Послушайте, падения неизбежны. Любовь рядом, но нам нужно научиться любить – всем ее формам и возможностям. Стоять на двух ногах я научилась сама, но научить себя тому, как нужно любить, я не могла.
В нас заложена потенциальная способность говорить. В нас заложена потенциальная способность к любви. Но для того, чтобы эти возможности высвободить, нам нужны другие люди.
В своих работах я нашла способ говорить о любви – по-настоящему. Но способа любить я не нашла. Это была своего рода подмена.
Я сижу в комнате вместе со Сьюзи. Она любит меня. Я хочу это принять. Я хочу любить хорошо и правильно. Я думаю о последних двух годах и о том, как изо всех сил стараюсь растопить камень, которым обросло мое сердце.
Риа улыбается, а ее голос доносится словно откуда-то издалека. Все кажется таким реальным, потому что очень беспокоит меня, и в то же время таким далеким, потому что я не могу сосредоточиться. Риа улыбается.
"Вы были желанным ребенком, Джанетт".
***
По дороге домой, еще в поезде, мы со Сьюзи открываем маленькую бутылку бурбона "Джим Бим".
- Помогает справиться с эмоциями, – говорит она и, как всегда, добавляет: – Как ты себя чувствуешь?
Наше тело устроено так, что лимбическая система находится в приоритете по отношению к нервным путям. Мы задуманы и созданы, чтобы чувствовать, и нет на свете ни мысли, ни состояния разума, которые при этом не облекались бы в чувства.
Никто не может чувствовать слишком много, наоборот, многие из нас работают над тем, что чувствуют слишком мало.
Чувствовать – это страшно.
Ну, по крайней мере, я так считаю.
В поезде тихо – усталые пассажиры, поздно возвращающиеся домой с работы, не станут особо шуметь.
Сьюзи сидит напротив меня, читает, а ее нога касается моей под столиком. У меня в голове вертится стихотворение Томаса Харди.
[Томас Харди (Томас Гарди, 1840 — 1928) — крупнейший английский писатель и поэт поздневикторианской эпохи.
Основные темы его романов — всевластие враждебной человеку судьбы, господство нелепой случайности. Место действия — вымышленный Уэссекс на юго-западе Англии. Поэзию Харди отличает исключительное многообразие метрики и строфики.]
Ты не попрощалась.
Ни слова, ни зова, ни вздоха.
Пока я недвижно смотрел,
как алеет рассвет на стене,
не зная, что ты исчезаешь
безмолвно, до срока.
Уходишь сейчас, навсегда все меняя во мне.
Это стихотворение я запомнила после того, как меня оставила Дебора, но на самом деле "навсегда все изменивший" уход произошел тогда, когда мне было шесть недель от роду.
Так стихотворение находит слова, которые ведут за собой чувства.
***
Риа дала мне координаты суда, в котором до сих пор должно было храниться дело о моем удочерении. Жизнь в 1960 году протекала на местах – я-то думала, что мне придется отправиться на розыски как минимум в Манчестер, но оказалось, что все это время мои документы находились в Аккрингтоне.
Я написала самое обычное письмо, в котором интересовалась, сохранилось ли дело.
Через пару недель пришел ответ: да, дело найдено в архиве и теперь мой запрос о доступе к нему будет направлен на рассмотрение судьи.
Мне это не понравилось. Риа сказала мне, что я имею право увидеть эти документы, хоть никто и не знает, что там может быть, а чего может не быть. Иногда материалов оказывается много, иногда – крайне мало. Но в любом случае я найду там название организации, передавшей меня Уинтерсонам на удочерение – название, которое было столь яростно оторвано от верхней части пожелтевшей справки о состоянии здоровья младенца.
Я хотела увидеть эти документы. Какое отношение к этому имел судья, этот никому не известный, но облеченный властью мужчина? Я гневалась, но знала уже достаточно, чтобы понять: я добралась до очень старого, радиоактивного пласта гнева.
Сьюзи улетела в Нью-Йорк, и теперь околачивалась там, потому что в воздухе стояло облако вулканического пепла, и все полеты над Европой и Атлантикой были отменены.
Я была одна, когда из суда пришло очередное письмо. Судья постановил: "Заявителю следует заполнить стандартный бланк заявления и представить для нового рассмотрения".
В письме также содержался совет обратиться к адвокату.
Я сидела на ступеньке заднего крыльца и снова и снова смотрела на письмо, как неграмотный человек. Мое тело слегка подрагивало, как это бывает, если случайно коснешься электроизгороди.
Я пошла в кухню, взяла со стола тарелку и швырнула ее об стену. "Заявитель... стандартный бланк... повторное рассмотрение..." Я же не чертову кредитную карточку заказываю, ирод ты этакий!
А то, что случилось дальше, наполняет меня стыдом, но я все же заставлю себя об этом написать: я обмочилась.
Я не знаю, почему и как это произошло. Я знаю только, что утратила контроль над мочевым пузырем, и что я опустилась на ступеньку, грязная и мокрая, и не могла встать, чтобы вымыться, и плакала так, как это делают все, когда ничего больше не остается.
Мне было не за что удержаться. Я не была той Джанетт Уинтерсон, у которой был свой дом, книги на полках и счет в банке; я была младенцем, мне было холодно и мокро, а судья отобрал у меня маму.
