Когда я сейчас думаю об этом, я диву даюсь: почему в порядке вещей было отправлять меня в забегаловку за сигаретами, но никак нельзя было разрешить мне взять лишний леденец у пары женщин, которые были счастливы вместе, пусть даже одна из них и ходила все время в балаклаве.
Я думаю, миссис Уинтерсон боялась счастья. Иисус по идее должен был сделать вас счастливыми, но не делал, а если вы еще и ждали Апокалипсиса, который никак не наступал, то разочарование было неминуемым.
Она думала, что счастье - это что-то плохое, неправильное, греховное. Или просто глупое. А несчастье, кажется, шло в комплекте с добродетелью.
Но были и исключения. Шатер Славы, "Роял Альберт", а еще – Рождество. Она любила Рождество.
В Аккрингтоне у здания рынка всегда ставили огромную елку, и Армия Спасения весь декабрь распевала под ней рождественские гимны.
На Рождество процветал взаимный обмен. Мы предлагали брюссельскую капусту на стеблях с собственного огорода, завернутые в газеты яблоки – из них получался отличный соус, и самую лучшую вишневую наливку (раз уж ее можно было пить только раз в год) – мы делали ее из вишни сорта морель, росшей у нас во дворе, и потом полгода хранили в недрах буфета, где-то на полпути к Нарнии.
Мы меняли наши товары на копченых угрей, хрустевших, как толченое стекло, и на пудинг, сваренный в полотенце – единственно правильный способ приготовления пудинга. Он был твердым, словно пушечное ядро, пятнистым от проступившего сока фруктов и напоминал гигантское птичье яйцо. Мы нарезали его на ломти, обливали сверху вишневой настойкой и поджигали. Папа выключал свет, а мама относила эту красоту в гостиную.
[Традиционный способ приготовления английского рождественского пудинга, когда специальным образом приготовленное тесто с сухофруктами и пряностями кладут в форму, завязывают в полотенце и варят около 6 часов на медленном огне.]
Огоньки освещали ее лицо. Свет тлеющего угля освещал меня и папу. Мы были счастливы.
Каждый год, 21 декабря мама надевала пальто и шляпу и куда-то уходила – она не говорила, куда, пока мы с папой развешивали сделанные мной бумажные гирлянды – от углов гостиной к люстре. Мама возвращалась и казалось, что ее окружает какой-то вихрь, хотя, может быть, это была ее персональная погода. Она приносила гуся – тот не помещался в сумке и торчал наружу, а его голова задумчиво свисала в сторону, словно он грезил о чем-то, никому не ведомом. Она вручала их мне – гуся и его грезы, а я ощипывала перья и складывала их в ведерко. Перья мы позже использовали, чтобы набить ими прохудившиеся подушки и перины, а на густом гусином жире, вытопленном из птицы, мы всю зиму жарили картошку. Кроме миссис W, у которой была больная щитовидка, все вокруг были худющими, как хорьки. Так что гусиный жир был нужной штукой.
Рождество было единственным временем в году, когда моя мать выходила в окружающий мир с таким видом, словно он был чем-то большим, чем юдоль слез.
Она наряжалась и приходила на мой школьный концерт – а это значило, что она надевала шубу своей покойной матери и полушляпку, сделанную из черных перьев. И шляпка, и шубка появились на свет где-то около сорокового года, а сейчас на дворе стояли семидесятые, но мама выглядела в них щегольски, и у нее всегда была хорошая осанка, а поскольку вся северная часть страны до самого наступления восьмидесятых жила на пару десятилетий назад, то никто этого не замечал.
Концерты всегда были с претензией – первая часть состояла из устрашающих произведений, вроде "Реквиема" Форе или гайдновского "Хорала святого Антония", требовавших от хора и оркестра полной самоотдачи. Солиста, а то и двух обычно приглашали из манчестерского оркестра Халле.
[Оркестр Халле — симфонический оркестр в Манчестере, один из старейших британских профессиональных оркестров. Также включает в свой состав молодежный оркестр и хор.]
Наша учительница музыки играла на виолончели в этом оркестре. Она была одной из энергичных женщин, угодивших в ловушку своего поколения, бывших наполовину сумасшедшими, наполовину гениальными именно в силу того, что они родились не в свое время. Она хотела, чтобы ее ученицы знали и умели в музыке все – и петь, и играть, и не допускала никаких компромиссов.
Мы ее боялись – и обожали. Если уж она соглашалась играть на школьных мероприятиях, то исполняла непременно Рахманинова, и ее темные волосы свисали над Стейнвеем, а ногти были накрашены красным.
[Steinway & Sons — всемирно известная компания-производитель фортепиано. Основана в 1853 году. Рояли Steinway & Sons известны своим мягким и сочным звучанием, а также достаточно большим сопротивлением клавиш клавиатуры. Стоимость инструментов Steinway & Sons очень высока.]
Школьным гимном аккрингтонской средней школы для девочек была песня "Давайте восхвалим известных мужей" – кошмарный выбор для девчачьей школы, но зато помогший мне стать феминисткой. А где же были известные женщины – да и вообще женщины – и почему мы не восхваляли их? Я поклялась сама себе, что непременно прославлюсь, потом вернусь в школу – и пусть они восхвалят меня.
