Я завтракала с подругой, писательницей Али Смит. Она сказала: "Просто поцелуй ее".
Сьюзи поехала к дочери в Нью-Йорк, чтобы поговорить. Ланна сказала: "Просто поцелуй ее, мамочка".
Мы так и сделали.
С ней я ощущала такое доверие, что поняла – я смогу продолжать свои поиски. Когда ребенка усыновляют, это происходит только с ним, с ним одним. Дитя понимает, что от него отказались – я в этом уверена. Именно поэтому путешествие к истокам нельзя совершать в одиночку. Ужасы и страхи возникают неожиданно и не поддаются контролю. Вам нужен кто-то, на кого можно опереться. Кто-то, кто поддержит вас. Именно это Сьюзи для меня и делала – день за днем. Мои друзья тоже не отставали. Помимо прочего, период моего безумия и розыски настоящих родителей научили меня обращаться за помощью, а не разыгрывать из себя Суперженщину.
Я поделилась своими страхами с Рут Ренделл, моей подругой. Она знала меня с тех пор, как мне исполнилось двадцать шесть – я тогда пыталась пробиться в жизни, и она разрешила мне пожить в принадлежавшем ей коттедже, чтобы я могла писать. В ее доме я написала "Страсть". Она была хорошей матерью – никогда меня не осуждала, спокойно поддерживала, давала выговориться, давала мне возможность просто жить.
[Рут Барбара Ренделл, баронесса Ренделл из Баберга (1930 — 2015) — британская писательница, автор популярных детективов и триллеров. Писала также под псевдонимом Барбара Вайн (Barbara Vine). Лауреат многих литературных премий, включая несколько "кинжалов" (серебряный, три золотых и бриллиантовый кинжал Картье) от Ассоциации писателей-криминалистов, премии газеты The Sunday Times за литературное мастерство и премии Эдгара По (как Барбара Вайн).
Кавалер ордена Британской империи (1996), баронесса.]
Рут – пожизненный член Палаты лордов от лейбористской партии. У нее широкий круг знакомств, и она подумала, что сможет мне помочь. Она в частном порядке побеседовала с несколькими баронессами, и они пришли к соглашению, что я должна действовать с максимальными предосторожностями.
Я широко известна в Великобритании, и если уж я собиралась увидеться со своей матерью, я хотела, чтобы она узнала меня, а не мой общественный образ. И я не хотела столкнуться с тем, что об этой истории могли прознать газеты. "Апельсины" – это история приемного ребенка, и "Апельсины" – это книга, которая у всех ассоциируется со мной.
Может, я и параноик, но это оправданные страхи. Было дело, журналисты уже стояли лагерем у меня в саду, чтобы "разоблачить" моих подружек, и я беспокоилась, что они будут только счастливы "разоблачить" еще и историю с потерянной матерью.
Так что я чувствовала себя весьма некомфортно, если бы мне пришлось заполнить бланк, отослать его по почте и изложить свою историю сотруднику соцслужбы – обязательное требование в Великобритании, если вы желаете получить доступ к закрытым записям об усыновлении.
Поиски мои усложнялись еще и тем фактом, что до 1976 года все усыновления в Великобритании происходили на основании закрытых записей. Детям и матерям гарантировалась пожизненная анонимность. Когда закон был изменен, люди вроде меня получили возможность обратиться за оригинальным свидетельством о рождении и впоследствии – возможность связаться со своими давно утраченными родственниками. Но процедура требовала публичности и соблюдения формальностей, что в моем случае было чревато возникновением проблем.
Рут свела меня с Энтони Дугласом, главой Службы поддержки и консультации при судебной службе по вопросам семьи и детства. Он сам – приемный ребенок, и после встречи вошел в курс моего затруднительного положения и предложил мне содействие в поисках матери без риска, что все дело станет достоянием общественности прежде, чем я буду к этому готова.
Я передала ему имена, которые носила в себе сорок два года. Имена моих родителей – Джессика и Джон, а также их фамилии, которые здесь я не могу привести.
Через пару недель он перезвонил мне и сообщил, что мое дело об удочерении найдено, но и только, потому что Архивное управление Саутпорта – а в моем случае архивный подвал – был затоплен во время морского наводнения и многие записи были необратимо повреждены. Я подняла глаза к небу. Миссис Уинтерсон явно прослышала, что я веду поиски, и устроила наводнение.
Через неделю Энтони снова перезвонил – мое дело открыли, но имена, которые я ему дала, не совпадали с указанными в записях.
Чье же свидетельство о рождении я нашла в ящике?
И кто тогда я?
***
Следующим шагом стало наплевать на риск, которого я так боялась, и обратиться в службу министерства внутренних дел обычным путем, что означало посетить сотрудника соцслужбы в Управлении записи актов гражданского состояния Саутпорта, в графстве Ланкашир.
Сьюзи взяла отгул, чтобы поехать со мной, и мы договорились, что я приеду в Лондон и встречусь с ней там, потому что перед столь важными событиями лучше провести ночь в собственной постели.
В то утро поезд, на котором я хотела уехать, отменили, а следующий еле тащился из-за неполадок с двигателем. Чем медленнее двигался поезд, тем быстрее стучало мое сердце. В итоге я уселась рядом с кем-то едва знакомым, кто разговаривал тем больше, чем медленнее мы ехали.
