Коваленко удивился:
— Что это вы, шеф? Небоскребами решили заняться?
— Понимаешь, прочел я тут небольшую информашку. Один английский инженер, Вильям Фришман, разработал дом — супергигант в 850 этажей, высотой в 3200 метров.
— Ну, мало ли сейчас различных проектов! И домов-гигантов, и жилых массивов в космосе, и городов под водой. Фантазиям несть числа.
— У Фришмана меня заинтересовали его мысли о конструкции фундамента этого гиганта, «срисованной» с корневой системы деревьев, как известно, хорошо воспринимающей вертикальные и значительные горизонтальные нагрузки.
— Да на кой дьявол вам это?
— Ну, Серега! Я не узнаю тебя. Сам же изрекал не раз: «Знать надо многое, знаем же мы мало».
— Все это верно, но вы все-таки не темните и скажите, что задумали?
— Откровенно?
— Откровенно.
Ромашко весело рассмеялся.
— Хочу подготовиться к очередному конкурсу. А мысль о фундаменте у Фришмана интересная.
После этого Дмитрий Иванович опять превратился в прежнего Ромашко — был тих, малоразговорчив, медлителен. И было трудно определить: то ли переживает человек, ожидая итогов конкурса, то ли ему вообще безразличны эти итоги и ходит он, занятый своими, какими-то ему лишь известными мыслями, и мечтает только о том, чтобы не мешали и не докучали ему.
Однако Дмитрий Иванович был вовсе не безразличен к тому, что и как решит конкурсная комиссия. Конечно, было бы здорово, думал, он, не завалиться. Пусть не премируют, но хотя бы одобрят. Он уже давно приучил себя к мысли, что через конкурс их проект, конечно, не пройдет, и отказ в премии его бы не удручил. Но если проект не заинтересует специалистов вообще, то это будет означать полный провал. Тогда брошу все прожекты с жильем и займусь молочнотоварными фермами. Там все-таки чуть проще.
Когда он высказал эту мысль Коваленко, тот усмехнулся:
— Вы, шеф, отстали от жизни. На селе сейчас животноводческие комплексы строят. Да такие, что закачаешься.
— Тогда мы в бригаду Круглого попросимся, чертежи копировать.
— Вот это другое дело. Это реально.
…Через месяц в институте была получена телеграмма от Пчелина. Академик сообщал, что жюри конкурса одобрило проект группы Ромашко и присудило премию. Утром об этом сообщили газеты и радио.
В тот же день в Зеленогорск пошла лаконичная телеграмма: «Поздравь с премией и будущей застройкой. Рохля, Размазня и прочее». Ответ был получен не менее лаконичный: «Поздравляю. Но высказанные эпитеты остаются в силе до осуществления застройки. При первой же возможности приеду посмотреть, как вы испортили левобережье Серебрянки. Стрижов».
Такая возможность представилась Стрижову только через три года, когда первая очередь застройки уже подходила в концу.
ПРИОЗЕРСКИЙ СИМПОЗИУМ
Предстоящий приезд участников Европейского симпозиума архитекторов, проходившего в Москве, наделал в Приозерске немало переполоха. Хотя за последнее время туристы, журналисты и различные делегации были довольно частыми гостями в городе, однако приезд такой мощной когорты зодчих мог озадачить хоть кого.
Костюков уже несколько дней подряд безотлучно находился на Левобережье и с дотошной придирчивостью требовал от строителей закончить одно, подтянуть другое, переделать третье.
— Понимаете, Игорь Петрович, — жаловался он вечером Чеканову, — корпуса стоят красавцы. А тротуары не заасфальтированы, клены для Центрального сквера до сих пор не завезли. Основная наша магистраль — продолжение Октябрьской — ну совсем готова. Любо-дорого смотреть. А бордюрный камень был уложен бетонный, пролежал зиму и крошится. Разыскал гранитный. Завтра обещали доставить.
Чеканов пошутил:
— А ведь, пожалуй, прав Пчелин, что направляет к нам этот десант. Глядишь, подтянем кое-какие прорехи.
— Ну нет, спасибо за такую помощь академику не скажешь. Надо же, всю Европу тащит сюда. Что, кроме нашего, других городов нет?
И хотя Костюков выражал недовольство, в глубине души был, как и все приозерцы, доволен и гордился тем, что Приозерск приобретал все большую известность как город, где прогрессивно, современно ведется массовое жилищное строительство.
Такая слава пришла к Приозерску не скоро и не сразу. К чести руководителей областных и городских организаций, надо сказать, что задержка с утверждением проектных предложений их не обескуражила. Они подняли на ноги все архитектурно-строительные инстанции и добились-таки ускоренного проведения конкурса на разработку нового проекта застройки. Академик Пчелин крепко держал слово, данное обкому, и помогал всемерно. Но главное — приозерцы не теряли времени и загодя, тщательно готовились к развороту строительных работ. И когда проекты были утверждены, начали застройку массива без раскачки и проволочек.
