— Ну, извиним его, он ведь холостяк, а забот у него сегодня хоть отбавляй.
Ромашко, увидев Шуруевых, заспешил к ним.
В это время на крыльце появились Глеб Борисович и Полина, нагруженные тарелками, бутылками, фужерами.
— Наконец-то гости дорогие появились, — громко и неподдельно радушно проговорил Круглый. — Жду с нетерпением. Вот Полина Дмитриевна может подтвердить — я уж беспокоиться начал. Нонна Игнатьевна, Вадим Семенович, Дмитрий Иванович, проходите вон туда, к мангалу. К шашлычкам поближе. И вы, молодежь, — обратился он к Наде и Сергею, — туда же подавайтесь.
Шуруевы, мельком поздоровавшись с Ромашко, Сергеем и Надей, направились в глубь участка на курящийся средь кустов дымок.
Вадим Семенович, потирая руки, говорил супруге:
— Ты убедишься, дорогая, что таких шашлыков, как у Глеба, ни в Москве, ни даже в Грузии не сыскать. Он кудесник, настоящий кудесник.
Сергей, кивнув в сторону Нонны Игнатьевны, вполголоса сказал Наде:
— Нарядилась-то, будто ей семнадцать. Старая лошадь в новой сбруе.
Надя приложила палец к губам:
— Тише ты. Не дай бог шеф услышит. Съест. Проглотит и не икнет…
— Ну, не такие уж мы кролики. Есть у нас и хребты, и кости. Может, даже шипы есть.
Надя с улыбкой переспросила:
— Шипы? Даже шипы? Что-то не замечала.
— Где уж нам. Мы ведь рядовые.
— Ну ладно-ладно. Пойдем к мангалу, а то скажут — игнорируем старшее поколение.
Гости толпились около небольшого, но замысловато сложенного из кирпичей сооружения.
Шел оживленный разговор между стоящими чуть поодаль Ромашко и Шуруевым. Остальные почтительно слушали.
— Вы же не станете отрицать, — говорил Ромашко, впиваясь подслеповатым взглядом в Шуруева, — что за последние годы у нас сложилось утилитарное, порой даже вульгарное отношение к архитектуре. Ее перестали считать искусством! А я с этим не согласен. Категорически не согласен! — Всегда такой молчаливый и сдержанный, Дмитрий Иванович говорил сейчас взволнованно и горячо.
Шуруев вяло поддакивал:
— Конечно, Дмитрий Иванович, конечно. Но, как вы сами понимаете, не все зависит от нас.
— Не скажите, Вадим Семенович, не скажите. Если вы возьметесь… Да что тут говорить!
— Не так это просто, Дмитрий Иванович. Ох не просто.
От мангала раздался нетерпеливый и требовательный голос Нонны Игнатьевны:
— Да хватит вам о делах-то! Вы посмотрите лучше, как колдует наш именинник.
Шуруев подхватил Ромашко под руку.
— И вправду, Дмитрий Иванович, давайте-ка подадимся поближе к шашлыкам. А дела наши мы еще обсудим. Вот подсоберутся наши, Стрижов, наверно, тоже подойдет, спорщик-то он известный. Потолкуем. Нам есть, есть о чем поговорить.
— И Анатолий Федорович будет?
— Приглашался. Думаю, будет.
Сергей, обращаясь к Наде, с недоумением ворчал:
— Тебе не кажется, что мы с тобой зря сюда затесались? Юбилей товарища Круглого меня, говоря по совести, не очень волнует.
— Меня тоже. Но ты же не возражал. Почему?
— Любопытство сгубило. Уж очень настойчиво зазывали. Тебя, как полагаю, для украшения общества, а меня — как неизбежное приложение.
Надя не приняла его шутки.
— Нет, друг мой, думаю, дело в другом. Кажется, товарищ Круглый хочет, чтобы мы пели в их ансамбле? Намеками дано это понять. Кое-кто шептался сегодня в институте, что предстоит что-то грандиозное. Сегодняшнее сборище — подбор команды.
Сергей задумчиво согласился:
— А что! Может, ты и права. Пожалуй.
А Ромашко все еще старался расшевелить Шуруева.
— Понимаете, Вадим Семенович, — продолжал он, — нам пора наконец серьезно задуматься…
Шуруев перебил его:
— Сейчас нам с вами пора садиться за стол. Глеб Борисович, вы что нас томите? Современный гость долго ждать не любит.
— Сейчас, сейчас, Вадим Семенович. Еще минута, и начинаем.
Он с Нонной Игнатьевной прилаживал к основному столу небольшой круглый столик, так как мест оказалось маловато.
— Вот, сразу видно, что женской руки в доме нет. И вообще, я не понимаю, как вы, Круглый, тут, в этих хоромах, один кукуете? С ума сойти можно, — нарочито сурово ворчала Нонна Игнатьевна.
— Без хозяйки, как известно, дом сирота, — в тон ей проговорил Шуруев.
— А что делать, если прекрасный пол нас игнорирует? — манерно развел руками именинник.
Нонна Игнатьевна погрозила ему:
— Не прибедняйтесь, не прибедняйтесь. Знаем, сколько нежных сердец по вас сохнет.
Круглый усмехнулся:
— Ну что вы, Нонна Игнатьевна, кому я нужен? Мы слишком устали, и слишком мы стары, и для этого вальса, и для этой гитары…
Шуруев, наклонившись к Круглому, стал вполголоса рассказывать ему что-то игривое.
Ромашко, видя, что ни Шуруев, ни Круглый явно не расположены сейчас к серьезному разговору, помрачнел, мысленно упрекнул себя за то, что пришел сюда. Ехал-то он с надеждой на то, что удастся серьезно и не спеша поговорить о делах. Ведь если слухи о застройке Левобережья Серебрянки и Тростникового озера верны, то есть над чем подумать и помозговать. Ромашко подошел к Сергею и Наде.
