В 1951 году еще один англоязычный магазин под названием "Лё Мистраль" был открыт на левом берегу Парижа американцем Джорджем Уитмэном. Помещением для него послужило здание монастыря 16-го века, по адресу: улица Бюшри, 37, рядом с площадью Сан Мишель и в паре шагов от Сены, Собора Парижской Богоматери и острова Сите. Подобно "Шекспиру и Компании", магазин стал очагом литературной культуры в богемном Париже. Туда частенько захаживали писатели бит-поколения, такие как Аллен Гинсберг, Грегори Корсо и Уильям Сьюард Берроуз.
После смерти Сильвии Бич в 1964 году, Уитмэн переименовал свой магазин в "Шекспир и Компания" в честь настоящего. Среди его клиентов были Генри Миллер, Анаис Нин и Ричард Райт. В магазине есть 13 спальных мест, по словам Уитмэна 40 000 человек оставались там на ночь со времени его открытия.
Джордж Уитмэн умер 14 декабря 2011 года в возрасте 98 лет. Его дочь, Сильвия Бич Уитмэн, теперь управляет магазином. В нём регулярно проводятся воскресные чаепития, чтения поэзии и встречи с авторами.]
Сильвия помогла мне устроиться в старомодной, давно не перестраивавшейся гостинице "Эсмеральда" рядом с магазином. В комнате на верхнем этаже, с видом на церковь, без телефона, без телевизора – только кровать и стол – я обнаружила, что могу спать и даже работать.
Я могла просиживать в букинистическом отделе магазина весь день и большую часть ночи. Я читала, а собака Сильвии лежала рядом. Когда мне приходила фантазия пройтись, собака, Колетт, тоже шла со мной. Это было простое и надежное убежище.
В магазине с меня никто ничего не спрашивал, даже наоборот – за мной присматривали. Я приехала больной, с инфекцией дыхательных путей, и Сильвия не дала мне уехать домой в таком состоянии. Вместо этого она приготовила мне суп, поменяла мои билеты, купила мне пижаму и уложила в кровать.
У меня было такое чувство, что вернулись старые деньки в Аккрингтонской публичной библиотеке. Я была в безопасности. Меня окружали книги. Дыхание мое становилось более ровным и глубоким, я больше не чувствовала себя загнанным зверем. Это не могло длиться долго, но это было бесценно.
Между тем, мне не делалось лучше. Мне становилось хуже.
Я не шла к врачам, потому что не хотела таблеток. Если мое состояние меня доконает, значит, я от него и умру. А если это на всю оставшуюся жизнь, то я не буду так жить.
Я четко понимала, что не могу отстроить свою жизнь и не могу собрать ее воедино каким-то другим способом. Я представления не имела, что лежит по ту сторону этого пространства. Я знала одно: прежний мир исчез навсегда.
Я чувствовала себя, словно дом с привидениями. Я не могла предсказать, когда невидимая сущность нанесет удар – но ощущение было такое, что тебе врезали по животу или по груди, лишая возможности дышать. И когда это происходило, я в голос кричала от боли.
Иногда я валилась на пол и сворачивалась калачиком. Иногда опускалась на колени, хватаясь за мебель.
Это всего на миг... и следующий тоже...
Держись, держись, держись.
Я люблю природу и никогда не прекращала за ней наблюдать. Красота деревьев и полей, холмов и ручьев, смены цветов, всякой живой мелюзги, вечно занятой и куда-то спешащей. Долгими часами я бродила по полям или сидела, прислонившись спиной к каменной стене, наблюдая за облаками и погодой, черпая в этом хоть какую-то устойчивость. Потому что я знала: все это останется здесь, когда меня не будет, когда я решу, что пора уходить... Мир был прекрасен. А я была в нем крохотной точкой.
На выбранной мною тропинке лежал мертвый лис. Ни отметинки на сильном рыжем теле. Я перенесла его в кусты. Пожалуй, с меня тоже хватит.
И я чувствовала, что проделала неплохую работу. Я не растратила даром свою жизнь. Я могла уходить.
Я написала друзьям и детям письма. Помню, подумала, что мне теперь не придется заполнять годовую отчетность по налогам и возмещению НДС. А потом еще мысль: "Интересно, власти штрафуют тех, кто умер не по естественным причинам? Станет ли налоговая служба Ее Величества утверждать, что я решила покончить с собой, потому что не желала заполнять налоговую отчетность? Наверняка за это предусмотрена какая-то пеня".
На какое-то время я даже успокоилась и казалось, отложила расплату по счетам, посмотрев смерти в лицо.
До наступления пятидесятых половина самоубийств в Англии совершалась с помощью газа. В те времена в дома поставлялся светильный газ, который получали из угля, и в нем было полно окиси углерода, иначе называемого угарным газом. Угарный газ не имеет цвета и запаха и является злейшим врагом всех кислородозависимых существ. Он вызывает галлюцинации и подавленное состояние. Он может заставить вас увидеть привидения – на самом деле, существует версия, что в доме с привидениями можно обнаружить не астральную субстанцию, а очень даже химическую. И это звучит весьма правдоподобно. Девятнадцатый век был веком ужасных привидений и призрачных видений. Век сверхъестественного в литературе и восприятии живших тогда людей.
