Коллеги по проекту внушали Голубеву:
— Съезди ты к Крюкову, может, от него исходит это неожиданное вето?
— Да что вы, он-то тут при чем? У Валерия Осиповича такое хозяйство, что он каждую разработку вряд ли смотрит. Не поеду. Давайте лучше дорабатывать.
Сели дорабатывать. Но город ждать не мог, и строить Дом культуры стали по другому проекту. Да тут еще подоспела кампания против излишеств в строительстве, и Голубева освободили от руководства мастерской.
Потом, когда у руководителей проектно-строительных дел головы немного поостыли, поняли они, что с Голубевым, пожалуй, поспешили, и вернули обратно к руководству мастерской.
Через года два или три областными организациями и Госстроем республики, учитывая все возрастающий объем строительства в Приреченске, было решено создать проектный институт гражданских сооружений «Облгражданпроект». Ядром института, естественно, являлась мастерская Голубева — ведь именно она вела проектные работы в городе до сих пор. Институт был создан, но директора все еще не назначали.
Начальник Госстроя уже не впервые спрашивал собравшихся у него заместителей:
— Кого же поставим во главе института в Приреченске? Нужен человек, хорошо знающий и местные условия, и специфику этого направления. Областные организации предлагают Голубева.
Заместитель начальника, заведующий кадрами, пожав плечами, ответил:
— Я согласен. Но вот товарищ Крюков почему-то возражает.
— Да, возражаю, — отозвался Валерий Осипович. — Ничего путного из этого не выйдет. Это несерьезно. Ну какой Голубев директор? Вы же помните, даже с мастерской мы его уже снимали, а тут институт.
Это было правдой. Факт такой был, имел место. Но Крюков, напомнив о нем, умолчал о финале, не сказав, чем закончилась эта история. И кое-кто в кандидатуре Голубева усомнился.
Так выдвижение Голубева и не состоялось.
Получив сообщение о случае на Тургеневской улице, Крюков забеспокоился. Он запросил все проектные материалы по серии домов «СК-2». Нет, он не предполагал, что в проекте могут быть какие-то крупные ошибки. Мелкие погрешности могли, конечно, быть. Но ведь если не обнаружатся какие-то другие причины катастрофы, то эти, пусть и незначительные, огрехи можно возвести в причину случившегося. Все зависит от точки зрения экспертизы. А так как комиссию возглавляет Голубев, тот самый Голубев, то можно ждать всего. Ведь он, конечно же, догадывается о причинах своих длительных невзгод и теперь сведет давние счеты, подобьет, как говорится, итоговый баланс. И надо же случиться этому именно сейчас, когда госпремия почти в кармане. Воспаленное воображение Валерия Осиповича, однако, шло дальше. Ведь если что-то найдут в проекте дома на Тургеневской, думал Крюков, то это станет известным многим инстанциям, конечно же, дойдет и до самых высоких. И тогда может быть всякое. Там не будут слушать ссылки на объективные обстоятельства. Тебе поручено дело, и будь готов, отвечай за него. А не ответил — не обижайся на спрос, уступи место другому, более сведущему и энергичному.
Нет, нельзя допустить, чтобы Голубев вылез со своими заключениями по Тургеневской. А в том, что он, конечно же, взвалит вину на проект, — на этот счет у Крюкова сомнений не было. Поступки других людей он соразмерял со своими представлениями о жизни, мерил по себе. Иначе мыслить Валерий Осипович не мог.
Через две недели комиссия Голубева закончила свою работу на Тургеневской и в полном составе заявилась к Молчанову. Он терпеливо слушал, не перебивая и не задавая вопросов, слушал неторопливый, обстоятельный доклад председателя комиссии.
— …Таким образом, после тщательного изучения проектных материалов, экспертная комиссия с полной определенностью делает вывод, что сползание фундамента и разрушение каркаса дома «СК-2» на Тургеневской произошло из-за изменения геоподосновы, вызванного подмывом северо-западной зоны застройки сточными водами городского коллектора.
— Сползание фундамента? Ясно. Но кто же виноват в этом?
— Работники коммунального хозяйства города, месяц искавшие, куда устремились подземные потоки из поврежденного коллектора, руководители стройки, не обратившие своевременно внимания на повышенную увлажненность грунта. Строители виноваты еще и в том, что на некоторых участках фундаментов не вышли на материк. А насыпочный грунт подвел. Разрушение корпуса произошло из-за подмыва насыпного грунта основания фундамента.
— Но разве авторы проекта не должны были предусмотреть подобные обстоятельства?
— Стихийные бедствия — бури, грозы, ураганы, наводнения — да, должны. Но аварию в городском коллекторе — это уж, знаете ли, слишком.
— Значит, по проектной документации дома «СК-2» у экспертизы нет никаких замечаний?
— Замечания, конечно, есть. Но к аварии они отношения не имеют.
— Ну что же, большое спасибо. Вы знаете, самое неприятное в нашей правоохранительной деятельности — это ошибка. Ведь за ней людские судьбы. Вот почему мы настаивали на экспертизе, беспокоили, отрывали от дел вас — специалистов. Теперь мы сможем сделать объективные, безошибочные выводы по аварии на Тургеневской.
