть она туда не приезжает, и Чижик тоже. – Я назвала адрес – улицу и дом.
– Отправлю с первой же почтой. – Он торжественно поклонился мне, будто знатной даме, а затем галантно и церемонно подал руку, чтобы помочь подняться в карету.
Сквайр Джеррольд откинулся на подушках и закрыл глаза. Мы покатили прочь.
Сквайр, как подобает важному господину, сидел лицом по ходу движения, а я – против. Между нами на полу стояла жаровня с углями, которая не только грела, но и дымила. На сиденье возле сквайра лежала наготове стопка одеял. Рядом со мной – сумка с морковью и сладким луком, которые я попросила, еще один кувшин овечьего молока и корзина с припасами, которые, как я сказала, ускорят выздоровление сквайра Джеррольда: тушеное мясо, пироги с курятиной и ягнятиной, с добавлением моркови, репы, чеснока и лука. Запах овощей, от которого воздух в карете пропитался невыносимой резкой вонью, уравновешивался ароматом огромного мешка с сушеным мясом, стоявшего у моих ног.
Я накрыла сквайра Джеррольда одеялом:
– Не простыньте, а то снова заболеете.
Подбородок у него выпятился: он стиснул зубы. Каким скульптурным стало от этого его лицо!
Я села обратно, и он закрыл глаза и уснул. На губах заиграла улыбка. Такой невинный с виду, будто в жизни не делал ничего нехорошего. Впрочем, так оно и есть, если верить хозяину.
Я жевала сушеное мясо и рассматривала великолепную карету: темнота мне ничуть не мешала. Девичий взгляд оценил полукруглый потолок и золотые геральдические лилии по фиолетовому фону. Эти оттенки красиво подчеркивал плетеный коврик в розово-лилово-зеленых тонах.
Когда сквайр Джеррольд в следующий раз откроет глаза, я заставлю себя съесть морковку: ведь ее хруст покажет, насколько я безобидна. Интересно, какой у него любимый овощ, – может быть, как раз морковка. Мы пробудем вместе несколько дней. Можно спросить. Наша помолвка начнется с морковки и лука.
Потом я задумалась о том, куда мы едем. Когда мы прибудем во Фрелл, как мне добраться до короля, миновав кучу народу и охрану? Нужен план, но в голову ничего не приходило. Я придерживала свободной рукой свою сумку, где лежал кувшинчик с пурпуриной.
Когда зимнее солнце совсем село, я снова спрыснулась духами и разбудила сквайра Джеррольда.
– Вам надо поесть.
Так и было, но еще я хотела некоторое время побыть просто голосом в темноте, пока он ко мне не привыкнет.
Он послушно поел жаркого из глиняного горшочка.
– Дедушка говорит, у вас есть какая-то тайна, но какая, так и не смог мне сказать, хотя и пытался. Он сказал, что я не должен относиться к вам с предубеждением.
Я почти не уловила страха. Он и правда отважен.
– Я тоже не могу вам сказать.
– Ему смогли, а мне нет?
– Я не говорила. Он сам догадался.
Тут я уловила обиду.
– Что вы с ним сделали? – спросил Джеррольд обвиняющим тоном. – Он будто повеселел.
– Вы не рады?
– Рад! – Что-то я радости не почувствовала. – Просто хочу узнать, что вы сделали.
Он пытался сделать дедушку счастливым, но не сумел, а я – чужая и к тому же огр – сумела.
Я вспомнила, что надо взять морковку. Раньше я любила сладкую морковку. И решительно откусила, чтобы как следует захрустело. Бе-е! Я как можно тише выплюнула эту гадость в салфетку, в которую были завернуты овощи.
Как объяснить перемену, произошедшую в хозяине, не выдав его тайны?
– Он говорил со мной о вашей маме. Я думаю, это облегчило ему душу. С вами он не может быть настолько откровенным, поскольку боится опечалить вас. Видимо, ваша мама была женщина незаурядная.
– А что, бывают добрые огры? – вырвалось у него.
– Я единственный добрый огр в природе, и у меня есть свои недостатки. – Стоило сознаться, что я не идеальна, если уж мы будем по меньшей мере друзьями. – Я вечно голодна и часто злюсь. И зверею, когда не слушают моих врачебных советов. Например, не желают ровно держать спину. Ненавижу, когда сутулятся, – добавила я, надеясь посмешить его. Чижик посмеялся бы, а сквайр Джеррольд просто посерьезнел. Как мне предстояло узнать, это было привычное для него выражение лица.
– Я не сутулюсь, – сообщил он.
– Ваша осанка достойна восхищения.
Я уловила, что комплимент доставил ему удовольствие. Тогда я на одном дыхании протараторила: