Каждый день солнце проходило над домом и вечером тонуло в море. Ничего не происходило. Это был первый год в Сан-Сальвадор, когда над замком повисла такая тишина и ровным счетом ничего не происходило.
Однако обитательниц замка можно было обвинить в чем угодно, только не в лени и апатии. Вне зависимости от того, предпочитали ли они сидеть, лежать, бродить по окрестностям или подниматься на холмы, они все напряженно думали. Что-то в атмосфере замка располагало к этому.
Правда, действовало это его качество только на приезжих, местные жители этим не страдали. Какая бы красота ни окружала их, мысли не выходили за рамки обычного. Они были проще и принимали все кругом как данность, не задумываясь о солнечной весне, цветущих деревьях и ласковом море, которое они видели с тех пор, как себя помнили. Эти люди жили в Сан-Сальвадор уже много лет, они привыкли к красоте апреля и замечали ее не больше, чем собака Доменико, вечно спавшая на солнце. Впрочем, возможно, у них просто было меньше проблем.
Новые обитательницы замка были вынуждены заново обдумать всю свою жизнь, и мысли эти были не слишком радостными, особенно у леди Каролины и миссис Арбитнот.
Лотти была совершенно счастлива просто сама по себе, без причины. Она ожила под ярким солнцем, в окружении невероятной красоты и была уверена, что дальше все будет еще лучше, что магия счастья, которой были наделены старые стены замка, коснется всех, кто теперь живет в нем, и тех, кто еще только должен будет приехать и понять, что оказался в самом средоточии любви.
Миссис Фишер, конечно, ни о чем таком не думала, но она находила прибежище в своих воспоминаниях. В Сан-Сальвадор они постепенно начинали казаться менее яркими, чем в ее собственной темной и мрачноватой гостиной, в доме, где она уже много лет жила со своими «девушками» (они назывались так, хотя успели состариться вместе со своей госпожой). Там каждая комната напоминала о том или другом событии, о знаменитых гостях, которых приглашал ее отец и с которыми он вел длинные беседы, пока она, совсем еще ребенок, слушала, притаившись в каком-нибудь уголке. Вероятно, воспоминаниям не хватало таких темных уголков, чтобы расцвести в полном блеске. Среди ярких цветов, под жарким солнцем, сияющим в небесной лазури, они почему-то тускнели, но все-таки это не давало ей чувствовать себя совсем несчастной, хотя иной раз миссис Фишер ощущала странную пустоту в груди.
Приезжие не могли остаться равнодушными к этой красоте. Слишком большим контрастом она была по сравнению с холодным и сырым мартом в Лондоне, да и не только мартом. Уже много месяцев, а то и лет они жили в сплошном тумане, который то и дело пронизывал мелкий, холодный дождь. Лондонцам так редко выпадает счастье видеть солнце, что они привыкают к серой пелене, вечно затягивающей небо. Они даже не подозревают, что на свете бывают иные места с другим климатом, где солнце светит одинаково ярко круглый год, а дождь, если он вообще бывает, хлещет бурным потоком, а не просачивается в каждую щель сырой моросью, наводящей на мысль о насморках и ревматизмах.
Другое дело Сан-Сальвадор. Здесь воздух был таким душистым, что сердце замирало. С ароматом, составленным из дыхания самых разных цветов, омытых росой и прогретых лучами солнца, могли бы поспорить лучшие парижские духи. В ровном золотистом свете даже самые обычные предметы казались прекрасными, а огромный старый замок и высокие холмы Перуджино на заднем плане просто поражали воображение. Целыми днями было тепло. Апрель — лучший месяц в Италии. В марте бывает холодно, а в мае — уже жарко, апрельская же погода — просто благословение.
Даже леди Каролина, которая путешествовала по всему миру и видела все, что стоит видеть, не могла противиться очарованию этого места. Возможно, дело было в том, что раньше, куда бы она ни приехала, сразу же попадала в вихрь светских развлечений и либо просто не видела солнца, танцуя на балах всю ночь и потом просыпаясь только к вечеру, либо, если предполагались прогулки и пикники на свежем воздухе, вынуждена была непрерывно и вежливо отбиваться от назойливых поклонников всех возрастов.
При этом у нее просто не было времени оглядеться вокруг. Она никогда не считала себя большой любительницей природы и, сидя в самой уединенной части сада, впервые поняла, что такое счастье. Самое главное — Каролина наконец, без назойливых поклонников, вечно толпящихся рядом с ней, в страстном желании любоваться ее красотой, могла в одиночестве созерцать красоту природы.
Что касается миссис Уилкинс, то она была совершенно очарована. Если так можно выразиться, она выпорхнула из клетки и воспарила к небесам с песней освобождения на устах. Никогда прежде молодая женщина не чувствовала себя настолько свободной. Она с детства была тихой мышкой, а выйдя замуж за Меллерша, совершенно утратила индивидуальность. Его склонность к порядку, серьезность и деловитость настолько парализовали девушку, склонную от природы к мечтам и раздумьям, что она чисто механически старалась выполнять его требования, но, с его точки зрения, все делала не так и за это подвергалась постоянной критике. Наконец, она сама стала считать себя неловким, бесполезным созданием. Теперь все осталось позади. Единственное, чего она слегка побаивалась, — как бы приезд Меллерша не вернул ее в состояние униженности, в котором она пробыла все последние годы.
