Зачем мне этот миллион?
КОНФЛИКТ В ПРИОЗЕРСКЕ
НА ЮБИЛЕЕ ГЛЕБА КРУГЛОГО
Торжество обещало быть вполне праздничным. Пятьдесят лет — довольно существенный жизненный рубеж, нечто вроде пика среди длинной горной гряды, и Глеб Борисович Круглый готовился к своему юбилею тщательно и дотошно. Его дача под Приозерском, только что отремонтированная и обновленная, сверкала свежими красками, до блеска протертыми окнами и выглядела сегодня особенно уютно.
Дача была невелика — всего три комнаты, но две застекленные веранды, справа и слева, делали ее просторнее. Лужайки зеленой подстриженной травы, небольшие клумбы с пестрыми цветами, дорожки, посыпанные свежим желтым песком, — все свидетельствовало о том, что хозяин неустанно печется о своем гнезде.
Круглый не спеша сошел по ступенькам, поправил податливый, как губка, коврик у крыльца и пошел в дальний угол дачного участка. Здесь был установлен мангал. Над ним уже курился сизоватый дымок, на тонких медных шампурах томились куски аккуратно нарезанной баранины вперемежку с луком. Тяжелые капли жира скатывались с мяса на угли и вспыхивали шипящими желтоватыми огоньками.
Глеб Борисович перевернул шашлыки с боку на бок, с удовольствием вдыхая дразнящий аромат, витавший над мангалом. Затем, сняв с одного шампура наиболее прожарившийся кусок, попробовал его. Лицо приняло умильное, восторженное выражение.
— Даже в «Арагви» таких не подают, — проговорил он вполголоса и, довольный, направился обратно к даче, бубня под нос любимые рубай Омара Хайяма:
Мы больше в этот мир вовек не попадем,
Вовек не встретимся с друзьями за столом,
Лови же каждое летящее мгновенье,
Его не подстеречь уж никогда потом.
Глеб Борисович был кряжист и широк в плечах, его мощное дородное туловище венчала крупная голова с когда-то пышной вьющейся шевелюрой. Теперь от нее, правда, остались лишь редковатые пряди да черные подкрашенные баки. Карие, чуть навыкате глаза на загорелом, гладко выбритом лице частенько прикрывались рыжеватыми ресницами, будто желая скрыть от посторонних какие-то лишь хозяину известные мысли.
Скрипнула калитка, и на тропе показалась молодая женщина в темно-синем с белой отделкой платье, с легким плащом на руке. Глеб Борисович ринулся навстречу, широко раскинув в приветствии руки.
— Полина, как же я рад! Первая гостья и… самая желанная. Скажу честно — не надеялся. Ну, тогда сегодня у меня настоящий праздник.
Встряхнув копну пышных с золотым отливом волос, женщина смеясь проговорила:
— Не так восторженно, Круглый. Что удивительного? Пригласили — пришла. Не следует переоценивать этого факта.
— Ну-ну, не говори так, Полиночка. Я счастлив. На седьмом небе.
— Может, спуститесь оттуда и покажете свое хваленое ранчо?
— О чем речь! С удовольствием. С чего же начнем?
— С чего хотите.
— Пойдем в комнаты. Только извини, если что-нибудь там… ну, окажется неприбранным, не там положенным…
— Не прибедняйтесь, Круглый. Знаем вас.
В даче все было идеально чисто, а интерьер мог понравиться любому, даже самому придирчивому ценителю. Простая деревянная мебель, два-три пейзажа на стенах, пестрые домотканые половики на янтарем отливающем сосновом полу. Полина не могла скрыть своего восторга и удивления:
— Все сделано со вкусом. И красиво, и удобно. Поражаюсь одному — когда вы все это успели? И как?
— Старался. Но, не скрою, привлекал и посторонние силы. Иначе было бы трудно. Соседи-то по нескольку лет гоношат свои халупы, а я за год… — Круглый замолк на мгновение, а затем преувеличенно мрачно продолжал: — Только все это не доставляет мне радости. И ты знаешь почему.
Полина проговорила с укоризной:
— Опять вы за свое, Глеб! Я же просила…
— Ну хорошо, хорошо. Не буду. Сейчас не буду. Но когда-то, и, надеюсь, скоро, тебе придется и выслушать, и… решить. Я думал, что уж сегодня-то, в день моего рождения, ты будешь более отзывчива к моим страданиям.
Полина пристально посмотрела в глаза собеседника и, не заметив в них и тени этих самых страданий, с усмешкой проговорила:
— Ох, Круглый. Говорите-то вроде что-то значительное, а вдумаешься — слова, слова.
Круглый хотел обидеться, но сегодня у него было радужное, приподнятое настроение и он не хотел расставаться с ним.
— Но чем и как я могу доказать, если ты не хочешь понять?
— Ну ладно, ладно, Глеб. Продолжим экскурсию.
Они вышли на крыльцо дачи, и Полина невольно задержала взгляд на панораме, открывающейся отсюда, с высокогорья.
Поселок «Зодчий», пестрея молодой зеленью и разноцветными крышами, сбегал по пологому спуску к Серебрянке. Река извилистой голубоватой лентой обрамляла обширную луговую пойму Левобережья и замыкала это обрамление у Тростникового озера, бурно и пенно вливаясь в его спокойную гладь. А на горизонте, параллельно Серебрянке и побережью озера и пока в значительном отдалении от них, раскинулся Приозерск.