Я в сухой и чистой одежде... Я выпила... Я звоню Риа. Она говорит: "Никаких стандартных заявлений. Тебе не нужен адвокат. Безумие какое-то! Я займусь этим сама, Джанетт. Я тебе помогу".
Той ночью я лежала в кровати и думала о случившемся.
Этот судья – опытный, работающий в суде по делам семьи – неужели ему и в голову не приходило, каково это: стоять на краешке своей жизни и заглядывать в зияющую у твоих ног пропасть?
Неужели так сложно было прислать мне этот "стандартный бланк" или сообщить, где я могу его скачать через интернет? Неужели представители системы обязаны изъясняться этой невнятной юридической заумью?
Меня снова затрясло.
***
"Потерянная утрата" ведет себя непредсказуемо и нецивилизованно. Она рывком погрузила меня в беспомощность, бессилие и отчаяние. Мое тело отреагировало прежде разума. Получение напыщенного письма из мира юридического крючкотворства вызвало бы у меня смех, и я могла бы с ним разобраться, будь я в нормальном состоянии. Я не боюсь адвокатов, я понимаю, что закон огромен и предназначен для того, чтобы устрашать, даже когда нет никаких оснований его опасаться. Он создан для того, чтобы обычный человек почувствовал себя ущербным. Я себя ни в коей мере ущербной не чувствую – но я не ожидала, что снова окажусь шести недель от роду.
Риа принялась наводить справки и выяснила, что после первых встреч в ее офисе – простых и вселявших уверенность – последующее прохождение судебных инстанций часто оказывалось таким невыносимо сложным, что люди просто сдавались.
Тогда мы решили, что к чему бы ни привели мои поиски, мы попытаемся сформулировать некоторые рекомендации для судов и план действий для клиентов, чтобы сделать весь процесс менее кошмарным.
Сотрудница Главного управления записи актов гражданского состояния, желавшая мне помочь, обратилась напрямую в суд с уведомлением, что моя личность уже установлена министерством внутренних дел, и что она готова засвидетельствовать это во время слушания и лично получить мое дело.
"Нет, – ответил судья. – Это не соответствует процедуре".
Я задумалась – а что потребовалось бы от меня, живи я за границей? Мне пришлось бы всякий раз за свой счет приобретать билет на самолет и участвовать в этом кошмаре на чужой земле безо всякой поддержки? Ну, разве что я купила бы два билета? А как, например, дети военных времен, которых вывезли в Австралию?
Но процедура куда важнее, чем жизнь человеческая...
***
Мы со Сьюзи договорились встретиться в аккрингтонском суде.
В зале ожидания рядком сидели горестные юноши в топорщащихся костюмах, в надежде отмазаться от обвинений в управлении транспортным средством в нетрезвом состоянии. Девушки были при полном параде и выглядели одновременно вызывающе и перепуганно. Они оказались здесь по обвинениям в магазинных кражах и нарушении общественного порядка.
Нас вызвали в переговорную, где адвокаты обычно беседуют со своими клиентами. После недолгого ожидания к нам вошел клерк, выглядевший загнанным и несчастным. Мне даже стало его жаль.
В одной руке у него была старая папка, а в другой – большой и толстый процессуальный кодекс. Я поняла, что сейчас начнутся сложности.
Честно говоря, я настолько разволновалась, увидев папку на другом конце стола – папку, в которой лежали все подробности начала моей жизни – что с трудом вообще могла говорить. Опыт копания в прошлом, противоестественное соблюдение буквы закона привели к тому, что в такие моменты я запинаюсь, с трудом подбираю слова, нервничаю, говорю все медленнее и наконец умолкаю. Я ощущаю "потерянную утрату" как физическую боль, и боль эта настолько глубинная, что для нее еще не существует слов. Утрата случилась до того, как я научилась говорить, и возвращаясь в этот момент, я снова теряю дар речи.
Сьюзи была очаровательна, настойчива и неумолима. Бедняга клерк сам не понимал, что он вправе нам сказать, а что нет. Я столько всего хотела узнать – но судья еще не утвердил "обезличенную копию". Предполагалось, что я подпишу несколько документов и уйду, а бумаги мне пришлют позже.
Но вот она, папка, лежит на столе... Не надо позже... пусть это случится сейчас.
Клерк согласился, что вполне может сообщить мне название службы, передавшей меня на удочерение. Он написал его на листе бумаги и сделал фотокопию оригинала, заполненного от руки каллиграфическим почерком служащего. Документ выглядел таким древним... Все бланки, которые он вынимал из папки, пожелтели от времени и были заполнены от руки.
Есть ли там дата рождения моей матери? Это помогло бы мне ее отыскать. Он качает головой. Этого он мне сказать не может.
Ладно, но послушайте – моя приемная мать, миссис Уинтерсон, всегда говорила, что моя биологическая мать родила меня в семнадцать. Если я буду знать ее возраст, я смогу начать поиски на генеалогическом сайте – и хоть у нее достаточно распространенное имя, я уже сузила круг вероятных возможностей до двух, но не знаю, какой из них выбрать. А может быть, оба варианта неверные. Это развилка. Место, где вселенная распадается на две. Помогите мне.