После этого разговора Стрижов решил поинтересоваться, что за проект рождается в группе Круглого? Большого времени изучение этих материалов не заняло. Группа просто несколько видоизменяла типовой проект дома, по которому несколько лет застраивалась Октябрьская улица Приозерска. Фасады, правда, за счет качества отделки ограждающих панелей стали получше. Но планировка квартир оставалась почти неизменной. И радикально изменить ее было просто невозможно.
Стрижов теперь был глубоко убежден, что даже в эскизах предложения группы Ромашко значительно лучше. И ему было непонятно, почему Шуруев не ухватился за них, почему форсированно доводят явно заурядный дом «СКП-10»?
Шуруев был известным и авторитетным человеком в Приозерске, считался принципиальным и деловым. В институте его мнение было непререкаемым. У Стрижова не было особых оснований подвергать сомнению этот авторитет, он, как и многие в институте, считал это явление вполне закономерным. Иначе какой же это директор? Однако позиция Вадима Семеновича в выборе проекта для Левобережья серьезно поколебала веру Стрижова в его объективность и принципиальность. Анатолий Федорович пытался, и не один раз, объясниться с Вадимом Семеновичем, заинтересовать его разработками Ромашко, предупредить, наконец, его от совершаемой ошибки. Это, однако, ни к чему не привело, и тогда-то Стрижов пошел на открытый конфликт с Шуруевым и, следовательно, с Круглым.
Ему многие говорили: «А почему, собственно, ты печешься о домах Ромашко? Пусть он сам пробивает свои замыслы, пусть сам воюет». Но никто лучше Стрижова не знал, что ничего Дмитрий Иванович не пробьет и воевать ни с кем не будет.
Побыв накануне архитектурного совета на партийном бюро, Ромашко взмолился:
— Анатолий Федорович, убедительно прошу вас, закончим всю эту историю. Пусть представляют дома Глеба Борисовича. Они же действительно проверены и апробированы, а у нас что? Пока прикидки, наброски.
— Ты, Ромашко, как всегда, неисправим, — махнул рукой Стрижов.
Чтобы уговорить его выступить на архитектурном совете с объяснением своих замыслов, Стрижову потребовался почти целый вечер. Но после этого заседания вытащить Ромашко куда-либо стало уже невозможно. Куда бы потом ни толкался Стрижов, делал он это без участия Дмитрия Ивановича. Правда, Анатолия Федоровича это не останавливало. Он давно уже считал, что спор о застройке Левобережья вовсе не личный его вопрос и не вопрос Ромашко, а сугубо общественное, принципиальное дело.
…Вернувшись с совещания в обкоме у Чеканова, Стрижов сразу же, не заходя домой, поехал к Ромашко.
— Что случилось, Анатолий Федорович? — спросили оба супруга почти одновременно.
— Есть причина, и немаловажная.
— Ну, а все-таки?
— Сейчас все объясню. Дайте отдышаться. Прощаться пришел, уезжаю. — И, чтобы предупредить вопросы и расспросы, объяснил: — В Зеленогорск. Вот так.
Лариса растерянно посмотрела на мужа:
— Митя, как же ты теперь будешь?
Ромашко не мог поверить в то, что сказал Стрижов.
— Жаль, Анатолий Федорович, очень жаль. Неуютно без вас мне будет. Поверьте, — Ромашко приложил руки к груди, — я говорю совершенно искренне. Мне, когда вы рядом, как-то спокойнее и легче.
Стрижов реагировал на эти слова Ромашко довольно своеобразно:
— Спокойнее, проще? Конечно. Как же без няньки? Рохля ты и размазня, трус и лодырь, бесхребетный и беспринципный тип…
Дмитрий Иванович и Лариса Павловна ошалело глядели на Стрижова. Они не могли понять, что сегодня творится с ним.
— Вы, кажется… не закончили свою обличительную речь… — с трудом проговорил Дмитрий Иванович.
— Да, не закончил. Именно так. А не сказал вот что. Если ты в ближайшие месяцы не закончишь разработку своего проекта, то все эти эпитеты я буду трезвонить в твой адрес на каждом углу, на каждом перекрестке. Опозорю на всю страну.
Ромашко облегченно вздохнул:
— Ну, Анатолий Федорович, так немудрено и до инфаркта человека довести.
— Ты меня в него вгонишь раньше. На днях в институт и лично к тебе нагрянут Чеканов и Костюков. Пчелин тоже заинтересовался. Покажи все, что есть. И не вздумай канючить, что на доработку проекта тебе надо год, а то и два.
— А сколько же? — с некоторым испугом спросил Ромашко.
— Полгода — максимум.
— Ну, вы скажете тоже. Полгода.
— Ну, ковыряйся больше. Тогда дома Круглого уж наверняка встанут на Левобережье.
— А они и так встанут, — вяло сказал Ромашко.
— Не думаю, — убежденно ответил Стрижов и подробно рассказал о совещании у Чеканова: — Очень важный и деловой был разговор, и я верю теперь, что будут построены на Левобережье другие дома. Может, даже того же Круглого и Шуруева, но другие, лучшие. Все может быть. Они не такие, как ты, рохли. Всех сейчас запрягут в работу. Но это их, а не твоя забота. Ты же у меня смотри. Если узнаю, что в обломовщину ударился, специально приеду и расправлюсь. Задушу или застрелю, честное слово.
Ромашко поднял на него недоуменно-испуганный взгляд.
— Вы сегодня кровожадный какой-то.
