Но мне было наплевать; это давало мне возможность пойти наверх и почитать запрещенную книгу.
Я думаю, одно время миссис Уинтерсон сама увлекалась чтением. Когда мне было около семи, она читала мне "Джен Эйр". Книга считалась подходящей, потому что в ней был выведен священник – Сент-Джон Риверс, страстно увлеченный миссионерской работой.
Миссис Уинтерсон читала ее вслух, переворачивая страницы. В Торнфилде бушевал ужасный пожар, мистер Рочестер терял зрение, но в прочтении миссис Уинтерсон Джейн нимало не беспокоилась о своем ослепшем возлюбленном; она выходила замуж за Сент-Джона Риверса, и они вместе уезжали подвизаться на миссионерском поприще. И только когда я прочла "Джен Эйр" самостоятельно, я обнаружила, что натворила моя мать.
И проделала она это весьма талантливо, перелистывая страницы и на ходу изобретая текст в стиле Шарлотты Бронте.
Книга исчезла, когда я подросла – возможно, потому что она не хотела, чтобы я прочла ее сама.
Я подумала, что она спрятала книги, как прятала и все остальное, включая свое сердце. Но у нас был маленький дом, и я пустилась на розыски. Может, мы обе бесконечно обшаривали дом в поисках друг друга? Думаю, так и было – она делала это потому, что я была для нее полной загадкой и она меня опасалась. Я – потому что понятия не имела, чего мне не хватает, но явно чувствовала отсутствие этого чего-то.
Мы ходили кругами – настороженные, отвергнутые, полные тоски. Мы сближались – но недостаточно близко, а потом отталкивали друг друга навсегда.
Я все-таки нашла одну книжку, но лучше бы я этого не делала. Она была спрятана в комоде под стопкой фланелевого белья и оказалась изданным в пятидесятые годы руководством по улучшению сексуальной жизни под названием "Как угодить вашему мужу".
Этот внушающий ужас фолиант вполне объяснял, почему у миссис Уинтерсон не было детей. Там были черно-белые диаграммы и списки полезных советов, а большинство поз выглядели как картины физических пыток или реклама детской игры "Твистер".
Когда я размышляла об ужасах гетеросексуальной жизни, то поняла, что мне не стоит жалеть ни одного из моих родителей. Мама эту книгу не читала – может быть, разок открыла, осознала масштаб задачи – и отложила прочь. Книга была плоской, девственной, нетронутой. Так что моему отцу еще повезло, и хоть я на самом деле не думаю, что они вообще занимались сексом, но зато ему не пришлось проводить ночи с миссис W, держа в одной руке свой пенис, а в другой – раскрытый справочник, чтобы она могла следовать инструкциям.
Я припоминаю, как она рассказывала мне, что вскоре после того, как они поженились, он заявился домой пьяным, а она заперлась в спальне. Он выбил дверь, а она выбросила свое обручальное кольцо из окна прямо в сточную канаву. Он пошел его искать, а она укатила в Блэкберн на ночном автобусе. Все это рассказывалось в качестве примера того, как Иисус укрепляет брак.
Единственным наставлением касательно сексуальной жизни, полученным мной от матери, была заповедь: "Никогда не позволяй мальчикам трогать себя ТАМ ВНИЗУ". Я понятия не имела, о чем разговор. Мои колени она имела в виду, что ли?
Обернулось бы все лучше, если бы я влюбилась в мальчика, а не в девочку? Вполне возможно, что нет. Я затронула ее больное место – ее ужас перед собственным телом, сомнительность ее брака, униженность ее собственной матери и грубость и распутство ее отца. Секс для нее был отвратителен. И теперь, глядя на меня, она видела секс.
Я, конечно, раскаялась и пообещала больше так не делать. И Хелен в любом случае была для меня потеряна. Но теперь меня было не остановить. Я, я сама хотела оказаться с кем-то в постели голой. Мне нравилось ощущать прикосновение кожи к коже, запах и вкус пота, нравилось целоваться и кончать. Я хотела секса и желала близости.
У меня неизбежно появилась бы другая любовница. Она понимала это. Она следила за мной. И неизбежно приближала ее появление.
Я сдала тесты по программе средней школы и справилась с ними довольно паршиво. Провалила четыре экзамена, справилась с пятью, и к тому же моя школа закрылась, вернее, ее перепрофилировали в общеобразовательную школу без старших классов. Я могла поступить в технический колледж, чтобы получить там аттестат о полном среднем образовании, и миссис Уинтерсон с некоторой неохотой согласилась на это при условии, что я буду работать на рынке по вечерам и субботам, чтобы приносить в дом деньги.
Я была счастлива вырваться из школы и начать заново. Никто не думал, что я хоть чего-то достигну. Полыхавший внутри меня огонь казался окружающим гневом и источником проблем. Они не знали, сколько книг я прочла и что я писала днями напролет в холмах. Стоя на вершине холма и глядя на город, я хотела видеть дальше, чем кто-либо до меня. Это не было высокомерием, это была жажда. Я была исполнена желанием, исполнена жаждой жизни.
И я была совсем одна.
В этом миссис Уинтерсон преуспела – ее собственное одиночество, сквозь которое невозможно было пробиться, начинало окутывать и нас.
