В церкви мы слышали о любви каждый день, и однажды, после молитвенного собрания, меня поцеловала старшая девочка. Это стало для меня первым моментом осознания и желания. Мне было пятнадцать лет.
Я влюбилась – а что еще тут было делать?
Мы были как любые двое подростков в возрасте Ромео и Джульетты, мы вели себя так же, как они – глядели друг на друга, тайно встречались, передавали друг другу записочки в школе, обсуждали, как мы вместе сбежим и откроем книжный магазин. Мы начали спать вместе у нее дома, потому что ее мама работала в ночные смены. А потом в один из вечеров она пришла к нам на Уотер стрит, чтобы заночевать у меня – и это было само по себе необычно, потому что миссис Уинтерсон терпеть не могла посторонних.
Но Хелен все же пришла, и где-то в ночи мы перебрались на одну кровать, и там уснули. А мама пришла нас проверять – с фонариком. Я помню, как проснулась от света в лицо, как она водила фонариком, словно автомобильным прожектором, переводя его с лица Хелен на мое. Как свет скользнул вниз по узкой кровати и вырвался в окно, словно сигнал.
Это и был сигнал. Сигнал, возвещающий конец света.
Миссис Уинтерсон верила в конечность судеб мира и человека. Она веровала в конец света, она его репетировала. Наше эмоциональное состояние дома балансировало на грани. Происходящее обычно несло на себе печать окончательности. Когда она поймала меня на краже денег, то сказала: "Я больше никогда не буду тебе доверять". И больше она мне не доверяла. Когда она узнала, что я веду дневник, она произнесла: "У меня никогда не было секретов от моей матери… но я же не твоя мать, не так ли?" И после этого она перестала ею быть. Когда я хотела научиться играть на пианино, она изрекла: "Я продам его раньше, чем ты вернешься из школы". Она так и поступила.
Но лежа в кровати, притворяясь, что не замечаю света фонарика, притворяясь спящей, а потом снова погрузившись в запах Хелен, я могла поверить, что ничего страшного не произошло – потому что на самом деле ничего не было. Не в тот раз.
Я не знала, что она позволила Хелен остаться потому, что искала доказательства. Она перехватила одно из наших писем. Она видела, что мы держимся за руки. Она видела, как мы смотрим друг на друга. Ее разум был порочным, и в нем не нашлось места для того чистого и свободного чувства, что было между нами.
На следующее утро она ничего не сказала. Она молчала еще некоторое время – правда, едва со мной разговаривала, но она ведь часто погружалась в себя. Все было тихо и спокойно, как перед авианалетом.
А потом началась бомбежка.
***
Шла обычная воскресная служба. Я немного опоздала – и заметила, что все на меня смотрят. Мы пели, мы молились, а потом пастор сказал, что двое прихожан виновны в совершении отвратительного греха. Он прочел отрывок из послания к Римлянам 1:26 – "Потому предал их Бог постыдным страстям: женщины их заменили естественное употребление противоестественным..."
Едва он начал, а я уже знала, что сейчас произойдет. Хелен залилась слезами и выскочила из церкви, мне же было велено идти с пастором. Он был терпелив. Он был молод. Я не думаю, что ему нужно было ввязываться в неприятности. Но миссис Уинтерсон жаждала неприятностей, и старая гвардия была на ее стороне. Они решили устроить сеанс изгнания бесов.
Никто поверить не мог, что столь благочестивая девушка, как я, могла заниматься сексом – да еще и с другой женщиной. Нет, наверняка мною завладел демон.
Я сказала, что нет никакого демона. Сказала, что люблю Хелен.
Мое упрямство только ухудшило ситуацию. Я даже не знала, что во мне сидит бес, тогда как Хелен мгновенно заметила своего и сказала: "да, да, да!" Я ее за это возненавидела. Неужели любовь так мало стоит, чтобы отказываться от нее с такой легкостью?
Оказалось, что да. Но они ошиблись, они забыли, с чего началась моя маленькая жизнь, и что я готова к тому, что от меня откажутся. Любовь не удержала меня, когда я родилась, и сейчас рвалась по швам. Я не хотела верить, что любовь – это настолько непрочная штука. Я еще крепче вцепилась в нее – именно потому, что Хелен разжала руки.
Отец не хотел иметь ничего общего с экзорцизмом, но ничего не предпринял, чтобы остановить его. Он ушел на внеочередную смену, а моя мать впустила в дом церковных старейшин, чтобы они провели службу молитвы и отречения. Они должны были возносить молитвы, я – отрекаться. Они свою часть выполнили. Я свою – нет.
Предположительно бес, выходя из человека, может поджечь занавески или вселиться в собаку, которая начнет пускать пену из пасти, и тогда ее нужно будет удавить. Были известны случаи, когда бесы вселялись в предметы мебели. Существовала на свете радиола, в которой обитал бес – всякий раз, когда ее бедная хозяйка пыталась настроиться на волну "Хвалебная песнь", то единственное, что она слышала – это маниакальное хрипение и треск. Пришлось отослать радиолампы в церковь, чтобы их там благословили, и когда их вернули на место, бес исчез. Возможно, дело было в плохой пайке, но об этом как-то никто не упоминал.
Бесы и демоны напускали гниль на продукты, стаями обитали в Злачных Местах – в каждом питейном заведении и букмекерской конторе, а еще им нравились лавки мясников. Их притягивала кровь...