— А с тобой иначе нельзя. — И уж мягче Стрижов добавил: — Ну, серьезно, Дмитрий, я тебя очень прошу. Скорее заканчивай работы. И на конкурс выходи обязательно. Понимаешь, для меня это дело принципа. Неужели зря я столько воевал?
Ромашко торопливо и чуть торжественно пообещал:
— Не беспокойтесь, Анатолий Федорович, я понимаю. И буду стараться. Очень. Вот только люди и сроки…
— Других сроков не будет. Так что время не упускай. Что касается людей, то — к Шуруеву. Есть договоренность: всю бывшую вашу группу — под твое начало. Не знаю уж, прорвешься ли к премиям, но скорбный труд не пропадет.
…Через несколько дней после этого разговора Стрижов улетал на Север. Провожали его Коваленко, Надя и Ромашко с Ларисой. Всем было как-то грустно, не по себе. Только сам Стрижов был преувеличенно оживлен и разговорчив. Он и эти проводы на аэродроме использовал для того, чтобы не дать покоя Ромашко.
— Дмитрий Иванович, помнишь наш разговор? Не забыл? Смотри. И не бойтесь вы никого. Если будет туго — идите к Шуруеву. В крайнем случае толкнитесь к самому Чеканову. Людей, людей своих не растеряйте. Подумайте даже о расширении группы. Ты, Сергей, тоже… Поэнергичнее будь. Побольше бери на себя, чтобы Дмитрий Иванович не отвлекался на организационную сумятицу. И ты, Лариса, должна тормошить своего благоверного, чтоб не дремал…
— Еще какие будут директивы, товарищ Стрижов? — вытянувшись в струнку, спросил Сергей.
— Есть кое-какие. Вам с Надей справить свадьбу. Жаль, уезжаю — можно было бы гульнуть.
К удивлению Стрижова, эти его слова ни у Сергея, ни у Нади не вызвали никакой реакции. Он спросил:
— Вы что, не согласны?
— Кто — за, кто — против! — с кривой усмешкой ответил Сергей.
Стрижов забегался в эти дни со своим отъездом и совсем не виделся с Надей. Ответ Сергея насторожил его, но он подумал о том, что опять у них обычная мелкая недомолвка. Он грубовато подтолкнул Сергея в бок:
— Не робей, старина. Все придет на круги своя.
Голос в динамике уже вторично приглашал пассажиров занять места в самолете. Надо было прощаться. Стрижов вдруг остро почувствовал, как дороги ему эти люди и как будет скучать по этому увальню Ромашко, по добродушному и задиристому Сергею, по Наде, несмотря на ее подчеркнуто сдержанное отношение к нему, особенно в последнее время.
Пожимая холодную руку девушки, он пошутил:
— Телеграмму о свадьбе послать не забудьте. Прилечу.
Надя, не приняв шутки, глухо проговорила:
— Счастливого пути, Анатолий Федорович. Пусть у вас все будет хорошо. — И отвернулась. Две маленькие предательские слезы скатились по щекам, выдав ее состояние…
Трудно сказать, что больше всего повлияло на Дмитрия Ивановича Ромашко — то ли ругань Стрижова его обозлила и задела самолюбие, то ли вдохновил разговор с Пчелиным и Чекановым, которые заезжали в институт и целый день дотошно знакомились с материалами групп Круглого и Ромашко. Во всяком случае, после их отъезда Дмитрий Иванович объявил своей бригаде:
— Мы должны доказать, что небо коптим не зря. Отныне будем трудиться до седьмого пота. Если есть несогласные, прошу заявить. Претензий иметь не буду.
Несогласных не оказалось, и вся немногочисленная бригада поспешила к своим кульманам.
В институте теперь Ромашко устраивал трам-тарарам по любому поводу. Не дай бог, если кто задержит хоть на день выкопировку какого-то чертежа или схемы для его группы или, допустим, кто-то не оформит договор с макетчиками на аккордные работы. Шум поднимался на весь институт.
— В нашего Ромашку какой-то бес вселился, — удивленно пошутил Сергей Коваленко. И он был недалек от истины.
Скоро Ромашко убедился, что Стрижов был прав, говоря о необходимости расширения группы.
Шуруев в ответ на эту его просьбу развел руками:
— Штаты у меня есть. Несколько вакансий не заполнено. Но людей нет, все в работе, сами знаете.
Дмитрий Иванович отправился в вояж — сначала по областным организациям, потом подался даже в Москву. Итоги этого вояжа произвели в институте фурор. Ромашко вернулся не один, а привез с собой двух лохматых, модно, а потому небрежно одетых аспирантов из Московского архитектурно-строительного института — Вячеслава Шиманского и Владимира Чугунова. Как он смог уговорить этих парней, какими горизонтами Приозерска привлек — осталось неизвестным. Но факт оставался фактом — аспиранты приехали, возвращаться в Москву не собирались и работали на совесть. Ребята они были на редкость современные и коммуникабельные. Очень скоро их в институте знали все, они тоже знали всех, и уже трудно было представить Облгражданпроект без этих лохматых и веселых парней.
…Свой эскизный проект группа Ромашко закончила и отправила в Госстрой — в жюри конкурса — в точно установленный срок. Все облегченно вздохнули. Последние десять дней сидели за чертежами дни и ночи и измотались предельно.
— Всем три дня отдыха, — объявил Ромашко, а сам позвонил в городскую библиотеку и попросил подобрать литературу по высотному строительству.