Когда прощались, Молчанов попросил Голубева на несколько минут задержаться. Сергей Федорович снова сел в кресло и вопросительно посмотрел на советника. Тот в раздумье проговорил:
— По нашим правилам это не положено, но по совести, думаю, будет правильно. — И положил перед Голубевым письмо Крюкова прокурору: — Почитайте, вам это надо знать.
Сначала Голубев читал спокойно. Потом усмехнулся, но чем больше углублялся в опус Валерия Осиповича, тем более мрачнел. Окончив читать, долго сидел молча, как бы в раздумье. Потом медленно проговорил:
— Ну что же, правду в народе говорят: в ком добра нет, в том и правды мало… Не знаю уж почему, может, по своей наивности, но я никогда свои неудачи не связывал с Крюковым, всегда относил их к своей собственной вине. Вообще считал и считаю, что человек сам, прежде всего сам строит свою судьбу. Это мое очень давнишнее убеждение. И именно поэтому я даже никогда не подумал, что Валерий Осипович или кто-то другой старательно «оберегают» меня на моих жизненных стежках.
Затем после длинной паузы продолжал:
— Отчего же раньше не сказали, кто меня подозревает в недобросовестности? Опасались, что буду искать в проектах крамолу? Зря. Если бы я и знал, кто автор этого заявления, выводы были бы те же.
— А мы в этом не сомневались и не сомневаемся, — ответил Молчанов. — Потому и не видели необходимости в том, чтобы знакомить вас с заявлением товарища Крюкова до окончания экспертизы. Скоро Валерий Осипович будет здесь. Очень интересуется вашим актом. Если желаете, можете встретиться.
— Нет. Не испытываю такого желания. Но вот своим коллегам, товарищам должен буду рассказать об этой истории. Мы ведь знали, были наслышаны о каком-то подозрении к нашей комиссии. Предположения коллег об источнике этого недоверия оказались более точными, чем мои. Я-то их уверял, что Крюков здесь ни при чем.
Когда Голубев, распрощавшись, вышел, Молчанов попросил дежурного:
— Здесь где-то товарищ Крюков. Наверное, у прокурора. Дайте знать в приемную, что я освободился.
Крюков заявился вскоре. Настроен он был ершисто, весело.
— Чем обрадуете, товарищ советник? Надеюсь, удалось решить это уравнение со многими неизвестными?
Молчанов, скупо поздоровавшись, положил перед Крюковым тонкую папку с вложенными в нее несколькими листками акта.
— Прошу ознакомиться с заключением экспертизы.
Крюков быстро пробежал бумаги глазами, враз уловив суть.
— Правильно, толковое заключение.
— Объективное. Верно ведь?
— Да, да. Но других выводов, собственно, и быть не могло.
— Вы, однако, ожидали иного. Голубева-то требовали отстранить.
— Не отрицаю. Знаете, береженого и бог бережет. А кроме того, я больше думал о нем, чем о себе, хотел уберечь его от соблазна. Знаете, когда представляется такая возможность посчитаться с недругом за свои обиды, редкий удержится, чтобы пройти мимо нее. Мог и Голубев польститься на эту возможность, и тогда бы… Вот почему я и у вас был тогда и письмо прокурору послал. Очень хорошо, что мы общими силами предупредили Голубева и комиссию от ошибки.
— Ни о вашем том визите, ни о заявлении прокурору Голубев не знал.
— Как? Вы не упредили его?
— Нет.
— Но почему?
— А у нас не было оснований не доверять ему.
— Ну да, ну да. Понимаю, дедукция, интуиция и прочее.
Крюков говорил что-то еще, кажется, о том, что он тоже всегда верил в Голубева, в его немалые способности, о трудном пути, который они вместе прошли.
Молчанов слушал и думал о том, как разнолика человеческая природа. Вот два человека. Однокашники, сослуживцы, родственные профессии. А какая огромная разница между ними. Сложное это явление — человек.
Видя, что его душевные излияния не находят отклика, Крюков встал.
— Я могу быть свободен?
— Да, да. Пожалуйста.
После ухода Валерия Осиповича Молчанов встал из-за стола, подошел к форточке. Захотелось вдохнуть свежего воздуха. В окно он увидел Голубева и всю комиссию. В ожидании машины они что-то оживленно обсуждали. В это время из здания вышел Крюков. После минутного замешательства он ринулся к Голубеву. Обе руки его взметнулись, как крылья большой птицы, готовые к дружеским объятиям. Но вскоре тут же вяло опустились вниз. Голубев и его товарищи отвернулись от него и пошли по тротуару, продолжая свой оживленный разговор.
НЕУКРОТИМЫЙ ГОРБУХИН
Заявление, присланное в прокуратуру города Приозерска, было довольно необычным. Большая группа рабочих и служащих фабрики имени 1 Мая просила разобраться в причинах недавней кончины председателя профсоюзного комитета фабрики Павла Сергеевича Родникова и обвиняла в ней Савелия Горбухина, когда-то работавшего на этом же предприятии. Среди подписавших коллективное письмо были начальники цехов, мастера, передовики производства — люди, известные всему Приозерску.