ИЗМЕНЫ
Сегодня принято делить измены на физические и духовные (интересно, как проводят границу, если и тот и другой вид измены уже состоялся). Изменить — значит на время или навсегда предпочесть другого или другую.
Измен много потому, что невозможно каждый день на протяжении долгих лет любить с тем же напряжением, что и в первые дни. Однако есть совершенно иные судьбы: любовь с годами у некоторых счастливых пар лишь набирает высоту, наступает волшебный миг понимания. Чувство верности выбора усиливается, понимание нарастает.
Это огромная, данная свыше редкость!
В основном пары если не распадаются, то переживают мелкие и крупные кризисы. Семейный климат разряжается руганью, скандалами, примирениями и… изменами. Говорят, что изменяют втайне или в яви гораздо больше людей, чем признаются. Это понятно: измена стыдна. В ней есть отрада нарушения запрета и разрушения того самого «брака-клетки». Человек, к которому семья привыкла и стала считать его чуть ли не мебелью, внезапно становится значимым для кого-то другого, пусть тоже женатого, но чувства внезапно обостряются, возвращается якобы молодость…
Дурные грезы!
Измена разрушает не просто брак, но человеческую душу, вынужденную лгать. Измена — самая большая беда, которая может случиться с семьей. Выйти из измены достойно чрезвычайно сложно — она как воронка, разверзающаяся под ногами. В нее, как в топку, летят прежние чувства и обязательства.
С изменой практически невозможно примириться, ведь она есть худшее оскорбление.
Но переписка в сети с жалобами на супруга и остывание чувств — одно, а физическая близость — уже совершенно другое. И тот и этот вид измены одинаково горестен и оскорбителен, но все-таки отличать их друг от друга необходимо.
Примирение с фактом измены ради любви — возможно, но автоматическое, «ради крепости семьи», уже однажды нарушенной, — неприемлемо.
РУССКИЙ РАЗВОД ДО РЕВОЛЮЦИИ
Развод был диковинной редкостью в царской России — развести могла только Церковь. Основанием для развода были: доказанное прелюбодеяние одного из супругов; добрачная неспособность к брачному сожитию; судебный приговор с лишением всех прав состояния; судебный приговор со ссылкой в Сибирь и лишением всех прав и преимуществ; безвестное отсутствие супруга не менее пяти лет.
На разрушение традиционной семьи повлияла целая совокупность факторов, и в первую очередь — материальное расслоение населения в пореформенной крестьянской среде и увеличение количества горожан за счет уменьшения количества сельских жителей. Развитие практики «отходничества», при которой крестьяне уходили на заработки в города, также не способствовало укреплению семейных связей. Общий кризис патриархальной семьи осложняется ее юридическим статусом, не предполагающим, за редкими исключениями, возможности расторжения брака.
В Российской империи разводы были возможны только в духовных учреждениях; православные нуждались в разрешении Святейшего Синода. Согласно тогдашнему законодательству, развод был возможен по одной из следующих причин: двоеженство (двоемужество); доказанное прелюбодеяние; покушение на жизнь супруга; безвестное отсутствие супруга в течение пяти и более лет; наличие добрачной болезни, делающей невозможными супружеские отношения; осуждение за тяжкое преступление со ссылкой в каторжные работы; монашество (лишь при отсутствии малолетних детей).
Число разводов постепенно росло, однако вплоть до революции 1917 года оставалось ничтожным по сравнению с общим количеством браков. На страну с многомиллионным населением в 1840 году приходилось 198 разводов, в 1880-м — 920, а в 1890-м — 942. Согласно данным переписи 1897 года, на 1000 женатых мужчин приходился один разведенный, а на 1000 замужних женщин — две разведенные, хотя фактически распавшихся семей было во много раз больше.
Низкая численность разводов вела к увеличению количества детей, рожденных вне церковного брака и поэтому считавшихся незаконнорожденными. Так, статистика свидетельствует, что к концу 1880-х годов в Санкт-Петербурге практически каждый третий ребенок рождался на свет вне брака. В то же время в более либеральных европейских странах ситуация в этом плане была гораздо лучше. Например, принятие в Англии нового закона о разводах привело к снижению доли внебрачных детей сразу на 20 %.
Главным доказательством к разводу были показания свидетелей и факт наличия незаконнорожденных детей. На суд надо было представить (чем потешались в то время) «свидетелей прелюбодеяния».
Трудность и редкость разводов подтверждает и статистика XIX века: 1840 год — 198 разводов; 1880 год — 920; 1890 год — 942. Согласно переписи 1897 года на 1000 мужчин приходился один разведенный, на 1000 женщин — две разведенные. В 1913 году по всей Российской империи на 98,5 млн православных было оформлен 3791 развод (0,0038 %).
