Необходимо мужество, чтобы осмелиться чувствовать – и при этом не разменяться на обмен чувствами, и не перенести их все скопом на другого человека. Знаете, как в парах – один всегда то хнычет, то злится, тогда как второй кажется воплощением спокойствия и рассудительности.
Я поняла, что мне трудно испытывать чувства, хоть они меня и переполняли.
Я часто слышу голоса. Я понимаю, что это переносит меня прямиком в категорию сумасшедших, но меня это не особо волнует. Если вы, подобно мне, верите, что разум хочет исцелить себя, и что психика стремится к согласованности, а не к разрушению, тогда нетрудно прийти к выводу, что разум будет озвучивать все, что необходимо для выполнения задачи.
Мы сейчас полагаем, что люди, которые слышат голоса, способны на ужасные вещи. Голоса слышат убийцы и психопаты, религиозные фанатики и террористы-смертники. Но в прошлом голоса были почтенными, если не сказать – желанными. Они вещали провидцам и пророкам, шаманам и ведьмам. И конечно же, поэтам. Слышать голоса может быть благом.
Сумасшествие – это начало процесса. Но оно не должно быть конечным результатом.
Ронни Лэйнг, врач и психотерапевт, ставший известным в шестидесятые и превратившийся в гуру семидесятых, понял, что сумасшествие – это процесс, и он должен к чему-то вести. Но в большинстве случаев он так устрашает самого человека изнутри, равно как и людей снаружи, что единственным выходом становятся медикаменты или клиника.
[Рональд Дэвид Лэйнг (1927 — 1989) — шотландский психиатр, много писавший о заболеваниях психики, в первую очередь о переживаниях во время психоза. Один из четырёх ведущих идеологов движения антипсихиатрии. Рассматривая поведение каждого пациента как правомерное выражение личной свободы и отражение переживаемого опыта или внутренней реальности, а не симптомы заболевания, он отрицал все критерии, отделяющие психическое здоровье от психического расстройства, которые пытается установить академическая психиатрия.]
Степень нашего сумасшествия все время меняется. Возможно, мы менее терпеливы к безумию, чем во все предыдущие века. Ему нет места в нашей жизни. А что особенно важно – на него нет времени.
На то, чтобы сойти с ума, требуется время. И на то, чтобы вернуть себе ясность разума, тоже требуется время.
Во мне существовала личность – часть меня – или как вам будет угодно ее описать – настолько поврежденная, что ей проще было увидеть меня мертвой, чем со мной примириться.
Эта моя часть – одинокая, скрытая в грязном заброшенном логове, всегда была способна устроить набег на остальную территорию. Вот откуда мои вспышки яростного гнева, разрушительное поведение, моя собственная потребность разрушить любовь и доверие, поскольку любовь и доверие были разрушительны для меня. И моя опрометчивость в сексе, а никакая не свобода. И тот факт, что я никогда себя не ценила и всегда готова была броситься вниз с крыши моей собственной жизни. Была ли в этом какая-то романтика? Был ли это бунт неуемного творческого духа?
Нет.
Способность творить всегда находится на здоровой стороне – это не то, что сводит нас с ума, нет, это живущая в нас способность, пытающаяся уберечь нас от безумия.
Потерянное злобное порочное дитя, в одиночестве обитающее на самом дне болота, не было творческой частью Джанетт – оно было жертвой военных действий. Жертвоприношением. Она ненавидела меня. Она ненавидела жизнь.
Во многих сказках – и вы их читали – встречается герой, который в безнадежной ситуации заключает сделку с нечистой силой и получает то, в чем нуждается – то, что ему до зарезу нужно, чтобы продолжить путь. А позже, когда принцесса спасена, дракон повержен, сокровища покоятся в сокровищнице и замок украшен – на сцену является нечистая сила и требует отдать новорожденного наследника, либо превращает его в кота, либо – как тринадцатая, не приглашенная на праздник фея – одаривает смертоносным подарком, убивающим счастье.
Это ущербное смертоносное существо вместе с его сверхъестественными способностями нужно позвать домой – но на определенных условиях.
Помните, как принцесса целует лягушонка – и бац! - вот он, принц? Оказывается, нужно было обнять и поцеловать это покрытое слизью омерзительное создание, которое обычно водится в колодце или пруду и питается слизнями. Но вернуть уродливой части человеческий облик – это вам не упражнение для благонравного внутреннего соцработника.
Это самое опасное дело на свете. Это похоже на разминирование бомбы, только в роли бомбы – вы сами. Вся проблема в том, что этот уродец – вы и есть. Может, он отделился и живет, и пакостит в нижней части сада, но он делит с вами одну кровь и питается вашей пищей. Только троньте его – и покатитесь в пропасть вместе с ним.
И – просто упомяну – что это создание обожает самоубийства. Смерть – это часть его сферы деятельности.
Я рассказываю об этом так подробно потому, что в моем безумии мне стало ясно, что я должна начать разговаривать с этим существом.
