ы налюбовались своими творениями, я написала на снегу: «Целительница», а потом свое имя и адрес. Чижик из скромности отпирался изо всех сил, но я все равно написала внизу: «Художник» – и его имя.
Мы вернулись домой, и мама угостила нас горячим сидром. Наверное, это был мой самый лучший день рождения.
От этих воспоминаний я немножко поплакала – на большее сил не хватило – и списала охватившую меня слабость на меланхолию. Мне следовало бы отметить, что меня знобит, но я просто пересела поближе к жаровне и натянула на себя еще одно одеяло – и заснула беспокойным сном.
Утром я потянулась было за сушеным мясом, но руки стали какие-то тяжелые. Да и вообще у меня пропал аппетит. Дело тут не в унынии.
Я сумела поднять к глазам большой палец. На ногте красовались три отчетливых бугра. Значит, огры тоже болеют мучным мором, по крайней мере я.
– Сквайр Джеррольд! – Голос у меня так осип, что я сама себя едва слышала. Стучать в стенку не было сил.
Я закрыла глаза и спросила себя, скоро ли умру.
Все равно осталось девятнадцать дней.
Не будь я вонючим огром, сквайр Джеррольд был бы здесь и мог бы дать мне лекарство.
Грудь так сдавило, что я едва дышала. Минута – и у меня не осталось сил даже на то, чтобы сидеть, и я сползла на пол кареты.
Интересно, мой труп будет человеческим?
Перед глазами померкло.
Глава двадцать третья
Я очнулась. Карета не двигалась. В горле жгло. Надо мной склонился Дуб.
– Госпожа Огр?
– Что? – Я открыла глаза. За плечом у Дуба я увидела сквайра Джеррольда: он явно был взволнован. И ощутила исходящий от обоих страх, но страх не передо мной, а за меня.
– Вы дали мне пурпурину?
По лицу Дуба расплылась улыбка. Страх сменился радостью.
– Чая у нас нет, так что я капнул четыре капли тебе прямо в горло.
Какой храбрец! Полез руками мне за клыки.
– Четыре – это потому, что ты такая большая.
– Спасибо.
Я с трудом забралась обратно на сиденье и долго не могла отдышаться, но уж потом съела полоску сушеного мяса. Вернувшийся аппетит доказывал, что я поправляюсь.
– А как вы догадались, что со мной что-то случилось?
Никак. У Дуба в кувшине кончилось овечье молоко.
– Госпожа Огр, сквайр как поглядел на твои бедные ноготочки, так мы сразу все сообразили.
Я посмотрела на руки. Бугры еще видны.
– Ты мог бы стать целителем, Дуб.
– Да уж пожалуй. – Он так пыжился от удовольствия, что я испугалась, как бы карета не лопнула по всем швам. – Это ж как готовить. Главное – знать рецепт.
Я улыбнулась. Правда, но не вся.
– До Фрелла остался примерно час, – сообщил сквайр Джеррольд.
Руки у меня похолодели – не от болезни, а от испуга. Горло перехватило. И никакого сушеного мяса не хватит, чтобы унять живот.
Наверное, я снова стала выглядеть скверно, поскольку они взглянули на меня с тревогой.
В городе меня не ждет ничего, кроме ненависти. Сколько нужно стрел, чтобы прикончить меня? А может, меня зарежут ножом или зарубят мечом?
– Если на меня нападут, возьмите мою сумку с пурпуриной. Меня не защищайте. Если все мы погибнем, никто не вылечится.
Сквайра Джеррольда накрыло волной восхищения моей жертвенностью.
«Самое время зазЭЭнить его, чтобы сделал предложение», – подумала я. И произнесла:
– Если вспышка сильная, пурпурина скоро кончится.
После чего торопливо рассказала, чем еще можно лечить мучной мор.
Они покивали и оставили меня одну. Карета тронулась. Я выглянула в окно. Резкий ветер гнал тучи так, что они обгоняли друг дружку.
Спустя некоторое время я опять посмотрела на пальцы и обнаружила, что бугры уже едва заметны. Чувствовала я себя хорошо.
• Огры быстро выздоравливают.
Вдоль дороги тянулась декоративная кованая ограда с узором из цветов, лягушек и крупных листьев. А поверху шли пики. Мы подъезжали к Фреллу, но на дороге не было ни пеших, ни повозок.
Вскоре мы проехали по мосту. На той стороне на деревянном шесте, воткнутом в землю, виднелся знак «ММ» – «мучной мор», – намалеванный зеленой краской.
Минут через десять карета остановилась, хотя до королевского дворца было еще далеко.
Ой! На пиках ограды показались знакомые лица – по три головы с каждой стороны дороги. Я судорожно сглотнула и выскочила из кареты.
ССахлУУ, чей последний взгляд был устремлен на меня, погиб со страстью на лице.
ААнг умерла, оскалясь.
– Это я вырвала ей зуб, – сказала я сквайру Джеррольду и Дубу, показав на оставшуюся дырку.
– Ты их знала?
– Я убила вот этого и вот эту. У нее болел зуб. Ее звали ААнг.
– У огров есть имена? – удивился сквайр Джеррольд.
– У меня же есть!
И я перечислила остальных.
– Сэр Питер солгал, – проговорил сквайр Джеррольд. – Он их не убивал. Надо сказать королю Имберту.
Если он жив.
– Король нам не поверит, – убитым голосом произнесла я. – И никто не поверит.