Но! В Санкт-Петербурге в 1867 году на 19 342 рождения было 4305 незаконнорожденных (22,3 %); в 1889 году — 28 640 и 7907 (27,6 %). В 1890 году в воспитательные дома Санкт-Петербурга принесли 9578 детей-подкидышей, в Москве в 1889-м таких детей было 16 636.
Впрочем, из истории русских разводов видно, что влияние, взятки и хорошие адвокаты порой помогали обойти препоны со стороны церковников, например, видный государственный деятель Сергей Юльевич Витте и брат последнего царя, великий князь Михаил Александрович Романов были официально женаты на разведенных женщинах.
ФИЛОСОФ ИВАН ИЛЬИН О СЕМЬЕ
Можно долго перечислять русских философов, отдавших дань краеугольному камню общественной жизни — семье. Тройка лидеров выявляется довольно легко: Иван Ильин, Василий Розанов, Константин Леонтьев.
Почему на первое место я по изволению своему поставил Ильина?
Возможно, оттого, что Ильин никогда не сбивается с темы в потусторонние области мысли и духа.
Ильин краток.
Ильин точен.
Ильин есть русская философия в предельной концентрации сосредоточения идей.
Прислушаемся:
Семья есть первичный, естественный и в то же время священный союз, в который человек вступает в силу необходимости. Он призван строить этот союз на любви, на вере и на свободе — научиться в нем первым совестным движениям сердца; и — подняться в нем к дальнейшим формам человеческого единения — родине и государству.
Семья начинается с брака и в нем завязывается. Но человек начинает свою жизнь в такой семье, которую он сам не создавал: это семья, учрежденная его отцом и матерью, в которую он входит одним рождением, задолго до того, как ему удается осознать самого себя и окружающий его мир. Он получает эту семью как некий дар судьбы.
Брак по самому существу своему возникает из выбора и решения; а ребенку не приходится выбирать и решать. Отец и мать образуют как бы ту предустановленную для него судьбу, которая выпадет ему на его жизненную долю, и эту судьбу он не может ни отклонить, ни изменить — ему остается только принять ее и нести всю жизнь. То, что выйдет из человека в его дальнейшей жизни, определяется в его детстве и притом самим этим детством;
Существуют, конечно, врожденные склонности и дары; но судьба этих склонностей и талантов, — разовьются ли они в дальнейшем или поблекнут, и если расцветут, то как именно, — определяется в раннем детстве.
Вот почему семья является первичным лоном человеческой культуры. Мы все слагаемся в этом лоне, со всеми нашими возможностями, чувствами и хотениями; и каждый из нас остается в течение всей своей жизни духовным представителем своей отечески-материнской семьи или как бы живым символом ее семейственного духа. Здесь пробуждаются и начинают развертываться дремлющие силы личной души; здесь ребенок научается любить (кого и как?), верить (во что?) и жертвовать (чему и чем?); здесь слагаются первые основы его характера; здесь открываются в душе ребенка главные источники его будущего счастья и несчастья; здесь ребенок становится маленьким человеком, из которого впоследствии разовьется великая личность или, может быть, низкий проходимец.
Не прав ли Макс Мюллер, когда он пишет: «Я думаю, что там, где дело идет о воспитании детей, к жизни надо подходить как к чему-то в высшей степени серьезному, ответственному и высокому»; и не прав ли немецкий богослов Толук, утверждая: «Мир управляется из детской…»
Мир не только строится в детской, но и разрушается из нее; здесь прокладываются не только пути спасения, но и пути погибели.
Все это означает, что семья как бы живая «лаборатория» человеческих судеб, личных и народных, и притом каждого народа в отдельности и всех народов сообща; с тем отличием, однако, что в лаборатории обычно знают, что делают, и действуют целесообразно, а в семье обычно не знают, что делают, и действуют как придется. Ибо семейная «лаборатория» возникает от природы, на иррациональных путях инстинкта, традиции и нужды; здесь люди не задаются никакой определенной, творческой целью, а просто живут, удовлетворяют собственные потребности, изживают свои склонности и страсти и то удачно, то беспомощно несут последствия всего этого.
Природа устроила так, что одно из самых ответственных и священных призваний человека — быть отцом и матерью — делается для человека доступным просто при минимальном телесном здоровье и половой зрелости, так что человеку достаточно этих двух условий для того, чтобы, не задумываясь, возложить на себя это призвание. «…Чтоб иметь детей — кому ума не доставало?!» (Грибоедов).
Вследствие этого утонченнейшее, благороднейшее и ответственнейшее искусство на земле — искусство воспитания детей почти всегда недооценивается и продешевляется; к нему и доселе подходят так, как если бы оно было доступно всякому, кто способен физически рожать детей; как если бы существенным было именно зачатие или рождение ребенка, а остальное — именно воспитание детей — было бы совсем не существенно или могло бы делаться как-то так, «само собой». На самом же деле тут все обстоит совсем иначе.