Было лето, приближался ежегодный отпуск в Блэкпуле.
Он включал в себя поездку на автобусе до знаменитого приморского городка и неделю в пансионате на задворках – на комнату с видом на море у нас не хватало денег. Большую часть дня мама сидела в шезлонге и читала эзотерическую литературу про ад, а отец гулял. Он любил пешие прогулки.
По вечерам мы ходили поиграть на игровых автоматах. Это не считалось азартными играми. Если нам удавалось выиграть, мы покупали на эти деньги жареную картошку с рыбой.
Когда я была маленькой, мне все это нравилось, и я думаю, родители тоже были счастливы во время этого краткого, беззаботного, случавшегося раз в год отдыха. Но с тех пор наша жизнь стала более мрачной. После прошлогоднего изгнания бесов никто из нас так и не оправился.
Мама в итоге стала проводить все дни в кровати, вынудив отца спать внизу. Она говорила, что ее все время тошнит.
Потом у нее наступали периоды бурной деятельности, когда она совсем не спала – вязала, пекла и слушала радио дни и ночи напролет. Отец ходил на работу – у него не было другого выбора – но кроме этого он не делал больше ничего. Раньше он лепил из глины фигурки животных, носил их на работу и там обжигал в печи. Теперь он едва с нами разговаривал. Никто в доме ни с кем не разговаривал. И вот пришло время собираться в отпуск.
У меня прекратились месячные. Я переболела лимфоидной ангиной и была очень слаба. Мне нравилось в колледже, нравилось работать на рынке, но я спала по десять часов кряду каждую ночь, и в первый, но далеко не в последний раз стала слышать голоса – очень ясно, и при этом они звучали не у меня в голове, а явно давали понять, что находятся снаружи.
Я попросилась остаться дома.
Мама ничего не ответила.
В день отъезда, утром, мама собрала два чемодана – один отцу, один себе, и они вышли из дома. Я пошла проводить их до автобусной станции и спросила, где ключ от дома.
Она ответила, что не доверяет мне и не может оставить меня дома одну. Я могу жить у пастора, с ним обо всем договорено.
- Ты мне об этом не говорила.
- Говорю сейчас.
Подъехал автобус. Пассажиры начали усаживаться.
- Дай мне ключ. Это мой дом, я там живу.
- Мы вернемся в следующую субботу.
- Папа...
- Ты слышала, что сказала Конни...
Они сели в автобус.
Я встречалась с девушкой, которая еще училась в школе – с моим днем рождения в конце августа я вечно была самой младшей в классе, а у этой девушки, у Джейни, день рождения был в октябре, и она в своем классе была одной из старших. Так что между нами была всего пара месяцев – и целый школьный год разницы. Она собиралась перейти в колледж осенью. Она мне жутко нравилась, но я боялась ее поцеловать – Джейни пользовалась популярностью у мальчиков, и у нее был бойфренд. Но встречаться она хотела со мной.
Я пошла к ней домой и рассказала, что случилось, а ее мама, весьма милая женщина, разрешала мне ночевать в принадлежавшем им домике-прицепе, припаркованном у дома.
Я была в ярости. Мы пошли прогуляться, и я сорвала с петель ворота изгороди и зашвырнула их в реку. Джейни обняла меня за плечи.
"Пойдем и вломимся в дом! Это же твой дом все-таки!"
Так что ночью мы зашли с тыльной стороны участка и перелезли через забор во двор. Отец держал кое-какие инструменты в небольшом сарайчике; я нашла там ломик-фомку и молоток с гвоздодером, и вскрыла дверь кухни.
Мы пробрались внутрь.
Мы вели себя по-детски. Мы и были детьми. Мы разогрели мясной пирог – их тогда продавали в плоских формочках из фольги – и открыли банку консервированного горошка. В нашем городе был свой консервный завод, и консервированная еда стоила недорого.
Мы еще выпили немного разлитого в бутылки напитка, которое у нас любили называть сарсапариллой – на вкус оно было как смесь лакрицы и патоки, по цвету – черным, оно пенилось и продавалось на рынке, на лотках, в бутылках без наклеек. Я всегда покупала его, если у меня водились деньги, и для миссис Уинтерсон – тоже.
[Корневое пиво (Рутбир, англ. Root beer, также известное как Сассапарилла) — газированный напиток, обычно изготовленный из коры дерева Сассафрас.
Безалкогольная версия рутбира изготавливается из экстрактов или сиропов с добавлением газированной воды.
Алкогольная версия изготавливается путём сбраживания смеси экстракта и сахара с дрожжами. Обычно после брожения получается алкогольный напиток, содержащий 0,4 % алкоголя (для сравнения — большинство видов пива содержит 3 и более % алкоголя, квас — 1-2 %).]
Дом внутри выглядел симпатично. Миссис Уинтерсон его лично отделывала. Она была мастером резки и поклейки обоев. Отцу оставалось развести клей и отрезать куски обоев под ее руководством, а потом подавать полотнища наверх, на лестницу, чтобы мама могла приладить их, приклеить и выгнать пузыри воздуха большой кисточкой.
Естественно, все эти манипуляции выполнялись в ее неподражаемом стиле. Как всякий невротик, она должна была любой ценой довести дело до конца.