Это казалось весьма маловероятным, поскольку я была ужасной ученицей – невнимательной и проблемной, а мои табели оставались одинаково ужасными из года в год. Я не умела сосредотачиваться и понимала далеко не все из того, что мне говорили.
В одном я была хороша – в словах. Я читала намного, неизмеримо больше, чем все остальные, и я понимала, как устроены слова, точно так же, как некоторые мальчики понимают, как устроены машины, хоть им никто этого и не объяснял.
Но сейчас на дворе стояло Рождество, школа сияла огнями, миссис Уинтерсон надела шубку и шляпку, а папа вымылся и побрился, и я шла между ними, и все было как будто в порядке.
- Это твоя мама? – спросил кто-то.
- В основном, – честно ответила я.
*
**
Годы спустя я вернулась в Аккрингтон после своего первого курса в Оксфорде. Шел снег, я поднималась от вокзала по длинной извилистой улице и считала фонарные столбы. Я подошла к двухсотому номеру по Уотер стрит и услышала ее раньше, чем увидела. Она была одета в черное, сидела спиной к выходящему на улицу окну – очень прямая, очень большая, и играла на новом электронном органе "Посреди зимы студеной", с джазовыми риффами и цимбалами.
Я смотрела на нее сквозь окно. Я всегда была словно за стеклом, между нами всегда стояла преграда, прозрачная, но ощутимая – но разве не сказано в Библии: "Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло?"
Она была моей матерью. Она не была моей матерью.
Я позвонила в дверь. Она полуобернулась.
- Заходи, заходи. Открыто.
Глава 8
Апокалипсис
Миссис Уинтерсон не отличалась особой приветливостью. Если кто-нибудь стучался к нам в дом, она бегом спускалась в прихожую и начинала тыкать кочергой в прорезь для писем на двери.
Я напоминала ей, что ангелы часто приходят в скрытом обличье, переодетыми, а она отвечала, что они не приходят переодетыми в кримплен.
Отчасти проблема заключалась в том, что у нас не было ванной комнаты, и она этого стыдилась. Ванная вообще мало у кого была, но мне не позволялось приводить домой школьных друзей, потому что они могут захотеть в туалет, для этого им придется выходить во двор, и таким образом они выяснят, что у нас нет ванной.
На самом деле это были еще цветочки. Куда большее испытание, не чета обычному походу в щелястый дворовой сортир, ожидало посетителей внутри.
Книги для нас были под запретом, но мы жили в мире печатного слова. Миссис Уинтерсон выписывала из Библии поучительные отрывки и развешивала их по всему дому.
Под моим крючком для пальто висела табличка: "ДУМАЙ О ГОСПОДЕ, А НЕ О ПОГОДЕ".
Над нашей газовой плитой на хлебнице было написано: "НЕ ХЛЕБОМ ЕДИНЫМ ЖИВ ЧЕЛОВЕК".
А в сортире, прямо перед входящими, красовался плакат. Те, кто вставали, могли прочесть: "НЕ МЕДЛИТ ГОСПОДЬ ОБЕТОВАНИЕМ СВОИМ".
Те же, кто только усаживался, читали: "ОН СДЕЛАЕТ ВНУТРЕННОСТИ ТВОИ СЛОВНО ВОСК".
Это была попытка выдать желаемое за действительное; у маменьки были проблемы с пищеварением. Наверное, это было связано с белым резаным хлебом, который у нас не переводился.
Когда я пошла в школу, мама стала совать цитаты из Писания мне в кроссовки. Во время еды возле каждой тарелки лежала скрученная в рулончик бумажка из Ларца Обетований. Ларец Обетований – это коробка со скатанными в свитки библейскими текстами, почти как шутливые предсказания из рождественских печенек, только серьезные. Рулончики стоят в коробке вертикально, вы можете зажмуриться и наудачу вытащить себе один. Предсказание может быть утешительным: "ДА НЕ СМУЩАЕТСЯ СЕРДЦЕ ВАШЕ И ДА НЕ УСТРАШАЕТСЯ", а может быть и пугающим: "БЕЗЗАКОНИЯ ОТЦОВ ПАДУТ НА ДЕТЕЙ ИХ".
Но ободряющее или угнетающее, это было чтение, а читать я любила и хотела. Когда слова сопровождают вас повсюду, они становятся подсказками. Шаг за шагом – я понимала, что они выведут меня отсюда.
Миссис Уинтерсон радостно открывала свою дверь в единственном случае – когда знала, что в округе бродят мормоны. Тогда она затаивалась в прихожей, и прежде чем они успевали постучать, толчком распахивала дверь, начинала размахивать Библией и грозить им вечным проклятьем. Это сильно сбивало с толку мормонов – они-то как раз считали, что вечным проклятием заправляют они. Но у миссис Уинтерсон это получалось куда лучше.
Время от времени, если мама была не прочь пообщаться, а в дверь кто-то стучал, она оставляла кочергу в покое и посылала меня выскочить через заднюю дверь, обежать дом по переулку, выглянуть из-за угла и посмотреть, кто пришел. Потом я бегом возвращалась назад, и она решала, стоит впускать пришельца или нет. Положительное решение обычно влекло за собой кучу хлопот с освежителем воздуха, то бишь, средством от насекомых, пока я шла открывать дверь. К тому времени, обескураженные отсутствием ответа, посетители уже успевали пройти полдороги до угла, так что мне приходилось догонять и зазывать их назад, а мама потом притворялась удивленной и обрадованной.