«лошадиный хвост». За этим занятием ее и застал Стрижов, выйдя из кабинета Пчелина. Зоя смутилась было, но он, к ее удивлению, тоже проявил интерес к своей внешности.
— Зоя, скажи-ка откровенно, как я? На хиппи не смахиваю?
Когда Стрижов только еще появился в приемной, Зоя заметила его довольно помятый вид. Но, зная от Нади о его домашних делах, ничуть не удивилась этому. Сейчас же, когда он сам заговорил на эту тему, ответила:
— Если говорить откровенно, то впечатление не очень.
— Ну вот, а мне к министру ехать.
— А вы съездите переоденьтесь.
— Куда съездить? Номер-то в гостинице обещают только к вечеру.
— Так вы что же, нигде не остановились? И не кушали, конечно. Ну, Анатолий Федорович, вы меня обижаете. Запомню я вам это. Сказали бы, можно было что-нибудь организовать. Я же думала, вы в гостинице устроились.
— Значит, неважный вид-то, говоришь? Ну да ладно. Авось не взыщут. Позвонить разрешишь?
— Пожалуйста. Вот городской, этот через восьмерку.
Стрижов уткнулся в телефон, не заметив, как в приемной показался Круглый. Он стремительно подошел к столу Зои и торопливо, требовательно проговорил:
— Доложите, дорогуша, да побыстрей. Он примет.
По пути в столицу Круглый не раз думал о том, что не исключена его встреча со Стрижовым. В институте встретиться или не встретиться — зависело от Круглого. А здесь другое. «У того же Пчелина можем столкнуться. О чем говорить? Сказать ли о Полине? Хотя он, конечно, знает, но все же. А, черт с ним, скажу. Отшучусь: если жена убежала к другому, еще неизвестно, кому повезло…» Хотя Глеб Борисович и настроил себя на этот легковатый спасительный тон, увидев Стрижова в приемной, растерялся, засуетился:
— О, Анатолий, здравствуй! Вот это удача! А мне обязательно надо поговорить с тобой. Ты подождешь? Я у старика долго не пробуду.
Стрижов удивился этой просьбе и сухо ответил:
— Ждать не буду. Что надо — говори сейчас.
— Ну что же, можно и сейчас — Он посмотрел в сторону Зои. Та уходила с бумагами к Пчелину. Круглый был доволен этим и уже свободнее продолжал: — Анатолий, отнесемся ко всему случившемуся спокойно, не будем драматизировать ситуацию. Полина у меня.
Стрижов молчал, поэтому Круглый продолжил:
— Но ты, старина, того, сам виноват. Она шла к тебе, чтобы вернуться. А ты… Надо было как-то по-другому. На меня же ты зла не держи, откровенно говоря, я ведь тоже не рад такому обороту дела. Все со сложностями, с комплексами, с психологией. Не для меня это. Я предпочитаю более уравновешенные характеры. И вообще… Так сказать, цветы запоздалые…
Стрижов знал, конечно, что Полина переехала к Круглому. Да, он понимал, что их разрыв стал фактом. И все же… Очень уж поспешно Полина сменила супружеское ложе. Ведь ничего еще не забыто, не поросло быльем, свежа еще боль в сердце. Полина же окончательно подвела итог. Удар этот Стрижов переживал тяжко и трудно. Только он сам знал, сколько нервов, душевных сил и бессонных ночей стоила ему эта новость, разнесшаяся по институту.
Лишь одна мысль более или менее облегчала его мятущуюся душу. Значит, у Полины и Глеба было давнее взаимное чувство. А он, Стрижов, все эти годы был препятствием к их союзу. Это как-то облагораживало в его глазах их поступок, а его убеждало в закономерности и неизбежности такого исхода.
Слова же Круглого о Полине, его снисходительно-циничное откровение по поводу случившегося так больно задело Стрижова, так грубо разрушило придуманную им же самим легенду, что он скрипнул зубами от боли. С трудом сдерживая себя, Стрижов хрипло бросил Круглому:
— Слушай… ты… Подло же это.
Круглый осклабился в усмешке:
— Ну что ты взвился? Можем же мы поговорить по-мужски?
Это его ухмылка была последней каплей. Сузив в неистовом гневе глаза, Стрижов приблизился к Круглому, взял его за лацканы пиджака:
— По-мужски говорить хочешь? По-мужски это делается так… — И дважды с силой ударил Круглого по щекам.
Круглый побелел, задохнулся от гнева и злости. В драку, однако, не полез. Отступив от Стрижова, он зачастил:
— Ты что? Спятил? Это же… Это же хулиганство. Статья. — И, повернувшись к Зое, которая только что вышла от Пчелина и наблюдала последнюю часть сцены, завопил: — Вы видели? Будете свидетелем. Я это так не оставлю.
Зоя, однако, спокойно ответила:
— Ничего я не видела… Вас просит Михаил Васильевич.
Бочком направляясь к кабинету Пчелина, Круглый бормотал:
— Мы еще вернемся к этому эпизоду, Стрижов. В ближайшее же время.
Тот брезгливо ответил:
— Уходи.
Когда за Круглым закрылась дверь кабинета, Зоя встревоженно посмотрела на Стрижова.
— Анатолий Федорович, зачем это вы? Ведь неприятности могут быть.
— Проглотит. А заслужил он большее. Руки вот только хочется вымыть. До свидания, Зоя. Заезжай к нам. Не зазнавайся.
Зоя хотела ответить что-то, но ее вызвал звонок Пчелина.
— Что там у вас творится? — сухо спросил академик.
— Где, Михаил Васильевич?
