мы прожили в замке уже неделю, и до сих пор никто не удосужился решить этот вопрос.
— Что нужно этой леди? — медовым голосом поинтересовался Меллерш.
Ответ был простым и неожиданным:
— Денег.
— Денег? — удивленно переспросил он.
— Это счета за ведение хозяйства.
— Тогда почему она пришла с ними к тебе?
— Ну, видишь ли…
После этого откладывать признание было уже невозможно.
Просто удивительно, как Меллерш воспринял это известие. По его поведению можно было решить, что деньги предназначались именно на такую поездку. Он не стал ни о чем расспрашивать жену, он спокойно воспринял то, что она лгала ему насчет приглашения, и, когда она закончила словами: «Ты имеешь полное право сердиться на меня, но я надеюсь, что смогу заслужить прощение», — он ответил:
— На что мне сердиться? Мы отлично проводим время. Что может быть лучше хорошего отдыха?
Лотти покраснела от гордости за мужа, который так хорошо принял сокрушительное известие. Она крепко сжала его руки и сказала:
— Меллерш, ты просто чудо!
Миссис Уилкинс никогда бы не подумала, что ее муж сможет так быстро воспринять атмосферу замка и стать воплощением доброты. Это доказывало, что он сам по себе очень хороший человек. «Как могла я так недооценивать его. Конечно, по натуре Меллерш — истинное дитя света. Удивительно, как легко он смог простить мне эту ужасную ложь и даже ничего не сказал по этому поводу. Удивительно. Хотя, с другой стороны, ничего удивительного на небесах не бывает. Здесь никто не дает себе труда прощать или просить прощения, в этом просто нет необходимости». Нельзя сказать, что Лотти сильно мучило то, что она ввела мужа в заблуждение, однако где-то в глубине души она испытывала некоторое смущение и была рада, что все благополучно разрешилось.
Она снова нежно и благодарно пожала ему руку, но хотя он не отнял ее, но и не ответил на пожатие. Мистер Уилкинс не был страстной натурой и не видел смысла в таких вещах.
Констанца поняла, что на нее никто не обращает внимания, и решила еще раз зайти к миссис Фишер. Старая леди говорила по-итальянски и, по мнению прислуги, была просто обязана, как старшая из присутствующих, заниматься хозяйственными делами и оплачивать счета. Она застала миссис Фишер за необычным занятием: та надевала шляпку с вуалью, боа и перчатки, собираясь совершить первую за эту неделю прогулку. За все то время, что она пробыла в замке, миссис Фишер еще ни разу не спускалась в сад. Констанца остановила ее на полдороге и начала объяснять, что если хозяин магазина в Костане-го не получит платы, то он закроет им кредит и ей не удастся получить в долг продукты даже к сегодняшнему обеду. Она взволнованно спрашивала, каким образом в таком случае готовить обед без мяса, без рыбы, без овощей и т. д. Дело в том, что за прошедшую неделю Констанца успела потратить довольно много денег, но покупала провизию не в магазине, а у своих многочисленных родственников, поэтому ей очень хотелось, чтобы они как можно быстрее получили плату. Кроме того, она понимала, что миссис Фишер болезненнее всех отнесется к возможности остаться без обеда, и, следовательно, можно рассчитывать на быстрое решение вопроса.
Старая леди взяла счета, посмотрела на итог и ужаснулась. Потрясенная такой невероятной расточительностью, она села за письменный стол и внимательнее вгляделась в листки.
В результате Констанца провела ужасные полчаса. La Vecchia, как называли миссис Фишер на кухне, начала тщательно просматривать список, требуя подробных объяснений по каждому пункту и не принимая никаких возражений. Констанца никогда не видела, чтобы англичанки торговались, а эта женщина переспрашивала цену на сливки и на масло, тут же пересчитывала лиры на английские деньги и возмущалась не менее энергично, чем при случае могла сама кухарка. Экспансивная итальянка примолкла, сраженная таким вопиющим нарушением приличий. Она просто краснела за старую леди.
Самое ужасное, что она не могла дать разумного объяснения размерам счета. Поскольку никто не следил за ее тратами, Констанца просто покупала, что хотела, и не заботилась о цене. Теперь ей приходилось пожинать плоды своей расточительности. От унижения кухарка расплакалась. Ее терзали мысли, что теперь все ее расходы будут проверяться, заказы на будущую неделю придется пересмотреть, а ее родственники поймут, что она не имеет никакого влияния в доме, и начнут ее дружно презирать. Всю эту неделю она чувствовала себя необыкновенно важной персоной не только в замке, но и в деревне. Поскольку половина деревушки Костанего состояла из дальних или ближних родственников Констанцы и все они готовы были продать кто курицу и яйца, кто сливки и сметану, а кто ранние фрукты, она действительно пользовалась изрядным почетом. Теперь этому должен был прийти конец.
