В итоге он сумел однозначно определить моего дядюшку и нашел его адрес в реестре избирателей. Затем он выяснил номер его телефона. Три недели я репетировала этот звонок. Мне нужно было прикрытие.
В субботу с утра, с колотящимся, как у пойманной птички сердцем, я набрала номер. Мне ответил мужской голос.
Я произнесла:
- Добрый день, мы с вами не знакомы, но ваша сестра одно время была очень близка с моей матерью.
Ну, это же так и было на самом деле, верно?
- Которая из них? – переспросил он. – Энн или Линда?
- Энн.
- Ах, Энн... Скажите, как вас зовут? Вы хотите с ней связаться?
Моя мать была жива.
То, что я почувствовала, положив трубку, можно описать как смесь восторга и страха. Миссис Уинтерсон солгала – моя мать не умерла. Но это означало, что у меня действительно есть мать, а все мое самоосознание строилось на том, что я – сирота и при этом единственный ребенок. Теперь же у меня оказался широкий выбор дядюшек и тетушек... и кто знает, сколько еще братьев и сестер?
Я решила написать Энн письмо и переслать его через дядю.
Примерно через неделю ко мне на телефон пришло sms с незнакомого номера. Оно начиналось словами "Моя дорогая девочка". Я подумала, что это спам от русского брачного агентства и почти было собралась его удалить. У моего коллеги недавно украли компьютер, и с тех пор я регулярно получала безумные сообщения от прибалтийских красоток, ищущих себе мужей.
Сьюзи выхватила телефон у меня из рук.
- Думаешь, это от Энн?
- Конечно, нет! – я открыла сообщение. Проблема заключалась в том, что прибалтийские невесты все, как одна, начинали со слов "Поверить не могу, что это ты...". Это sms выглядело так же.
- Хочешь, я перезвоню? – спросила Сьюзи.
Да. Нет. Да. Нет. Да. Нет. Да.
Сьюзи спустилась вниз с моим телефоном, а я проделала то, что делаю всегда, когда чувства ошеломляют меня – я провалилась в сон.
Сьюзи поднялась по лестнице и обнаружила меня похрапывающей. Она меня разбудила.
- Это была твоя мать.
Еще через пару дней пришло письмо с фотографией, на которой мне три недели отроду. Мне показалось, что я там выгляжу весьма обеспокоенной. Но Сьюзи сказала, что все дети выглядят беспокойно – и разве нас можно в этом упрекнуть?
В письме рассказывалось, как маме было шестнадцать, когда она забеременела, и что у моего отца были черные, как смоль, волосы. И как она ухаживала за мной шесть недель в доме матери и ребенка, а потом отдала на усыновление. "Это было очень трудно. Но у меня не было денег и мне было совсем некуда податься".
Она написала мне, что никогда меня не скрывала – меня, которую миссис Уинтерсон приучила думать, что в секрете нужно держать все – книги и любовниц, настоящие имена и настоящие жизни.
А потом она написала: "Ты всегда была желанной".
Ты понимаешь это, Джанетт? Ты всегда была желанным ребенком.
Глава 14
Странная встреча
“...моя мать бежала по улице вслед за мной. Посмотрите на нее – подобно ангелу, подобно световому лучу, скользящему вдоль коляски. Я протянула руки, чтобы поймать ее, но мне достался лишь свет, лишь ее очертания, а она исчезла, как исчезают ангелы, как исчезает свет.
Она ли это – в конце улицы, делающаяся все меньше и меньше, как звезда, отстоящая на сотни световых лет?
Я всегда верила, что мы с ней увидимся снова”.
"Каменные боги" (2007)
Я беседовала с подругой, режиссером Бибан Кидрон. Она поставила телеверсию "Апельсинов", и мы были знакомы уже давно. Мы обе были непостоянными и трудными людьми – как в отношении друг дружки, так и большинства остальных – но при этом обе заключили что-то вроде мирового соглашения с жизнью; не компромисс, а именно соглашение.
Мы со смехом обсуждали миссис Уинтерсон и то, какой чудовищной и невозможной она была, но при этом настолько правильной и нужной для кого-то вроде меня, кто, как и она, ни за что не смог бы смириться с урезанным вариантом жизни. Только она обратилась внутрь себя, а я вышла наружу.
- Да кем бы ты стала, не будь ее? – спросила Бибан. – Я знаю, что ты была несносной, но по крайней мере, ты с этим разобралась. Представь, что ты просто осталась бы несносной!
Да уж... У меня уже был тревожный звоночек в Манчестере. Я открывала выставку работ женщин-сюрреалисток в картинной галерее Манчестера, а потом, поздно вечером, оказалась в баре в компании спонсоров.
Это был один из баров, открытых в подвале, где раньше валялся всякий хлам. Распухший от денег Манчестер, город, изначально знавший толк в алхимии, умел превращать все свои отбросы в золото. Зачем хранить в подвале мешки с мусором, если можно залить его голубоватым светом, нагромоздить пирамиды из хромированных стульев, завесить страшненькие стены кривыми зеркалами и брать по двадцать фунтов за порцию коктейля "Водка Мартини"?
Совершенно уникальный коктейль, надо признать – сделанный на основе картофельной водки, которую отточенными движениями наливал из бутылки дымчато-синего стекла и лично смешивал в вашем присутствии женоподобный бармен.