— Ну, у вас, в приемной.
Зоя пожала плечами.
— Товарищи беседовали…
— И все?
— А что еще?
— Но вы же видели… видели, — нервно заговорил Круглый, — как Стрижов оскорбил меня… Действием оскорбил.
— Ничего такого я не видела. О чем вы?
Круглый в подчеркнутом недоумении пожал плечами. Пчелин, пряча улыбку, отпустил Зою. Когда она вышла, спросил Круглого:
— Неужели из-за проекта все вышло?
— Да нет, о нем и речи не было. Сугубо личное. Полина-то, ну, жена его… у меня сейчас…
— Тогда чего же вы хотите? Чтобы он вам за это спасибо сказал? Такое тоже бывает, но не часто.
— Я к прокурору… В суд подам. Так это дело не оставлю…
— Желаю вам успеха у Немезиды. Но ко мне-то, полагаю, вы по другому поводу? Слушаю вас.
Все еще нервозно Круглый проговорил:
— У вас на заключении находятся эскизные предложения по Приозерску. Так вот, надо, чтобы мнение академии не разошлось с позицией руководящих инстанций. Не следует слушать разных злопыхателей и демагогов.
Пчелин попытался его успокоить:
— Вы не волнуйтесь. Мы намерены обсудить эти материалы совместно с областными организациями. Надеюсь, общими силами сумеем разобраться в их достоинствах и недостатках.
— Вот-вот. И давайте при этом руководствоваться не личными привязанностями, а интересами дела.
Круглый понимал, что он взял не тот тон разговора, что своей взвинченностью и нервозностью портит все, но ничего с собой сделать не мог. Стычка со Стрижовым вывела его из равновесия.
Пчелин нахмурился. Людей нахальных он не терпел.
— Спасибо, товарищ Круглый, за разъяснение наших обязанностей. — Пчелин даже церемонно поклонился. Это, однако, еще больше взвинтило Круглого.
— С нами, товарищ Пчелин, шутить не надо. Мы, знаете ли, не новички какие-нибудь. Целые кварталы и городские улицы созданы вот этими руками.
— Еще раз благодарю вас. Предложения рассмотрим самым тщательным образом.
— И надеюсь, доброжелательно, — все еще в запале проговорил Круглый.
— Объективно рассмотрим.
Круглый понимал, что надо сказать что-то смягчающее, чтобы не так вот колюче расстаться с Пчелиным. Но ему так ничего и не пришло в голову. И он, злой, недовольный и собой и этой беседой, направился к двери. Пропуская в дверях Зою, спросил глухо:
— Этот ненормальный ушел?
С еле заметной усмешкой Зоя сообщила:
— Опасность миновала.
Эта ее усмешка не ускользнула от внимания Круглого и вновь обозлила его. Направляясь через приемную, он гремел:
— И это академия архитектуры! На кой черт ее возродили? Пансионат для престарелых. Ретрограды да птенцы тут окопались.
А в кабинете Пчелина Зоя, кладя на стол академика очередные бумаги, со вздохом пожаловалась:
— Ну и денек сегодня, Михаил Васильевич.
Пчелин весело рассмеялся.
— Привыкайте, Зоя. Академической тишины в этих стенах не предвидится.
В ОБКОМЕ
Кабинет первого секретаря Приозерского обкома превратился сегодня как бы в зал проектного института. На стенах — планшеты с различными таблицами, диаграммами, фотографиями, на столе для заседаний, стоявшем впритык к письменному столу, разложены чертежи, схемы, выкопировки.
В приемной ожидала большая группа руководящих работников Приозерска. Стрижов тоже был приглашен на это совещание и теперь в углу приемной что-то сосредоточенно записывал в своем блокноте. Здесь же были Шуруев и Круглый. Они оживленно переговаривались, но Стрижова будто не замечали. Наконец к нему подошел Шуруев и, нарочито приподнято поздоровавшись, спросил:
— Как дела, Аника-воин? Все шумишь, все бьешь в колокола? За сегодняшнюю баталию, что предстоит, тоже тебя надо благодарить?
— Почему? Совещания в обкоме назначаю не я.
Шуруев тяжело вздохнул:
— Как ты все осложнил, Стрижов.
— Ничего, Вадим Семенович, скоро у вас жизнь будет поспокойнее. Только смотрите, как бы вас эта благость в болото не затянула.
Шуруев хотел уточнить, что Стрижов имеет в виду, но всех пригласили в кабинет Чеканова.
В кабинете кроме хозяина уже находились председатель горисполкома Костюков — подвижный толстяк с коротким седым ежиком на голове, острыми колючими глазами, и секретарь горкома Наумов — молодой еще человек, он озабоченно переговаривался с сидящим рядом академиком Пчелиным.
Когда вошедшие расселись вокруг обширного стола заседаний, Чеканов поднялся.
— Вы, товарищи, знаете, что нами в Госстрой республики были представлены проектные предложения по Приозерску. Они были подготовлены нашим проектным институтом, рассматривались городскими организациями и обкомом партии. Однако в Госстрое материалы вызвали ряд замечаний. Нам предстоит разобраться во всем этом, разобраться внимательно и не спеша. Дело, сами понимаете, наиважнейшее и непростое…
Нетрудно было понять тревогу областных работников, когда оказалось, что представленные проектные материалы не нашли одобрения, по ним возникли замечания специалистов. Это грозило перенесением сроков начала работ по застройке Левобережья на год-два, а то и больше. Поэтому, хотя свое вступление на сегодняшнем совещании Чеканов делал внешне спокойно, размеренно, давалось ему это спокойствие с трудом.