— А вы-то что такие невеселые, молодежь?
Сергей хмуро ответил:
— Все гадаем, почему мы на этом рауте оказались.
Круглый, возясь с бутылками, услышал их разговор.
— Вот тебе на́! А я-то обрадовался, что так дружно собрались. Соратники все же. В одной упряжке воз тянем.
— Мы тоже, Глеб Борисович, рады, — несколько смущенно ответил Сергей. — Но согласитесь: ваше личное торжество и вдруг — мы. Мне даже подумалось такое: может, вы с Вадимом Семеновичем нашими эскизами заинтересовались?
— Тем более что наброски неплохие. Глеб Борисович, ей-богу неплохие, — поддержал Сергея Ромашко.
— О, и ты, Брут, — поднял руки Круглый. — Вы явно хотите мои именины превратить в архитектурный совет. Садитесь-ка лучше к столу и на шашлык налягте. Поэма, а не шашлык.
— Неужели все это сам? — разглядывая стол и дымящиеся яства, удивленно спросил Ромашко. — Не знал, что такое можешь…
— Память коротка. А чьи шашлыки ты в Завидове, в студенческом лагере, трескал? Думаешь, из «Гранд-отеля» привозили? Глеб Круглый жарил.
— Понимаешь, там так мало доставалось, что не ощутил, не запомнил.
— Не прибедняйся. Тебе как комсоргу всегда побольше подбрасывали. Да еще твоя Лариса следила, чтобы не дай бог ее Митю не обидели. Кстати, ты что ее не привез? Почему от друзей прячешь?
— Не догадался взять с собой, Глеб Борисович. Извини.
Надя с улыбкой проговорила:
— Так-так, Дмитрий Иванович. Выходит, вы не такой уж простак.
— Вы это о чем, Надюша?
— По поводу завидовских шашлыков.
— Врет он. Не слушайте. Сам с девчонками все лучшее съедал, а нам ошметки доставались.
Круглый между тем, обращаясь ко всем гостям, шумел:
— Товарищи, товарищи, прошу к столу. Нонна Игнатьевна, Вадим Семенович, ну, прошу же, пожалуйста.
Когда все расселись, он все так же шумно спросил:
— Кому поручим возглавить?
— Шефу. Вадиму Семеновичу, — раздались голоса. Шуруев встал, поклонился.
— Что ж, спасибо, друзья, спасибо. Взвалим на себя и это бремя. Но учтите: власть тамады неограниченная. Итак, у Глеба Борисовича сегодня особый день. Полвека. Чудесная дата. Наши пожелания? Минимум — еще столько же лет вам здравствовать, Глеб Борисович. И жить так же ярко и полно, чтобы вы и дальше радовали нас своими замечательными творениями. За здоровье выдающегося зодчего Глеба Борисовича Круглого.
Ромашко, чокаясь с Круглым, глуховато буркнул:
— За то, чтобы ты был лучше, старик.
— Чтобы был еще лучше?
— Лучше…
— А я, Глеб, за тебя вот так. — Нонна Игнатьевна обняла Круглого, смачно его поцеловала. И, повернувшись к Полине и Наде, хохотнула: — Советую следовать моему примеру. Жизнь коротка, лови ее мгновенья, как любит говорить наш юбиляр.
Покраснев, поцеловала Круглого и Полина.
— Будьте счастливы, Глеб.
Круглый, кокетничая, паясничал:
— Спасибо, девоньки, спасибо. Только как бы мужчины мне бока сегодня не намяли.
Шуруев его успокоил:
— Не трусь. Не тронем. Если, конечно, будете соблюдать границы.
— Ревность, как утверждают психологи, пережиток проклятого прошлого. У друзей должно быть все общее. — Сергей сказал это, ни на кого не глядя. Но услышали его все, раздался смех. Полина суховато заметила:
— Молодой, а зловредный.
— Я с детства не любил овал.
— И с детства угол рисовал? — откликнулся на эти слова Ромашко. — Что ж, принцип правильный. Если — не по пустякам.
Круглый с широкой улыбкой произнес:
— Ты что-то значительное тут изрекал? Не дают покоя мысли о делах государственных?
Ромашко пожал плечами:
— Да нет, на государственные масштабы не тщусь.
Шуруев многозначительно заметил:
— Ну, а наши-то дела мы разжуем. Вот посидим и обсудим их всем миром.
— Боюсь, не получится, — со вздохом ответил Ромашко.
— Почему же? — Шуруев глядел на него чуть удивленно.
— Не вижу у вас серьезного расположения к такому разговору.
Круглый с иронической ухмылкой заметил:
— Они же со Стрижовым единомышленники, — и, копируя Стрижова, подчеркнуто весомо произнес: — «Об архитектуре надо говорить, лишь стоя и сняв шляпу».
— Кстати, а где же он, Стрижов-то? — спросил Шуруев.
— Приглашен лично и персонально. Опаздывают или не пожелали вообще явиться, — ответил Круглый.
— Ну, не думаю. Вы же однокашники, кажется?
— Да, друзья юности. Сцепимся, водой не разольешь.
Ромашко, не поднимая глаз от стола, проговорил:
— Во всяком случае, я согласен со многими мыслями Анатолия Федоровича. Он очень глубоко понимает наши проблемы.
— Я никогда не забуду, — проговорила Надя, — как он меня в архитектурный поступать готовил. Гонял — спасу нет.
— Поди, говорил, что архитектура — это застывшая музыка и прочее? — все с тем же сарказмом заметил Круглый.
— А разве это не так? — вступил в разговор Сергей. — Помните, у Гоголя: «Архитектура — это тоже летопись мира».