Когда меня заперли в гостиной, наглухо зашторили окна и три дня держали в холоде и голоде, я уверилась в том, что во мне сидит бес. А после того, как надо мной трое суток посменно читали молитвы и не позволяли мне поспать дольше пары часов кряду, я начала верить, что сердце мое вмещает весь ад целиком.
Под конец всего этого кошмара, поскольку я все еще упорствовала, один из старейшин стал меня периодически избивать. Разве не понимала я, что извращаю замысел божий насчет нормальных сексуальных отношений?
Я ответила, что моя мать не спит в одной постели вместе с моим отцом. Это что, нормальные сексуальные отношения?
Он силой опустил меня на колени, чтобы я раскаялась в произнесенном, и я почувствовала, как встопорщились его брюки в промежности. Он попытался меня поцеловать. Он бормотал, что это будет лучше, чем с девочкой, куда лучше. Он засунул свой язык мне в рот. Я его укусила. Кровь... Море крови. И темнота.
Я очнулась в собственной постели, в маленькой спаленке, которую мама соорудила для меня, когда получила субсидию на то, чтобы оборудовать в доме ванную. Мне нравилась моя спаленка, но в безопасности я себя здесь не чувствовала. Мой разум работал быстро и ясно. Может, его обострил голод, но я четко знала, как мне нужно поступить. Я сделаю все, что они захотят, но только снаружи. Внутри я буду выращивать другую личность – ту, которую им ни за что не разглядеть. Точно так же, как после сожжения книг.
Я поднялась. Там была еда, и я ее съела. Мама дала мне аспирин.
Я попросила прощения. Она ответила: "Яблочко от яблони недалеко падает".
- Ты имеешь в виду мою мать?
- Она стала путаться с мужиками, когда ей стукнуло шестнадцать.
- Откуда ты знаешь?
Она не ответила. А потом произнесла:
- Ты больше не выйдешь из этого дома, пока не пообещаешь больше никогда не видеться с этой девушкой.
- Я обещаю больше никогда не видеться с этой девушкой, – ответила я.
Этим же вечером я отправилась прямиком домой к Хелен. Свет в доме не горел. Я постучала в дверь. Никто не ответил. Я ждала, ждала – и через некоторое время она вышла через заднюю дверь, обогнула дом и встала, опираясь на беленую стену. На меня она не смотрела.
- Они тебя били? – спросила Хелен.
- Да. А тебя?
- Нет... Я им все рассказала... Все, что мы делали...
- Но это только наше, а не их!
- Мне пришлось им рассказать.
- Поцелуй меня.
- Я не могу.
- Поцелуй меня.
- Не приходи больше. Пожалуйста, больше не приходи!
Я пошла домой кружным путем, чтобы никто случайно не увидел, что я возвращаюсь от дома Хелен. Закусочная была открыта, и у меня хватало денег. Я купила порцию жареной картошки и присела на ограду.
Вот оно значит как… Не Хитклифф и Кэти, не Ромео с Джульеттой, и не любовь, которая должна двигать горами и прокладывать дорогу через весь мир. Я думала, что мы можем отправиться куда угодно. Я думала, мы можем быть картой и земным шаром, маршрутом и компасом. Я думала, мы друг для друга целый мир. Я думала…
[Хитклифф (англ. Heathcliff) — главный действующий персонаж романа Эмили Бронте "Грозовой перевал". В первую очередь Хитклифф воспринимается как байронический герой. Он известен именно своими чувствами к Кэтрин Эрншо, а не последними годами жестокой мести, описанными во второй части романа, когда он превращается в жестокого нелюдимого человека. Сложная, притягательная и немного причудливая натура делает его очень необычным, редким и увлекательным персонажем, сочетающим в себе как черты положительного романтического героя, так и отрицательного, отталкивающего.]
Мы были не любовницами, мы были самой любовью.
Я сказала об этом миссис Уинтерсон – не тогда, позже. Она поняла. Ей было очень неприятно это слышать. Именно поэтому я ей и рассказала.
Но в ту ночь был только Аккрингтон, уличные фонари, жареная картошка, автобусы и медленная дорога домой. Автобусы в Аккрингтоне раскрашены красным, синим и золотым – в цвета ополчения Восточного Ланкашира, в цвета "Ребят из Аккрингтона", батальона добровольцев, прославившихся своей немногочисленностью, отвагой и обреченностью – все они погибли в битве на Сомме. До сих пор брызговики автобусов в Аккрингтоне красят в черный цвет – в знак траура по этим парням.
["Ребята из Аккрингтона" — название, данное одному из местных батальонов добровольцев, сформированному для участия в Первой мировой войне. Батальоны "приятелей" были особенностью войны 1914—1918 годов. Лорд Китченер — военный министр Великобритании, полагал, что если друзья и товарищи по работе из одного города будут служить и сражаться вместе, то это поможет в вербовке добровольцев. 11-й восточный ланкаширский полк принял свое боевое крещение 1 июля 1916 года в битве на Сомме в северной Франции. Предполагалось, что немецкие оборонительные порядки будут уничтожены артобстрелом, но после недельной канонады англичан встретило упорное сопротивление. В результате всего за 30 минут боя 235 человек было убито и 350 ранено.]