Просто было не бояться его, когда он был за тридевять земель, в Лондоне. Все может оказаться сложным, когда он окажется рядом, а в особенности, когда придется жить с ним в одной маленькой комнате. При этом совершенно неизбежны будут семейные конфликты, незаметные для окружающих, но от этого еще более неприятные. Избежать их можно будет только в том случае, если обе стороны проявят добрую волю и смогут уступать друг другу настолько, насколько это вообще возможно.
Миссис Уилкинс впала бы в полную растерянность от таких мыслей, если бы не была так твердо уверена в том, что попала в рай и что, следовательно, все, так или иначе, уладится. Ей казалось, что стоит Меллершу провести под кровом замка хотя бы несколько дней, как он станет совсем другим человеком и начнет новую жизнь. Постепенно ощущение превратилось в уверенность, и она стала с нетерпением ждать письма с известием, что он приедет в самое ближайшее время.
Миссис Арбитнот тоже была тронута и взволнованна, но по-другому. Ее обуревали странные чувства, но об этом позже.
Миссис Фишер, благодаря своему возрасту, сопротивлялась очарованию природы, но у нее тоже появились странные чувства, о которых мы расскажем чуть позже, потому что сначала нужно посмотреть, что же вывело из равновесия двух разумных и осмотрительных дам.
Несмотря на то что леди Каролина привыкла к красивым местам и роскошным поместьям, — на это место она реагировала так же живо, как и миссис Уилкинс, хотя по-своему.
Это место имело на нее странное влияние, и, прежде всего, дело было в том, что молодую леди в первый раз в жизни тянуло найти тихий уголок и спокойно подумать.
Это началось в первый же вечер после приезда и имело самые неожиданные последствия. Ей в голову пришло одно слово, и, несмотря на все старания, оно не выходило из головы. Как ни странно, это было слово «мишура».
Удивительно, что простая вещь могла так надолго выбить человека из равновесия, но так оно и было. Леди Каролина всеми способами гнала от себя эту мысль. Но она только развивалась и крепла и оформилась в одно странное решение: что ее, превозносимая всеми, красота — не более чем маскарадный костюм, который скоро придется снять.
Это шокировало молодую леди. Она всегда считала свою внешность скорее проклятием, чем благословением, за исключением краткого периода, когда на нее смотрел тот молодой человек, что погиб на войне.
Он умел видеть не только внешнее, и хотя его радовало красивое личико, но куда важнее для него было, есть ли за ним душа. Больше ей не встречались такие мужчины, и она возненавидела свою красоту, но, подумав над тем, что пришло ей в голову, поняла, что привыкла к общему восхищению и не знает, на что будет похожа ее жизнь, если его не станет. Не то чтобы без этого нельзя было обойтись, но мысль была непривычной. Ее следовало хорошенько обдумать.
На следующий день после первого совместного обеда леди Каролина встала с чувством глубокого сожаления, что вчера так разговорилась с миссис Уилкинс. Многословие было ей свойственно не более, чем откровенность, а после того, что случилось накануне, она была уверена, что теперь обнадеженная женщина начнет ее преследовать и непременно заявится в сад. У нее просто замирало сердце при мысли, что из-за своей неосторожности она будет вынуждена еще четыре недели выносить постоянное общение с миссис Уилкинс и в особенности — ее хорошее настроение по утрам. Сама Крошка с утра всегда была не в духе и поэтому не выносила, когда ее радостно приветствовали или теребили, заставляли что-нибудь делать или хотя бы просто докучали праздной болтовней.
«Как я могла поощрять ее? — спрашивала она себя. — Было просто самоубийственно с ней заговаривать. Даже то, что я сижу здесь одна, выглядит как приглашение к беседе, ведь люди почему-то совершенно не выносят одиночества. А теперь, после того как я так глупо принялась расспрашивать ее об этом Меллерше, мне придется терять кучу драгоценного времени, чтобы избавиться от общества этой женщины! Она наверняка захочет еще поговорить со мной, и уверена, что я ей сочувствую. Ах, что бы мне вчера промолчать!»
Одевшись, она на цыпочках, изо всех сил стараясь остаться незамеченной, проскользнула в свой любимый уголок сада и тут же обнаружила, что бояться нечего. В саду был только Доменико, который поливал цветы, как всегда, стараясь оказаться поближе к ней, но при этом совершенно бесшумно и делая вид, что не замечает, что в саду кто-то есть. Доменико был деликатным человеком и в первый же день понял, что прекрасная синьорина хочет, чтобы ее оставили в покое. Он не мог избавиться от искушения хоть изредка любоваться ее красотой, но вовсе не собирался мешать своему кумиру. Таким образом, никто не вторгался в заповедный уголок леди Каролины, и ей не пришлось думать, как бы из