Прокурор города старший советник юстиции Герасимов был опытным юристом, сталкивался в свой деятельности с самыми разнообразными ситуациями, и такое письмо с фабрики озадачило его.
Первомайцы писали:
«Мы знаем, что Савелий Горбухин не стрелял в Родникова, не наносил ему смертельных ножевых ранений. Но тем не менее утверждаем, что он, именно он, виновен в безвременной кончине замечательного человека. Если тщательно разобраться в действиях Горбухина, то может статься, что не только трагический конец Родникова, но и еще несколько подобных случаев тоже лягут на его совесть. Это мы, разумеется, предполагаем. Но вот что на фабрике есть немало людей, которым указанный гражданин, безусловно, сократил жизненные сроки, — это утверждаем со всей ответственностью. И, по нашему мнению, органы, стоящие на страже советских законов, должны более решительно защищать честных людей от кляуз и наветов, воздавать по заслугам тем, кто попирает нормы социалистического общежития…»
Герасимов вызвал советника юстиции 2-го класса, помощника прокурора Скворцова:
— Юрий Сергеевич, ознакомьтесь с этим документом, и давайте посоветуемся, что будем предпринимать.
У Скворцова, так же как и у самого прокурора, возникло немало недоуменных вопросов. Как это проверить? Как установить? Да и может ли быть такое? Очень уж сгущены краски. Выслушав его горячий монолог, Герасимов проговорил:
— Все правильно, Юрий Сергеевич, ваши сомнения я тоже разделяю. Возбудить уголовное дело против Горбухина мы не имеем юридических оснований. Но разобраться надо. Мнение целого коллектива — не шутка, отмахнуться от него мы не можем.
— Чтобы проверить разные случаи и предположения, приведенные в письме, надо вызывать десятки людей, знакомиться с документами, запрашивать организации. Да и Горбухина потревожить придется.
— Вызывайте, проверяйте, запрашивайте… Но вот с вызовом Горбухина не спешите. Сначала давайте убедимся, есть ли основания для этого.
Через день или два Скворцов приехал на фабрику имени 1 Мая. Секретарь парткома фабрики Стороженко встретил его обрадованно:
— Это хорошо, что вы прибыли к нам. Может, и поможете… Очень бы хотелось… Нельзя, чтобы такие горбухины портили людям жизнь.
На изучение толстых папок, врученных Скворцову на фабрике, ушло три дня. Уже прочитав первую, парткомовскую, Скворцов подумал, что первомайцы не без основания прислали свою гневную петицию в прокуратуру. Однако привыкший к скрупулезному изучению фактов, советник юстиции одернул себя: рано думать о выводах, надо разобраться во всем тщательней.
Читая письма, жалобы и заявления Горбухина, Скворцов хотел определить, какие проблемы его более всего интересуют. Однако от этого намерения пришлось отказаться. Горбухина занимало большое и малое, главное и второстепенное, личное и общественное. Он писал и «о недопустимых прорехах» в деятельности фабрики имени 1 Мая, и «о неблаговидных делах» ее руководителей, «о сплошном жульничестве» в торговых точках Приозерска, о «преступно-халатном» судействе недавно состоявшегося здесь футбольного матча, освещал «крупные упущения» в работе городского парка культуры и соседнего с Приозерском совхоза. Писал еще о многом другом.
Но при всем многообразии интересов Горбухина объектом его особо пристального внимания была его родная фабрика.
Несколько лет назад здесь по требованию пожарного надзора заменили деревянный пол на ксилолитовую плитку. Чище, безопаснее. Горбухин усмотрел в этом криминал и написал по сему поводу несколько заявлений в самые различные адреса. В них он ставил два вопроса: зачем понадобилось менять хороший деревянный пол на плитку? И куда делась торцовая шашка после замены пола? Объясняли ему это не раз и не два, и устно, и письменно. Показывали акты на списание пропитанных маслами и эмульсией шашек. Получив ответ, он… строчил новую бумагу…
Приобрела фабрика за счет своих прибылей десяток бакинских установок для кондиционирования воздуха — для конструкторского бюро, красных уголков, техкабинета и прочих нужд. Неосмотрительными оказались руководители фабрики и допустили оплошность — установки были смонтированы также в кабинетах директора и главного инженера. Об этих «барских замашках» руководства фабрики, о растранжиривании государственных средств горбухинские сигналы поступили в восемь или девять инстанций. Шли они и после того, как и директор, и главный инженер отказались от «непозволительной роскоши».
В папке фабричного комитета Скворцов прочел несколько писем и ответов на них по поводу неблаговидного поведения начальника красильного цеха Чеснокова.
В пространном — на семи страницах — заявлении в народный контроль Горбухин писал, что Чесноков занимается спекуляцией автомашинами. Была у него «Волга», он продал ее куда-то на юг. Купил следующую «Волгу» и тоже продал. Сейчас разъезжает на новеньких «Жигулях». И все это сходит Чеснокову с рук, ибо у него друзья-приятели в дирекции фабрики и городском торговом отделе…
Специальная комиссия, созданная городским народным контролем, все скрупулезно проверила. Чесноков действительно имел старую «Волгу» и, проездив на ней четырнадцать лет, сдал в комиссионный магазин. Затем купил «Жигули». Никакой «следующей» «Волги» у него не было. И продал старую, и купил новую машину он по всем существующим на этот счет правилам.