Я сняла головы с пик и положила на землю. Хоронить их было некогда, хотя это и не важно. Обрядов у огров нет. Я забралась обратно в карету. Сквайр Джеррольд зашел следом за мной и открыл окно. Я ничего не смогла поделать: опять побежали мурашки.
И вернулись мысли о сэре Питере. Лгать королю – серьезный проступок, особенно если король Имберт за доблесть посвятил его в рыцари. Но сама по себе ложь – не то чтобы преступление. Сэр Питер никого не убил, а головы когда-то были на плечах у огров. Так что это не настоящее злодейство, а скорее мошенничество, хотя кто его знает: может, он и настоящий злодей.
Если сэр Питер жив, он может быть опасен для меня, поскольку я знаю правду, и для сквайра Джеррольда и Дуба – просто потому, что они оказались моими попутчиками.
Мы галопом промчались в городские ворота. Пока мы катили по улицам, сквайр Джеррольд любезно называл их: вот улица Успехов, а вот Достойная, вот проезд Ласточкин Хвост, а вот Восточный бульвар. Нам повстречалась только одна повозка – двуколка, которая проехала мимо. Прохожих было мало. Нападать на меня никто не будет – я напрасно боялась. Мучной мор зашел слишком далеко.
На пороге съежилась какая-то фигура. Труп? Мы промчались мимо. Вот женщина, на вид здоровая, идет куда-то, пригибаясь против ветра. Вот мужчина катит тачку, нагруженную мертвыми телами. В животе у меня забурлило, будь он неладен.
Наша карета выехала на круглую площадь и свернула на первую улицу направо.
– Безмятежная дорога, – объявил сквайр Джеррольд. – Прямой путь ко дворцу.
Мне стало страшно, но я собралась с духом:
– Где мы найдем короля?
– Сэр Стивен, мой покровитель, говорит, что он обычно в тронном зале, если не обедает. Или в библиотеке, или какой-то из гостиных. Ночью – у себя в покоях. Да где угодно, лишь бы он был жив! – выпалил сквайр.
О да.
Подъемный мостик опустили. Мы прогрохотали по нему. Перед аркой, которая вела во дворец, Дуб придержал коней. Стражи не было. И конюшие к нам не выбежали.
Я схватила сумку и выпрыгнула. Мы бросились в арку. Дуб открыл двойные резные двери: за ними оказалась большая приемная. Двери захлопнулись за спиной. Дворцовые часы пробили три. Три часа дня.
Сквайр Джеррольд и Дуб остановились. Мы очутились в полной темноте, не считая слабого света из окошка на самом верху длинной парадной лестницы. Никто не зажег свечи в огромном канделябре. Дрова во всех каминах прогорели дотла.
– Огры превосходно видят в темноте. За мной.
Они, наверное, различали во мгле мою фигуру, но обитатели дворца даже с факелом не распознают, кто я. Я бросилась вверх по лестнице.
На первой площадке лежала женщина. Я склонилась над ней.
– Некогда! Король! – Сквайр Джеррольд потянул меня дальше. Его прикосновение я ощутила всем телом – от голодного живота до пальцев ног.
Мы побежали вверх по лестнице. Резная позолоченная дверь вела в огромный зал, куда лился свет из окон во всю стену.
Там неподвижно лежало человек десять – кто на диванах и креслах, а кто прямо на полу, будто островки в ковровом море. Я не уловила запаха разложения. Если здесь кто-то умер, то совсем недавно.
Я бросилась к ближайшему – это был мужчина в кресле с высокой спинкой, голова у него запрокинулась, рот открыт. Нет, не король: его лицо я знала по монетам. Грудь у него едва вздымалась.
Где-то неподалеку плакала женщина.
Я снова стала целительницей, целиком и полностью прежней Эви, и руки у меня не дрожали. Достав кувшинчик, я тщательно отмерила три капли в горло больному. Следующий его вдох был глубже.
Я выпрямилась. Сквайр Джеррольд метался от одной фигуры к другой. Человека, валявшегося поперек кушетки, к которому подбежала я, было уже не спасти.
На равном расстоянии от меня оцепенело сидела в кресле с прямой спинкой старуха и лежал на кушетке мужчина, а рядом, уткнувшись ему в колени, плакала женщина. Я выбрала их.
Женщина подняла голову. Она оказалась ненамного старше меня и такая красавица, какой я никогда не была. Ужас на ее лице напомнил мне, кто я теперь.
Ах! У меня подогнулись колени. Мужчина в зеленом шелковом жилете был сэр Питер, едва живой, но по-прежнему великолепный и ничуть не утративший способности терзать мое сердце.
Девушка закрыла его собой.
– Не ешь его! – Голос у нее дрогнул. – И меня тоже.
Он одержал очередную победу.
И ничуть не горевал по мне.
– Отойдите, пожалуйста.
– Ни за что! – А потом: – Пожалуйста! Это что, огрские чары?!
Она все же встала.
Интересно, он и ей заморочил голову, как мне? Я капнула ему в рот пурпурины.
– Сейчас он немного поспит, сударыня, а потом поправится.
Я бросилась к старой даме, но она умерла в тот самый миг, когда я к ней прикоснулась.
– Короля здесь нет! Сюда, госпожа Эви! – позвал меня сквайр Джеррольд.
Я же не могу всех тут бросить!
В зале было несколько столиков, на них стояли чашки и блюдца. Я окликнула Дуба, который застыл посреди зала и только тупо озирался.