Констанца рыдала в три ручья, сокрушаясь о потерянном величии, но это ничуть не тронуло миссис Фишер. Медленно и правильно выговаривая слова и то и дело поминая inferno, то есть ад, она заявила кухарке, что не будет ничего платить до следующего вторника и что, несмотря на это, еда должна подаваться вовремя и быть такой же хорошей, но за четверть стоимости. Нельзя сказать, что миссис Фишер была ревностной христианкой, но она отлично знала, какие угрозы лучше всего действуют на прислугу. Долгие годы общения с «девушками» многому научили ее. Дома тоже приходилось проверять счета, находить мелочь, нечаянно завалившуюся в карман передника, и сидеть с кухаркой, проверяя расходы. То, что вместо английского пришлось перейти на итальянский, ее ничуть не смутило, тем более что язык Данте оказался куда понятнее, чем это казалось сначала. По крайней мере, кухарка все отлично поняла. Услышав то, что предлагала пожилая леди, Констанца в отчаянии воздела руки к небу. У нее больше не было слов, и она так и застыла, как изваяние скорби, пока миссис Фишер не велела ей уходить.
Отпустив совершенно уничтоженную женщину, она отправилась на поиски леди Каролины. Нужно было срочно выяснить вопрос оплаты счетов. До сих пор она была уверена, что Крошка заказывает еду и, следовательно, отвечает за оплату счетов. После разговора с кухаркой ей стало совершенно ясно, что всю последнюю неделю кухарка была предоставлена самой себе, и из-за этого возникли непредвиденные расходы. Миссис Фишер собиралась серьезно поговорить об этом с молодой леди. Она подошла к двери ее комнаты и постучала. Никто не ответил, леди Каролины не было. Она давно уже ушла в сад, но поскольку миссис Фишер не видела, как она ушла, и была уверена, что ее просто не хотят впускать, она открыла дверь и вошла. В пустой комнате все еще витал легкий аромат, слегка отдающий Парижем, и это пахли не цветы.
«Духи, — недовольно заметила миссис Фишер про себя. — Если бы Карлайль хотя бы пять минут поговорил с этой молодой особой… Хотя, пожалуй, и это бы не помогло. Нынешнюю молодежь не проймешь ничем».
Она спустилась вниз, собираясь выйти в сад и поискать леди Каролину там. Как раз в это время в холле появился мистер Уилкинс, в шляпе и с сигарой во рту.
Несмотря на расположение и почти сверхъестественную привязанность, которые миссис Фишер испытывала к нему после утреннего происшествия, она не могла смотреть сквозь пальцы на курение в доме. Вне дома еще куда ни шло. Учитывая, что на улице было достаточно места для курения, она считала себя вправе запрещать сигареты в помещении, и настаивала на этом настолько твердо, что даже леди Каролине пришлось подчиниться.
В свое время даже мистеру Фишеру, который курил всю жизнь, пришлось оставить эту привычку под давлением жены. Это был один из тех случаев, когда он не сумел настоять на своем, как ни старался. Миссис Фишер частенько с гордостью вспоминала об этом, хотя безуспешно старалась забыть о том, возможно, куда более важном, в чем он решительно отказался повиноваться. Характер достойного джентльмена был настолько извилистым, что ему удавалось ускользнуть от самого бдительного надзора и все же поступить по-своему, что бы ни говорила жена.
Как только мистер Уилкинс увидел пожилую леди, он тут же снял шляпу и, правильно истолковав ее неодобрительный взгляд, бросил сигару. Она угодила прямо в большой кувшин с лилиями, который стоял в холле, и, застряв где-то среди их стеблей, осталась бесполезно дымить там.
Миссис Фишер знала, что значит для мужчины выбросить только что зажженную сигару, и была очень тронута этим необыкновенным знаком внимания.
— Куда вы идете, моя доро… — начал мистер Уилкинс, обращаясь к миссис Фишер, но вовремя спохватился и не договорил последнее слово.
Он сам не понимал, что на него нашло. Возможно, шаловливые итальянские духи заставили серьезного мужчину заговорить словами детской песенки. Как они только могли прийти ему в голову? Мистер Уилкинс испытывал глубокое уважение к пожилой леди и ни за что на свете не стал бы обращаться к ней легкомысленно. Ему хотелось быть с ней в хороших отношениях, тем более что по всем признакам она была очень состоятельной женщиной. За завтраком они прекрасно провели время, и вдобавок мистер Уилкинс был поражен тем, с какой легкостью миссис Фишер говорила о своем знакомстве со знаменитостями. Конечно, все это были люди Викторианской эпохи, но вести такой разговор было несравнимо приятнее, чем сидеть на вечеринках, которые его сводный брат Джорджиан устраивал в Хэмпстеде. Ему уже казалось, что миссис Фишер вот-вот выразит желание стать его клиенткой, так хорошо они понимали друг друга. Мистер Уилкинс ни в коем случае не хотел бы оттолкнуть ее. При одной мысли о том, что он чуть не совершил непоправимую ошибку, его бросило в дрожь, однако миссис Фишер, по-видимому, ничего не заметила.
— Вы идете на прогулку? — переспросил он вежливо, всем своим видом показывая, что с удовольствием будет ее сопровождать, если потребуется. С большей радостью мистер Уилкинс отдал бы эту дань уважения только леди Каролине. Впрочем, вряд ли ему приходила мысль, что леди такого высокого рода захочет, чтобы скромный адвокат сопровождал ее в прогулке по саду. Несмотря на то, что Крошка была на редкость проста в обращении, он понимал, какая пропасть их разделяет, и ни за что не посмел бы надоедать ей. Социальное чутье мистера Уилкинса было просто на редкость хорошо развито. Впрочем, его карьере это не шло во вред.