Выводы комиссии не удовлетворили Горбухина. Пошло письмо в область, затем в Москву. «Автомобильным махинациям» Чеснокова было посвящено одиннадцать посланий. И столько же было дано ответов.
Когда Скворцов со вздохом закрыл третью толстенную папку с эпистолярными опусами Савелия Горбухина, он вновь вернулся к мысли, которая возникла у него и раньше: почему руководители фабрики, тот же Чесноков и многие другие люди, которых так рьяно костил Горбухин, столь терпеливо и безропотно сносили и сносят его наскоки, почему оправдываются в несуществующих грехах? Ведь есть советские законы, по которым человек за клевету должен нести ответственность…
Эти вопросы он задал секретарю парткома Стороженко. В парткоме в это время было несколько активистов, и когда они услышали вопросы Скворцова, раздался скептический смешок, а секретарь партийного комитета в свою очередь спросил Скворцова:
— Вы с Горбухиным еще не встречались?
— Пока нет, собираюсь.
— Вот тогда вам все будет ясно.
…Скворцов посмотрел на часы. Время близилось к десяти. Он поймал себя на мысли, что, пожалуй, волнуется перед этой встречей. За две недели он прочитал столько писем, заявлений, разного рода петиций Горбухина и ответов на них, что у него уже сложился зримый образ этого человека. Однако к столу подходил не маленький сухонький старичок, убеленный сединами и согбенный под бременем прожитых лет, как ожидал Скворцов, а мощный, дородный мужчина, с розовым черепом и столь же розовым от избытка жизненных сил и неистраченной энергии лицом. Маленькие белесоватые глаза смотрели с прищуром, испытующе. Голосом столь же мощным, как и вся комплекция, он поздоровался:
— Здравствуйте, товарищ прокурор. Я — Горбухин Савелий Кириллович. Явился по вашему вызову.
— Здравствуйте, Савелий Кириллович, и присаживайтесь, — пригласил Скворцов.
Усевшись в кресло и пытливо вглядываясь в лицо советника, спросил:
— Так по какому поводу я приглашен в столь уважаемое учреждение?
— Прежде всего, Савелий Кириллович, мне бы хотелось познакомиться с вами. Вы не против?
— Нет, но, однако, хотел бы уяснить, на какой предмет? С какой целью?
— Ну, просто, чтобы понять вас, уяснить ваши устремления.
— Устремления мои, товарищ прокурор, единственного направления — каленым железом выжигать недостатки. Что касается моей личности…
Рассказывал о себе Горбухин долго и тягуче. Останавливался только затем, чтобы попить водицы из графина, что стоял на столике прямо перед ним. Скворцов не прерывал его ни одним словом, хотя надо было иметь и редкую выдержку, и терпение, чтобы выслушивать обычную, ничем не примечательную биографию на протяжении двух с половиной часов. Правда, некоторые жизненные эпизоды Горбухин пробегал мельком, а иные «узловые вехи» на своей жизненной стезе излагал с деталями и нюансами.
Когда-то работал он в Приозерском городском театре. Роли играл самые рядовые, на ведущие его не пускал главный режиссер. И по простой причине — «боялся дать развернуться горбухинскому таланту». Горбухин решил «отстоять свое право». Выступил на профсоюзном собрании и разгромил главрежа за консерватизм, подражательство, зажим «молодых сил» и прочее. Пошли на главрежа жалобы в самые важные инстанции — одна, другая, третья. Писалось в них многое — и о бездарности режиссуры театра, и о том, что пьесы здесь принимаются только от узкого круга знакомых, и о том, что главреж ходит в костюме, сшитом из вельвета, предназначенного для одевания сцены, и о том, что такие и такие-то актрисы «вполне возможно, любовницы главрежа». Но… Коллектив театра, которому было поручено обсудить сигнал, к удивлению Горбухина, единодушно отверг их все до одного и поддержал главрежа…
Затем Савелий Кириллович оказывается в областном гастрольном театре, в ансамбле песни и пляски, возглавляет Дом культуры одного из предприятий, и наконец — фабрика имени 1 Мая. Сначала — художественный руководитель коллектива самодеятельности. Потом — в отделе снабжения, позже — в красильном и ткацком цехах. Везде находились люди, с которыми Горбухин незамедлительно вступал в борьбу. Наконец, оказался он в фабричной охране. Должность дежурного инспектора не очень завидная, но не трудоемкая, перенапряжение бывает редко. И время свободное есть. Недостатки опять же хорошо заметны, когда ходишь по фабрике и проверяешь, как соблюдаются режим, правила внутреннего распорядка.
Но беспокойные фабричные инженеры придумали автоматизацию контрольных постов, и потребность в инспектуре охраны таким образом сократилась. Встал вопрос о сокращении нескольких работников, и Горбухина в том числе. Обсуждался он в дирекции, в парткоме, на заседании фабричного комитета. Предложения о переходе в какой-либо цех к станку или, допустим, в кладовую Горбухин категорически отверг. Его поуговаривали и сократили. Оговорились при этом, что, если у Савелия Кирилловича появится желание работать, ему непременно найдут дело. Горбухин обжаловал свое сокращение в фабком, горком, ЦК профсоюза. Увольнение признается правильным. Правильным признает его и народный суд. Горбухин жалуется на «расправу с ним» в республиканские и союзные организации. Считает это дело незаконченным и по сей день…