Чеканов, перед тем как отпустить Костюкова, попросил его:
— Сергей Михайлович, давно я хотел попросить вот о чем. Собрали бы вы с Шуруевым наших архитекторов и руководителей городских организаций. Район на Левобережье получается у нас действительно неплохой, но посмотрите, какие ставят палатки, киоски, автоматы для продажи воды и газет. Жуть берет. Одни старые, другие новые, одни размерами как саркофаги, другие будто скворечники. Надо уже сейчас всерьез заняться этими «второстепенными» объектами, так называемой малой архитектурой. Очень важно, чтобы внешнее благоустройство и старых, и новых кварталов облагородила творческая художественная мысль. Вы меня поняли?
— Вполне. Вот как проведем этот свалившийся на нашу голову симпозиум, так и займемся. Вы правы. Малая архитектура у нас того… На все ноги хромает.
— Ну а с приемом гостей как? Готовы?
— Ох, еще не совсем. Завтра с утра опять собираю всех и вся. Это уже, кажется, последний раз. Проверю все до мелочей. И милости просим, пусть приезжают.
— Слава-то, оказывается, Сергей Михайлович, дело обременительное, — с усмешкой заметил Чеканов.
Костюков вздохнул:
— Назвался груздем — полезай в кузов. Но ничего, лицом в грязь не ударим. Пусть смотрят маститые архитекторы, как хорошеет Приозерск. Ну, а коль что разумное подскажут — учтем.
…К встрече гостей из Москвы готовилась вся стройка. Наводился последний глянец в корпусах, предъявленных к сдаче, на тротуарах катки, нетерпеливо урча, ровняли последние метры асфальта, прорабы придирчиво осматривали свои объекты, чтобы не осталось какой-нибудь незамеченной мелочи, способной испортить впечатление гостей. Да не дай бог дойдет это до Костюкова или, того хуже, до Наумова или Чеканова!
Архитектурная мастерская левобережной застройки помещалась в правом крыле строительного управления. Небольшой демонстрационный зал, несколько комнат для проектных групп, а в самом конце коридора небольшой закуток — кабинет Главного, как именовали на стройке Дмитрия Ивановича Ромашко.
Обычно в мастерской стояла относительно тихая, деловая атмосфера. Шум, суматоха, горячие споры из-за сроков, графиков, опозданий с доставкой тех или иных деталей и материалов, чем изобилует любой из кабинетов управления стройки, сюда, через порог мастерской, переплескивались лишь изредка. Сергей Коваленко рьяно оберегал здесь творческую обстановку, не давая втягивать проектировщиков в лихорадочную текучку. Особенно он старался оберегать от этих бед Ромашко. «Ему надо думать и творить, а не гвозди искать», — объяснял он наиболее настойчивым посетителям.
Сегодня все было иначе. Хлопоты и заботы, связанные с приездом гостей, захватили и зодчих. К их делам и обязанностям прибавились еще и представительско-протокольные задачи.
Коваленко и сам уже с самого утра вертелся, как волчок. Вот и сейчас, нервно возбужденный, весь встрепанный, он влетел в мастерскую и, плюхнувшись на первый попавшийся стул, нетерпеливым жестом подозвал Чугунова и Шиманского. Словами сказать пока ничего не мог, так как торопливо дожевывал где-то по пути подхваченный бутерброд. Наконец, управившись с ним, он торопливо предложил:
— Итак, проверим готовность… Как бы не оскандалиться. Все-таки — светила архитектурного мира. Не шутка!
Слава Шиманский, не обращая внимания на лихорадочную озабоченность начальника, заметил:
— А симпозиум, по-моему, ничего, получился. Сообщения французов и итальянцев об особенностях современных архитектурных форм мне очень понравились.
Володя Чугунов тут же подхватил тему:
— Шведы молодцы. Их «зеленая архитектура» безупречна.
Шиманский, однако, не согласился:
— Все это мура. Вот японцы — это да. С какой технической смелостью решают инженерные задачи! Вы обратили внимание на макеты транспортных развязок? Пять ярусов. Вот это вещь!
Коваленко, не заметив, что друзья нарочно втягивают его в спор, проговорил:
— Японцы действительно строят хорошо. Но почему мура все остальное?
— А потому, что мура, — невозмутимо пояснил Шиманский, — и есть мура. Рациональность, экономичность, простота. Неужели наш век ничего не внесет в города такого, чтобы потомки зачарованно смотрели на наши сооружения и так же охали, как охаем мы, когда смотрим на Баальбек или пирамиду Хеопса?
Чугунов ухмыльнулся:
— За чем же дело? Дерзай.
Шиманский вздохнул:
— Суждены нам благие порывы. Дерзай, когда товарищ Коваленко каждый день стружку снимает, то за рабочие чертежи по детскому саду, то за привязку химчистки, то еще за что-нибудь. Ведь, наверное, ни одна женщина не согласится родить раньше девяти месяцев. А мы досрочно рождаем каждый проект. Я не говорю уже о Главном: «Извините, коллега, но вот тут вы явно не добрали. А тут перебрали. Ну разве это капитель? Это же какая-то закорючка. Я прошу извинить, но надо переделать».
Манера разговора Ромашко была так мастерски скопирована Шиманским, что все расхохотались. Но Коваленко уже спохватился:
— Вы, лоботрясы, нарочно отвлекаете меня от дела. Хватит лясы точить. Проверим еще раз, что и как у нас готово к нашествию гениев. Давайте по порядку. Общий макет микрорайона?