ч. В данном случае, я думаю, это более существенно.
— Да, да, конечно. Извините, Полина Дмитриевна. Я целиком с вами согласен. — И обратился к залу: — Кто еще хочет поделиться мыслями?
Желающих как будто не было. Шуруев повторил свой вопрос и, выждав немного, объявил:
— Тогда разрешите предоставить слово второму докладчику — Дмитрию Ивановичу Ромашко. Его сообщение хочу предварить небольшим замечанием. Я лично считаю, что в замыслах группы Дмитрия Ивановича много интересного. Конечно, это пока лишь предварительные наброски, они потребуют немалого времени, чтобы перейти на кальку, в рабочие чертежи. Но думается мне, что некоторые идеи, особенно эскизы компоновки квартир, можно безусловно использовать. Сейчас мы послушаем товарища Ромашко, затем поработаем секционно, а после соберемся и подобьем итоги. Нет возражений против такой организации дела? Нет. Очень хорошо. Пожалуйста, Дмитрий Иванович.
Ромашко знал о своем предстоящем выступлении, готовился к нему. Но ход архитектурного совета его убедил, что, собственно, вопрос о проектных предложениях группы Круглого уже предрешен, никакие другие варианты всерьез разбираться не будут. И, придя к этому выводу, Дмитрий Иванович переключился на другие мысли. Его занимал вопрос, почему все-таки новые микрорайоны так удручающе похожи друг на друга? Вот и проект планировки, предложенный Глебом Борисовичем, тоже повторяет уже много раз использованные композиции. Микрорельеф он почему-то снивелировал, Серебрянку и озеро, в сущности, закрыл от обзора… А если дома ставить группами и каскадом к берегу…
— Вы слышали, Дмитрий Иванович? Ждем вашу речь.
Ромашко с трудом оторвался от своих мыслей, торопливо подошел к столу.
— У нас, конечно, более скромные масштабы и задумки, но тем не менее просили бы посмотреть. Мы работаем над панельным домом. Нам кажется, он ничего… Расчет берем на унифицированные детали. Квартиры имеют перемещающуюся внутреннюю планировку. Схемы, макеты, расчеты основных узлов представлены в малом зале, на пятом этаже. Желающих прошу взглянуть. — И Ромашко первым двинулся к своим чертежам.
Послышались реплики:
— Вот это речь. Цицерон.
— Он прав. Зачем зря воздух сотрясать. Вопрос-то, в сущности, ясен.
— Но все-таки давайте взглянем.
Участники совета небольшими группками двинулись за Дмитрием Ивановичем.
Шуруев, Круглый и еще несколько человек окружили Метлицкого.
— Модест Петрович, как себя чувствуете? Что нам скажете?
Метлицкий сосредоточенно молчал. Потом спросил:
— А сколько домов-то привязывать собираетесь?
— Двадцать пять — первая очередь и двадцать пять — вторая.
— Пять десятков? Две-три штучки бы для начала.
— По две-три штучки, Модест Петрович, теперь не строим. Масштабы не те.
— Да, масштабы теперь совсем другие, — согласился Метлицкий. — Шаги-то действительно стали саженьи. Потому-то надо не сплеча рубить.
Шуруев предложил:
— Пройдемте ко мне, Модест Петрович.
— А что за дом из панелей предлагают? Стоит ли смотреть?
— Кое-что интересное в группе Ромашко есть. Но все еще сырое, все пока в карандаше. Как завершим — пришлем вам. Взглянете.
В кабинете Шуруева Модест Петрович выпил стакан крепкого, горячего чая.
— Чай отменный, — похвалил он. — Какие марки и сорта завариваете?
Шуруев было растерялся, подозвал Раису Львовну.
— Чай ваш понравился, Раиса Львовна, расскажите-ка свой секрет.
Раиса Львовна с гордостью стала объяснять. Метлицкий внимательно слушал, а Шуруев с нетерпением ожидал, когда кончится этот обмен кулинарным опытом.
Метлицкий же, аккуратно обсосав лимонную дольку и отодвинув стакан, проговорил:
— Некоторые наши архитекторы все еще живут традиционными представлениями о своей профессии. А задача современного зодчего осложнилась — ему надо организовать пространство. Мы пока плохо уяснили эту азбуку. Да, да, плохо.
— Значит, наши работы вам не очень-то понравились? — с плохо скрытой надеждой получить желаемый ответ спросил Круглый.
Метлицкий, видимо, не совсем расслышал вопрос и продолжал свою мысль:
— Правильно кто-то из молодых сегодня напомнил нам старые истины. Ценность архитектуры определяется не только эстетическими категориями и даже не в первую очередь ими. Полезность — вот главное. Конечно, можно шуметь, что это утилитарность, забвение эстетики и т. п. Но, по-моему, только тот проект хорош, в котором фасад и планировка этажей, оборудование и оснащение, месторасположение в среде и пространстве соответствуют функциональному назначению здания. Надо не забывать, для чего и для кого мы проектируем и строим, человека не забывать…
— Все сказанное вами, Модест Петрович, — торопливо зачастил Шуруев, — мы намотаем на ус. Расскажем об этих соображениях всему коллективу. А если возникнет необходимость, можем ли мы сослаться, что в принципе с нашими предложениями вы согласны?