Я лежала в постели, читала "Собачьи души", и голос, прозвучавший снаружи, а не внутри меня, произнес: "Поднимайся и берись за работу".
Я тут же оделась и пошла в кабинет. Растопила дровяную печь, уселась, не снимая пальто, потому что комната промерзла насквозь, и написала: "Это началось, как начинаются все важные вещи – совершенно случайно".
И с того момента, каждый день, я писала детскую книгу, которую назвала "Битва Солнца".
Каждый день я принималась за работу, без всякого плана, без сюжета, чтобы самой увидеть, что мне нужно высказать.
Именно поэтому я уверена, что творчество – это проявление здоровья. Я хотела выздороветь, и шанс на выздоровление мне дала книга.
Ничего удивительного в том, что это была детская книга. Полоумное существо, угнездившееся во мне, было потерявшимся ребенком, которому хотелось услышать сказку. Повзрослевшая я должна была эту сказку рассказать.
Так что одним из первых в новой книге само собой появилось нечто по имени Существо Из Двух Половин.
"Вошедшее в комнату Существо было расщеплено пополам как раз вдоль середины тела, так что у одной его половины был один глаз и одна бровь, одна ноздря, одна рука, одна нога, одна ступня, а другая половина была точно такой же.
Ну, почти точно такой же, потому что если Существо вас еще недостаточно впечатлило, то надо сказать, что одна его половина была мужской, а другая – женской. И у женской части была грудь. Ну, одна грудь у нее точно была.
Существо казалось живым, как человек, но какое человеческое существо может родиться разделенным надвое?
Одежда Существа была такой же странной, как и оно само. Мужская половина носила рубашку с одним рукавом и бриджи с одной штаниной, а там, где полагалось быть второму рукаву и второй брючине, одежда была обрезана и подшита. Еще на Существе поверх рубахи болталась кожаная жилетка, она была целой, и казалось, что вторая ее половина не заполнена ничем, что, впрочем, так и было.
Под бриджами, или, может быть, бриджем – а как еще назвать предмет одежды, у которого только одна штанина, а не две? – виднелся высокий носок до колена, внизу переходивший в большой кожаный полуботинок.
У этой части Существа не было бороды, но в своем единственном ухе оно носило золотую серьгу.
Другая половина выглядела не менее странно. Леди носила пол-юбки, пол-блузки и пол-шляпки на принадлежавшей ей половине их общей головы.
На ее талии, вернее, на той ее части, где должна была быть талия, висела здоровущая связка ключей. Серег она не носила, но на ее руке, более изящной, чем рука другой половины, на каждом ее пальце, красовалось по кольцу.
Выражение на обеих половинках лиц было крайне неприветливым".
[До боли напомнило книгу Клюева "Между двух стульев".
"Она состояла из двух четко отграниченных друг от друга половин левой и правой, причем, по всей вероятности, половины эти принадлежали раньше разным людям. Левая сторона была несомненно заимствована у красавицы: золотые кудряшки, трогательный серый глазок с длинными пушистыми ресницами, половинка изящного носика и пунцовых губок безупречного рисунка, половина подбородка с половинкой ямочки, половинка точеной шеи, обольстительное плечико, прекрасные линии руки, талии, бедра, стройная ножка — во все это можно было бы без памяти влюбиться, если бы не правая сторона. Всклокоченные белобрысые патлы нависали над косеньким глазом, дальше следовали половина приплюснутого и, видимо, перебитого носа, уголок толстых брюзгливых губ, шея в складках, свисавших с подбородка, могучее мужское плечо… ну, и так далее, до земли. Вертикальный шов на ее платье соединял кружевной сарафанчик с грубошерстным салопом, левая ножка была обута в серебряную туфельку, правая нога – в черный резиновый ботик. Обувь обнаруживала отчетливое несоответствие размеров…
Увидев Петропавла, хозяйка тоже сильно удивилась и тотчас принесла странные извинения:
– Простите великодушно: я думала, это Тупой Рыцарь, от которого я уже припухла!
Все это — и дикое несоответствие частей, и странный лексический контраст, не говоря уже о голосе, невероятным образом совмещавшем в себе разные регистры, – настолько ошарашило Петропавла, что тот не только не извинился, но и не поздоровался.
– Смежная Королева, – очаровательно противно улыбнулась хозяйка и, опять не дождавшись ответа, предложила: – Входите, пожалуйста, или гребите отсюда тогда уж!"]
Моей собственной зловредной и неприятной части нравилось, что я пишу "Битву Солнца". Она начала со мной говорить. Она сказала: "Ничего удивительного, что Деб от тебя ушла – а с чего бы ей хотеть с тобой быть? Тебя даже собственная мать бросила. Ты дешевка. Я единственная, кто об этом знает, но тебе – грош цена".
Я записала это себе в блокнот. И решила, что готова беседовать с этой злобной психопаткой всего час в день – и только пока мы на прогулке. Она никогда не хотела идти гулять, но я ее заставила.