К тому времени, как я добралась до Паддингтона, у меня оставалось всего четырнадцать минут, чтобы доехать до вокзала Кингс Кросс. Невозможно. Это же Лондон. Даже на такси это займет минимум двадцать минут. Оставалась единственная надежда – Virgin Limobikes – служба мототакси, которой я пользовалась.
Когда я выбежала из здания вокзала, большой байк уже ждал меня с заведенным двигателем. Я вскочила на заднее сиденье, мотоцикл взревел и запетлял по запруженным лондонским улицам, и хоть я не робкого десятка, но мне пришлось зажмуриться.
Восемью минутами позже я оказалась на платформе, до поезда оставалось три минуты, и там была Сьюзи – все ее пять футов два дюйма, в замшевых ковбойских сапогах, в бусах, короткой юбке, с взлохмаченными волосами и в пальто золотого цвета от Кельвина Кляйна. С виду добрая и очаровательная, она наполовину втиснулась в дверь тамбура и слегка покровительственно заигрывала с ошеломленным охранником, потому что не собиралась позволить поезду отойти без меня.
Я буквально влетела в дверь. Раздался свисток.
И вот мы едем в Главное управление записи актов гражданского состояния с моим паспортом и двумя смятыми перечеркнутыми клочками бумаги – постановлением суда и справкой о состоянии здоровья младенца. Я весила 6 фунтов 9 унций.
Мы со Сьюзи сидим в рабочем офисе – такой узнаешь сразу, где бы ты в мире ни находился: стол из ламинированного ДСП с металлическими ножками, низкий журнальный столик, вокруг которого сгрудились уродливые стулья, обивка которых наполовину ядовито-зеленая, наполовину вырвиглазно-оранжевая. Ковролин на полу. Канцелярский шкаф и пробковая доска для стикеров. Большой обогреватель. Окно без занавесок.
Сьюзи – одна из самых опытных и умелых психоаналитиков мира. Когда встреча начинается, она улыбается мне, не произнося ни слова. Ее мысли заняты мной. Я это отчетливо ощущаю.
Социальный работник, к которому мне пришлось явиться на прием, оказывается дружелюбной и непосредственной женщиной по имени Риа Хейуорд.
Она кратко рассказывает о защите информации, о различных постановлениях, регулирующих вопросы усыновления в Великобритании и об обычных процедурах. Если я хочу продолжать, потребуется соблюсти некоторые формальности. Это обычная практика.
Она смотрит на мои бумаги – постановление суда и справку о состоянии здоровья младенца – и замечает, что моя мать кормила меня грудью.
"Это было единственным, что она могла вам дать. Она отдала вам то, что могла. Ей необязательно было это делать, и ей было бы намного легче, если бы она этого не сделала. Грудное вскармливание формирует прочнейшую связь. Когда вам было шесть недель, она вас отдала, но вы все еще были ее частью".
Я не хочу плакать. Я плачу.
А затем Риа протягивает мне документ с наклеенным стикером.
- Здесь имя вашей биологической матери и ваше первоначальное имя. Я туда не заглядывала, потому что считаю, что усыновленная особа должна увидеть это первой.
Я поднимаюсь на ноги. Мне трудно дышать.
- Вот так все просто?
Сьюзи и Риа обе улыбаются мне, когда я беру документ и отхожу с ним к окну. Я читаю имена. А потом приходят слезы.
Я не знаю, почему. Почему мы плачем? Имена читаются, как выбитые в камне руны.
Письмена на теле – это секретный код, видимый только при определенном
освещении.
Я слышу голос Риа.
- Долгие годы я консультировала многих матерей, которые отдавали своих детей на усыновление, и могу сказать вам, Джанетт, что ни одна из них не хотела этого делать. Вы были желанным ребенком – вы это понимаете?
Нет. Я никогда не чувствовала себя желанной. Я не из той колыбели.
- Вы это понимаете, Джанетт?
Нет. Всю свою жизнь я повторяла один и тот же шаблон отторжения. Мои книги принесли мне успех, но я все равно чувствовала себя самозванкой. Когда пресса и критики ополчались на меня, я отвечала им яростным рычанием и нет, я не верила, тому, что они говорят обо мне или моих работах, потому что написанное мной всегда оставалось для меня ясным, несущим свет и незапятнанным. Но лично я всегда знала, что была нежеланной.
Безрассуднее всего я любила там, где моя любовь не могла найти разумного и ровного ответа, вмешиваясь в браки и сложные отношения. Я портила все, что только могла, но при этом оставалась в отношениях слишком долго, потому что не хотела быть слабачкой, которая не знает, как любить.
Но я и правда не понимала, как это – любить. Если бы я могла признаться в этом самой себе, если бы осознала вероятность того, что любой человек с моей историей (моими историями, как вымышленной, так и реальной), столкнулся бы с проблемами в любви, то что, что было бы тогда?
Послушайте, все мы – люди, человеческие существа. Послушайте, мы ведь предрасположены к любви. Любовь всегда рядом, но нам нужно, чтобы нас научили любить. Мы хотим стоять прямо, хотим ходить, но нужен кто-то, кто возьмет нас за руку, кто покажет, как держать равновесие, кто будет нас направлять и поднимет, когда мы упадем.