— Ну а как же! Был? Знакомился? Был и знакомился. Куда теперь подашься. Но вы все-таки не перекрестившись в воду-то не бухайтесь. Подумайте и над планировкой и над тем, чем застроите Левобережье. Пока еще все очень, очень сырое… Я бы не спешил. И даже если не успеваете с конкурсом, то все равно разработайте еще один-два варианта.
Уже у машины Шуруев еще раз спросил:
— Так мы надеемся на вашу поддержку, Модест Петрович?
— Поддерживайте, Шуруев, то, что талантливо и разумно. Бездарность сама пробьется.
Шуруев знал Метлицкого, знал его трудный, суровый прав. Похвал он от старика и не ожидал. Но эти его слова при прощании настораживали. К себе в кабинет Вадим Семенович вернулся обуреваемый тяжелыми раздумьями.
Греха таить нечего, все это время, пока шли споры и разговоры вокруг предстоящей застройки Левобережья, Вадим Семенович не раз задумывался: а прав ли он, что так настойчиво и неотступно защищает проектные предложения группы Круглого и этот самый «СКП-10»? Не раз спрашивал себя: может, я жалею свою лепту, что внес в этот проект? Потом гневно обрывал себя: что за чепуха. Прежде всего, и этой лепты-то — пустяк. А потом, если найдется что-то лучшее, то я первый отложу в сторону предложения группы Круглого.
Шуруев понимал, что замечания Стрижова и его единомышленников во многом справедливы, и в проекте планировки и в конструкции дома многое не устраивало и его, Шуруева. И он понимал, что конкурс в такой ситуации — лучший выход. Но тогда задержится начало стройки. Это первое. Неизвестно, даст ли этот самый конкурс ожидаемые результаты. Это второе. И третье, о чем Шуруев думал лишь про себя. Не исключено, что в итоге конкурса пройдет проект какого-то другого авторского коллектива — из Москвы там, Ленинграда или еще откуда. Тогда что же останется на долю приозерского Облгражданпроекта? Подвизаться на привязке прачечных и торговых ларьков? Вот с этим Вадим Семенович согласиться уж никак не мог.
Взвесив в который уже раз все плюсы и минусы, все соображения и мысли как за проект Круглого, так и против него, Шуруев вновь пришел к выводу, что другого выхода практически нет. Он усилием воли решительно отбросил последние сомнения и нажал кнопку звонка, вызвав Раису Львовну:
— Что у нас там делается?
— Идут дискуссии в секциях.
— Очень хорошо. Сообщите всем, что заключительное заседание совета проведем в семнадцать часов.
Ровно в семнадцать часов Вадим Семенович поднялся, чтобы «подбить бабки», как он выразился. Хоть и не очень весело было на сердце, но крепился директор, не подавал виду, что червяк сомнения все-таки где-то шевелился.
— Итак, товарищи, подходим к финишу, — деловито начал он. — Мы выслушали сообщение товарища Круглого, его оппонентов, ознакомились с эскизами возможных вариантов застройки Левобережья. Конечно, это не идеальные предложения. Руководство института тоже не считает их таковыми. Мы хотели бы иметь и более современные, и более экономичные, и вообще более яркие разработки. Но обстоятельства, как это бывает в жизни довольно часто, диктуют нам свои условия. Некоторые товарищи ратуют за конкурс. Дело, конечно, влекущее, что тут говорить. Но… сроки, сроки. Нам в ближайшие два-три месяца надо определиться: как и чем будем застраивать Левобережье. А если конкурс не даст того, чего от него ожидаем? Тогда что? Возврат к тому же, с чего начали, и потери года, а то и двух. Приозерцы вряд ли согласятся с нами. Им ведь надо жилье, а не наши эстетические изыскания. Вот почему я за то, чтобы в принципе одобрить проектные замыслы, разработанные группой товарища Круглого. При этом группа должна тщательно учесть конструктивные предложения, высказанные членами совета, использовать также некоторые оригинальные решения, представленные группой Ромашко, особенно в части квартирной планировки. В связи с этим, видимо, будет целесообразно объединить эти два проектных коллектива. Я убежден, что содружество двух таких наших мастеров, как Глеб Борисович и Дмитрий Иванович, безусловно даст нам нужные результаты. Вот, собственно, и все, что я предложил бы как итог нашей сегодняшней работы. Думаю, что так мы и запишем в протоколе свое решение. Будут ли другие предложения?
Послышались дружные возгласы:
— Хватит. Ясно. Кончать пора.
— Тогда что же. Спасибо, дорогие коллеги.
Круглый облегченно вздохнул, бросил победный взгляд на Стрижова.
Среди говора людей, шума отодвигаемых стульев слышались реплики: «Зачем собирали, если все решено?» «Как зачем? Для стенограммы». «А Метлицкий-то явно не в восторге от проекта». «Не только Метлицкий». «Ну и что? Шуруев все равно пробьет».
Стрижов слушал эти приглушенные возгласы, и его разбирало зло. Толкуют осуждающе, а сами все проголосовали. Тоже мне «творцы прекрасного».
Ромашко, остановившись рядом со Стрижовым, ворчал:
— Вот вам и Руанский собор!
Стрижов накинулся на него:
— Ну, ты тоже хорош, Ромашко. Мямлил, мямлил.
— Плетью обуха не перешибешь.
— Знаешь, так любое безобразие оправдать можно.
Шуруев, с кем-то шедший мимо, услышал их.