В период следствия неоднократно возникал вопрос о Зеленцове — начальнике снабжения одного из промкомбинатов, в артелях которого тоже были вскрыты крупные махинации. По элементарным законам логики не могло быть, чтобы начальник такого отдела, не один год проработавший в промкомбинате, не знал о том, что творится в артелях. Все это было так. Но предположения, как и логические выводы, — не доказательство преступления. И Зеленцов, прекрасно понимая это, на следствии вел себя довольно уверенно.
— К преступной деятельности отношения не имею. Если у следствия есть какие-либо фактические данные — прошу предъявить. Возможно, я допустил беспечность, не углядел жуликов, сротозейничал. Но выявление их и не входило в мои функции. Так что судить меня не за что.
На суде он выступал в качестве свидетеля.
На вопрос о цели сегодняшней встречи Зеленцов ответил не сразу. Он вытащил из помятой пачки сигарету, медленно прикурил от потертой зажигалки и в той же мрачноватой манере проговорил:
— На встрече я настаивал не для того, чтобы ворошить ту старую историю. Нет, дело в другом… Цель не совсем обычная… Я хочу получить совет… Куда мне деть свои накопления? Их много. Почти миллион… И он мне не нужен.
Невольно подумалось: гражданин явно не в себе, видимо, нездоров.
Зеленцов поднял глаза, взгляд его был пристален и вполне осмыслен.
— Вы не беспокойтесь, я в ясном уме и твердой памяти. И пришел именно за тем, о чем сказал. «Нейлоновая» история кончилась для меня благополучно. Хотя сейчас я бы не стал так настойчиво доказывать свою непричастность к ней. Все течет, знаете ли, все меняется. Меняемся и мы, ох, как меняемся.
Зеленцов облокотился на парапет набережной и, глядя на вечерний, полыхающий огнями город, продолжал:
— Собственно, эта история не была началом моей биографии, как не была и ее концом. И чтобы вам было понятно, почему все-таки я пришел по такому необычному поводу, придется рассказать о моей жизни все или почти все.
Отец Юрия Яковлевича — Яков Зеленцов когда-то подвизался в качестве приказчика у одного из ярославских торговцев. Скопив деньжат, обзавелся собственным делом по торговой же части. В период нэпа не понял сути перемен, на трудовую стезю встать не захотел и пустился во все тяжкие с подпольной торговлей. И прогорел. Сыну оставил лишь свое купеческое кредо: деньги, мол, — основа всего на свете. Не столь уж глубокая мудрость, но в сознание отпрыска она вошла крепко. К денежным знакам Юрий Яковлевич был неравнодушен с самых малых лет. Еще учась в школе, умел обдурачивать пацанов и выпрашивать у матери лишнюю трешку. И уже тогда имел потайное местечко, где хранил свои накопления.
Именно на этой почве в строительном техникуме у Зеленцова вышли большие неприятности с комсомолом. Не могли ребята терпеть неприкрытого скряжничества и скопидомства Зеленцова. Проработали его и раз и два. Журили, предупреждали. Но когда выяснилось, что он попросту обирал многих неопытных первокурсников, поставили вопрос круто: «Кончай, Зеленцов, иначе окажешься вне наших рядов». Обещание было дано, но вскоре же нарушено. Его исключили из комсомола, но дали возможность закончить учебу. Зеленцов был рад такому обороту дела — могло случиться хуже. К окончанию техникума в чемодане Зеленцова, под старыми газетами, лежали пять тугих пачек по тысяче каждая.
Война прервала его коммерческие устремления. В составе строительного батальона он строил дороги, мосты и переправы. Когда же вернулся к мирным делам, стала настойчиво сверлить мысль: как наверстать упущенное…
Как-то на завод в Красногорск, где в управлении капитального строительства работал Зеленцов, приехала комиссия для отбора специалистов на стройку родственного завода в Зауралье. Заработки были обещаны большие, и Зеленцов вызвался отправиться туда. Ему дали должность технолога в отделе материально-технического снабжения. Должность скромная, но возможности она открывала широкие. Строительство завода крайне нуждалось в лесоматериалах, занаряженная древесина поступала с перебоями. Руководство стройки приняло решение освоить свою лесосеку в верховьях реки Талызы, на берегу которой сооружался завод. Возглавить лесозаготовительный участок вызвался Зеленцов. Выбор на него пал не случайно. Место для организации лесосеки предложил он. Изредка шатаясь с ружьишком по прибрежным лесам, Зеленцов высмотрел его давно. В верховьях, около серых камней, Талыза делала крутой поворот, и в заводи скапливался лес, застревавший во время сплава. Вскоре стройка вздохнула свободно — древесина стала появляться в изрядном количестве. А то, что она была не столько заготовленной на лесосеке, сколько взятой из сплава, — это было известно только Зеленцову да его ближайшим помощникам.
Юрий Яковлевич потирал от удовольствия руки. В его коричневом чемодане, под нехитрым мужским имуществом, уже в несколько слоев лежали пачки ассигнаций.