В тот вечер я была одета в пиджак и юбку от Армани в тонкую полоску, туфли от Джимми Чу и – по причинам, в которые я здесь не могу вдаваться – я нанесла на кожу автозагар.
И до меня вдруг дошло, что я в любом случае сегодня вечером оказалась бы в этом баре. Если бы я не писала книг, если бы не сумела превратить свои странности в поэзию, а гнев – в прозу, то я все равно не смогла бы оставаться никем без денег и связей. Пришлось бы использовать манчестерское волшебство и заставить алхимию работать на себя.
Занялась бы торговлей недвижимостью и сколотила бы себе состояние. Теперь сделала бы себе пластику груди, была бы второй или третий раз замужем и жила бы в деревенского стиля доме с "ренджровером" на гравийной дорожке и джакузи в саду. А мои дети со мной бы не разговаривали.
И я все равно носила бы костюм в полоску от Армани и пила бесчисленное количество коктейлей в самых разных подвальных барах, залитых голубым светом.
Я из тех людей, кто скорее пойдет пешком, чем станет дожидаться автобуса. Из тех, кто поедет кружным путем, но не будет торчать в пробке. Из тех, кто считает, что любая проблема дается нам для того, чтобы ее решить. Я неспособна стоять в очереди – я скорее откажусь от того, за чем нужно стоять – и не воспринимаю слово "нет" в качестве ответа. Что значит "нет"? Либо вы задали неверный вопрос, либо вы спросили не того человека. Найдите способ добиться "да".
- Тебе нужно услышать "да", – сказала Бибан. – Такое "да", которое услышит та, кем ты была и которое поможет тебе примириться со своей предысторией. Я не знаю, зачем тебе это нужно после всех этих лет, но тебе это нужно.
Я думаю, это из-за развилок. Я продолжаю изучать свою жизнь, шарахаясь в разных направлениях, в которых она могла бы проистекать, сложись возможности и обстоятельства так или иначе под влиянием темперамента и желаний, открывающихся и закрывающихся ворот, маршрутов и путей.
Но все неизбежно сводится к тому, кто я есть – как среди всех планет во вселенной только одна голубая планета, одна планета Земля является нам домом.
Я думаю, что за последние несколько лет я добралась домой. Я всегда пыталась обустроить себе дом, но нигде не чувствовала себя дома. Я тяжко трудилась, пыталась героически строить свою жизнь, но всякий раз, заглядывая в список бездомных, я обнаруживала, что все еще числюсь в нем. Я не знала, что такое чувство сопричастности.
Жаждать счастья? Да. Быть сопричастной? Нет.
***
Мне позвонила Рут Ренделл.
- Думаю, тебе нужно собраться и покончить с этим. Теперь, когда ты отыскала свою мать, ты должна с ней увидеться. Ты с ней разговаривала по телефону?
- Нет.
- Да почему же нет?
- Я боюсь.
- Было бы очень странно, если бы ты не боялась!
Я доверяю Рут и почти всегда делаю то, что она мне говорит. Для нее было совсем нехарактерно звонить и устраивать мне допрос, но у нее было такое чувство, что я прячусь. Я и на самом деле пряталась. Я долгие годы делала все, чтобы приблизить этот миг, а теперь тянула время.
- Так каким поездом ты отправишься?
- Ну ладно... Ладно.
Ладно. И несмотря на снегопад и выпуски новостей, увещевавшие всех сидеть дома, я села на поезд до Манчестера. Ночь я решила провести в гостинице, а утром взять такси и поехать к Энн.
Отель мне нравился, и я часто в нем останавливалась. Я провела там ночь перед похоронами отца.
А на следующее утро, когда гроб с телом отца внесли в церковь, я сорвалась. Я не была в этой церкви тридцать пять лет – и вдруг все вернулось и ожило. Прошлое ожило.
Когда я встала, чтобы произнести поминальную речь, то сказала: "В своей жизни я сожалею не о том, что ошибалась в суждениях, но о том, что не позволяла себе чувствовать".
Именно об этом я размышляла, пока тихонько обедала в своем номере.
Существует одно популярное измышление, давно опровергнутое как психоанализом, так и наукой – а поэты и мистики в него изначально не верили – что мысль может существовать сама по себе, не сопровождаясь чувством. Но так не бывает.
Когда мы объективны, мы одновременно и субъективны тоже. Мы нейтральны – и в то же самое время вовлечены в процесс. Когда мы произносим: "Я думаю", мы не оставляем наши чувства снаружи, за дверью. Велеть кому-то не испытывать чувств – все равно что велеть ему умереть.
Мои собственные неудачи в области чувств стали последствием того, что я намеренно подавляла их, когда они становились чересчур болезненными. Я помню, как мы с крестником смотрели "Историю игрушек-3", и я расплакалась, когда брошенный хозяйкой медведь захватил власть в игровой комнате, стал настоящим тираном и высказал суть своей философии выживания так: "Когда ты ничей, тебе не больно".
Но мне хотелось быть чьей-то.
Я выбрала для себя стиль поведения одинокого рейнджера, а не Лесси. Но мне предстояло осознать, что можно быть одиночкой – и хотеть кому-то принадлежать. Мы возвращаемся к тому, что жизнь неоднозначна, что жизнь – это не та или иная вещь, не то или иное понятие, не скучный устаревший выбор из двух противоположностей – нет, это обе они, находящиеся в равновесии. Так просто это написать. Так сложно сделать. Так сложно воплотить.