"Дракула", "Женщина в белом", "Поворот винта", "Доктор Джекил и мистер Хайд", видения М.Р. Джеймса и Алана Эдгара По. Рост числа еженедельных спиритических сеансов.
Век газовых ламп и привидений. Это вполне может оказаться одной и той же вещью. Классическая картинка – мужчина или женщина засидевшиеся допоздна при свете газовой лампы и увидевшие призрак, могли просто страдать от средней степени тяжести отравления угарным газом.
Когда в шестидесятых годах появился природный газ, количество самоубийств в Великобритании сократилось на треть – и может, именно поэтому ряды привидений тоже поредели, а может, мы просто больше не галлюцинируем у себя в домах.
Теперь отравиться газом до смерти не так-то и легко. Газовые плиты незажженный газ не пропускают, а в современных автомобилях установлены каталитические нейтрализаторы.
Но у меня был старый "Порше 911".
Герман Гессе называл самоубийство образом мышления – и в мире полно людей, которые номинально живы, но совершили самоубийство гораздо худшее, чем физическая смерть. Они освободили жизнь от себя.
Я не хотела освобождать жизнь. Я любила жизнь и люблю. Жизнь для меня слишком ценная штука, чтобы не жить ею в полную силу. Я думала: "Если я не могу жить, тогда я должна умереть".
Мое время вышло. Я ощущала это всей кожей. Личность, ушедшая из дома в шестнадцать лет и с боем пробившаяся сквозь все стены на своем пути, бесстрашная, никогда не оборачивавшаяся назад, хорошо известная писательница, хоть и получавшая противоречивые отзывы (от "она блестяще пишет" до "что за дрянь"), заработавшая деньги, добившаяся своего, хороший друг, непостоянная и сложная любовница, схлопотавшая пару небольших нервных срывов и длительное психическое расстройство, но всегда способная собраться, все превозмочь и продолжать двигаться вперед – эта личность, эта Джанетт Уинтерсон перестала существовать. В феврале 2008-го я попыталась свести счеты с жизнью. Со мной в гараже был мой кот. Я не знала об этом, когда плотно закрывала двери и запускала двигатель. Мой кот царапал, царапал и царапал меня по лицу.
Той ночью, позже, лежа на гравии и глядя на звездное небо – звезды были чудесны, а под ними, в темноте, проступали контуры леса, я услышала голос. Я понимаю, что мне это почудилось, но именно чудо мне и было нужно.
"Тебе должно родиться снова. Тебе должно родиться снова" (Иоанн 3:7).
Я уже была рождена дважды, разве нет? – моя потерянная мать и моя новая мать, миссис Уинтерсон – эта двойная идентичность сама по себе сродни шизофрении – и то, что я ощущала себя девочкой, которая на самом деле мальчик, а мальчик в свою очередь ощущал себя девочкой. Двойственность в самом сердце вещей.
Но затем я кое-что поняла. Я поняла: родиться дважды – это не о том, чтобы быть живым, но о том, чтобы выбрать жизнь. Выбрать быть живым и осознанно принять жизнь – со всем присущим ей буйно цветущим хаосом и со всей ее болью.
Мне была дана жизнь, и я сделала все, что могла с тем, что мне досталось. Но больше здесь делать было нечего. Что бы ни прорвалось сквозь совпадение или одновременность ухода Деборы и того, что я обнаружила бумаги об удочерении, было для меня одной-разъединственной возможностью получить еще один шанс.
Это была переброшенная через пространство веревка. Этот шанс с равным успехом мог меня как погубить, так и спасти, и я думаю, возможности были равновероятны. Утратить все в гневе и ярости – и незаметно вернуть потерянную утрату. Дверь в темную комнату распахнулась настежь. Дверь, находящаяся в самом низу лестницы наших кошмаров. Дверь Синей бороды с ржавым от крови ключиком.
Дверь распахнулась настежь, и я в нее вошла. В комнате не оказалось пола, и я падала, падала и падала.
Но я была жива.
И в ту ночь холодные звезды сложились в созвездие в моем больном разуме.
Там не было никаких линейных связей. Да вы и сами можете это понять, читая написанное мной. Я хочу показать, как это происходит, когда разум работает с собственной ущербностью.
В марте 2008-го я лежала в постели, выздоравливала и читала "Собачьи души" Марка Доти.
Это мемуары о жизни с собаками – а на самом деле, история о жизни с жизнью. Жить с жизнью очень трудно. В основном, мы делаем все, чтобы жизнь заглушить – сделавшись послушными или праздными. Притихшими или гневными. Крайности дают тот же эффект; они изолируют нас от глубины жизни.
А еще крайности – будь то скука или ярость – успешно заслоняют нас от чувств. Я понимаю, что чувства наши могут быть настолько невыносимыми, что мы задействуем хитроумные стратегии – бессознательные стратегии – чтобы держать эти чувства на расстоянии. Мы подменяем одно чувство другим, мы избегаем чувства грусти, одиночества, страха или ущербности и вместо этого ощущаем гнев. Это может сработать и другим образом – иногда вам действительно нужно разозлиться, а не чувствовать свою ущербность, иногда вам действительно нужно чувствовать любовь и одобрение, а не пережевывать трагические события вашей жизни.