А вскоре подвернулся случай самый удачливый, как сам оценил его Зеленцов. Приехал в Зауралье один его знакомый, работавший в главке. Именно он рекомендовал Юрию Яковлевичу податься сюда. Сидели в ресторане, выпили изрядно. Когда Зеленцов, рассчитываясь, стал тщательно шарить по карманам, демонстрируя скромность своих возможностей, его приятель с пьяной прямотой заметил:
— Не изображай бессребреника. Знаю тебя. Шайбы у тебя водятся. — И, наклонившись, доверительно прошептал: — Только цена им скоро будет иная. Да-с, дорогой мой, иная. Кто имеет много — будет иметь мало. — И, ухмыляясь, пошутил: — «Не храните деньги в кубышке, храните на книжке».
По пути к дому Зеленцов кое-что выведал у не в меру болтливого командированного. Хотя тот старался говорить намеками, Юрий Яковлевич уразумел многое. И весь следующий день потратил на встречи со своими знакомыми и дружками. Его деловую хватку знали и безбоязненно вручали накопленные суммы. Еще через день Зеленцов срочно отбыл в областной центр к врачам. С ним был тот же коричневый фибролитовый чемодан, но его содержимое изрядно пополнилось — он был почти доверху набит денежными купюрами. В областном центре они были сданы в разные сберегательные кассы. Приятели же и друзья получили одинаковые телеграммы: «Операцию делать отказались. Еду в Москву». Это означало, что пристроить взятые деньги в сберегательные кассы пока не удалось. А после объявления реформы все клиенты Зеленцова получили почтовые переводы с суммами в десять раз меньшими, чем ему вручали, то есть в точном соответствии с новым обменным курсом. На переводных бланках для всех был один текст: «Извини, браток, задуманное не удалось, делал все, что мог. Шайбы возвращаю полностью. Зеленцов».
Конечно, далеко не все поверили в бескорыстие Зеленцова, но что можно было сделать? Тем более что Юрий Яковлевич счел благоразумным не возвращаться в Зауралье. Ссылаясь на внезапно обрушившуюся на него болезнь, он запросил со стройки свои документы в Москву, до востребования.
Эта «операция» дала Зеленцову довольно изрядный куш. «Пофартило, как бывает редко», — думал Зеленцов, нащупывая зашитые в подкладку пиджака три сберегательные книжки.
Он решил устроиться на жительство в столице. Это, однако, оказалось не так-то просто. В жилищных органах его выслушивали вежливо, но просьбе удивлялись:
— Но позвольте, вы же не москвич. И не работаете. О какой квартире может идти речь? Начинайте с трудоустройства.
— Больной я, понимаете… На Севере долго работал.
— Найдите посильное дело. Люди-то везде нужны.
Люди были действительно нужны каждому заводу, каждой стройке, каждому учреждению. Об этом пестрели афиши, взывали газеты, радио. Зеленцов, однако, не спешил. Он твердо решил найти такое место, где бы можно было преумножать накопления, а не проживать их. Пятьдесят тысяч… Хорошо, конечно. Но вот если бы сто… А сейчас что же? Обоснуюсь с жильем — и опять сумма уменьшается. Да, маловато, явно маловато.
Зеленцов устраивается экспедитором в транспортное управление междугородных перевозок. Это очень удобно — можно сочетать служебные поездки со своими делами.
Три года подряд он, скупая фрукты на юге, переправляет их на рынки Архангельска, Мурманска и других северных городов. Потом снабжает дефицитными строительными материалами дачников двух крупных промышленных центров. Не гнушается перепродажей ширпотреба, купленного в портовых городах, и даже торговлей вениками из сорго… При этом неукоснительно следует своему правилу — своевременно выйти из дела, сняв с него пенки. И когда те или иные контрольные органы начинали заниматься подозрительной группой и ее нечистыми делами, Юрий Яковлевич уже шуровал в другой сфере. Именно это и позволило ему долгое время безнаказанно обделывать свои делишки.
Вот только торговля перекупленными фруктами обернулась неприятностями. Один из его компаньонов, привезший в Архангельск яблоки, запутался в объяснениях с дирекцией рынка. Груз конфисковали. Зеленцова и его компаньонов привлекли за спекуляцию.
Следователь, занимавшийся делом, не верил искренним раскаяниям и сокрушенным стенаниям Юрия Яковлевича, требовал подробного рассказа «о прежних спекулятивных и прочих операциях». Но ни о чем таком Юрий Яковлевич рассказывать не собирался. Конкретных же фактов у следователя все-таки не было. Имущество подследственного оказалось мизерным, характеристику с места работы дали ему положительную, и молодой служитель закона скрепя сердце дознание по делу счел законченным, хотя и чувствовал, что до истины все же не добрался.
Зеленцова, учитывая его чистосердечные раскаяния и фронтовые заслуги, осудили к трем годам лишения свободы условно.
В транспортное управление возвращаться было невыгодно — понимал Зеленцов, что прежнего доверия уже не будет. Он устраивается в систему промкооперации, ведает снабженческими делами промкомбинатов. Через три года возникает дело «нейлонщиков». Удачно вынырнув из него, Зеленцов вновь возвращается на транспортную стезю. Должность подыскал поменьше, но зато возможности для посторонних вояжей значительно шире. Однако из дела «нейлонщиков» сделаны выводы. Юрий Яковлевич стал еще осторожнее, изворотливее, хитрее. Более аккуратно подбирал компаньонов, скрупулезно взвешивал каждую затевавшуюся «операцию». И вскоре взносы на счета в сберкассах, приостановившиеся было, стал