— Панорама отличная, так и просится на полотно.
Круглый улыбнулся:
— А по-моему, она просится на наши чертежи. Отличный жилой массив можно отгрохать.
— Ну, такое раздолье и — в камень. Жалко. Об этой застройке я слышу не один год и, откровенно говоря, рада, что где-то это дело тормозится.
— Ничего, скоро Левобережье оденем и в камень, и в бетон, и в стекло.
Полина удивленно взглянула на Круглого.
— Что-то вы очень уверенно говорите, Круглый. Знаете что-то существенное?
— Да нет. Ведь у меня лишь слова и слова.
— Злопамятный вы, однако.
— Но не обидчивый.
Глеб Борисович положил руку на плечо Полины. Она не сделала попытки освободиться, и так они стояли некоторое время, любуясь волнующей панорамой.
Эта сцена невольно заинтересовала Сергея Коваленко и Надю Кравцову, которые только что вошли через калитку на дачный участок. Они стояли молча, не зная, что предпринять: подойти ли к хозяину, ждать ли его здесь. Наконец Сергей предложил:
— Посидим на скамеечке, подождем. — И, усевшись, с усмешкой проговорил: — Юбиляр не теряется.
Надя, поморщившись, ответила:
— Не привыкай смотреть в замочные скважины.
— Тут и так все ясно, как на ладони.
— Что же тебе ясно?
— Уведет Круглый законную супругу твоего хваленого Стрижова. У того — ни кола ни двора, а у этого — все блага. Смотри, какую халупу отгрохал.
— Но они же друзья.
— В таких делах — дружба побоку.
После небольшой паузы Надя заметила:
— Она красивая.
— Не дурнушка. И потом будет вполне логично, если товарищ Стрижов получит отставку. Круглый — это фигура. Во всех смыслах.
— А как же: третий должен уйти?
— Вот Стрижова и «уйдут». В институте об этом говорят, не стесняясь.
— Знаю. Слышать не могу этих сплетен. — Сказано это было с болью и досадой.
Сергей саркастически усмехнулся:
— Вот, вот. Пожалей его, бедного.
Надя нахмурилась, удивленно посмотрела на Сергея.
— И как ты не понимаешь?
Сергей сердито заговорил:
— А что я должен понимать? Что? Когда ты на Стрижова смотришь или говоришь о нем, у тебя глаза, как звезды, горят. И я еще должен радоваться? Не могу я этого переносить, понимаешь, не могу.
Надя встала.
— Ты, Сергей, Анатолия Федоровича не трогай. Не трогай, и все. Ты ведь знаешь…
— Знаю, все знаю. Наслышан достаточно. Вырастил тебя, воспитал и тэ дэ и тэ пэ. Известен этот твой уникум, очень хорошо известен. Сколько невероятных качеств, а с собственной женой управиться не может. Она черт те что откалывает, а он, как на икону, смотрит. Вот-вот молиться начнет.
— Значит, любит по-настоящему.
— Пусть так. Но нельзя же мужику в тряпку превращаться. Должно же быть, ну, достоинство какое-то, гордость, наконец.
— Может быть, — в раздумье согласилась Надя. — Может быть. Но любовь, если она настоящая, выше всего этого. Выше.
Сергей подготовился произнести длинную тираду по этому поводу, но на дорожке появился невысокого роста розовощекий человек в толстых очках. Он, сняв серую нейлоновую шляпу, подслеповато щурился, оглядывался и, убедившись, что его никто не встречает, остановился в растерянности. Надя, заметив вошедшего гостя, проговорила:
— Не робей, Серега. Нашего полку прибыло. Посмотри, кто заявился. Ромашко собственной персоной.
Сергей съязвил:
— Ого, и Пончик здесь? Сбор, оказывается, предстоит солидный.
Ромашко нерешительно открыл калитку.
— Скажите, я не ошибся? Это дача товарища Круглого?
— Вы прибыли точно по адресу. Идите сюда, Дмитрий Иванович.
Ромашко протер очки, пристально вгляделся.
— А, коллеги! Очень-очень рад. А то я все терзался, что тут буду делать. Но раз наши здесь, я спокоен. Что нам предстоит? Бал? Лукуллов пир? В связи с чем?
— Юбилей Глеба Борисовича Круглого. Полвека, — дал справку Сергей.
Ромашко стал сокрушаться:
— Ах да. Что-то такое мне говорили. А я без подарка. И Ларису предупредить не успел. Будет мне на орехи. А главное — без подарка.
Надя с укоризной посмотрела на Сергея:
— А мы?
Сергей пожал плечами:
— Мы тоже. Как-то неожиданно все получилось. Не рассчитывали… Ну да ничего. Не будем переживать, обойдется юбиляр без наших подношений.
А гости меж тем все прибывали. На дорожке показалась высокая дородная дама в розовом брючном костюме и серебристо-фиолетовом парике. Она хозяйским шагом прошла до дачи, с недоумением огляделась вокруг и обратилась к своему мужу — невысокому худощавому мужчине, что следовал за ней:
— В чем дело, Вадим?
Вадим Семенович Шуруев вопросительно и робко посмотрел на супругу:
— Что такое, дорогая?
— Где же юбиляр?
— Наверное, где-то тут, поди, что-нибудь готовит такое-эдакое. Он мастер по этой части.
— Да, но так гостей не встречают, — дама обиженно повела мощными плечами.