го удручало больше всего. Он использовал любую возможность — писал письма, выступал на сессиях Верховного Совета, республиканских совещаниях актива с постоянным напоминанием, что Приозерск ждет серьезной реконструкции. Прекрасно понимая, что без развития индустриальной базы городу ждать больших ассигнований на жилье и быт трудно, сразу же согласился на размещение в окрестностях Приозерска нескольких новых предприятий. Это прибавило веса его настойчивым ходатайствам, и вот лед, кажется, тронулся.
В Госплане и в Госстрое республики предложение о реконструкции старого Приозерска и строительстве нового района было поддержано. Руководители Приозерска взбодрились и стали готовиться к защите своих предложений в правительстве республики. Поддержали их и здесь. Но было сказано так:
— Убедили. Помогать вам надо. Но смотрите, чтобы Приозерск стал действительно современным городом.
В тот же день директор Облгражданпроекта Шуруев был приглашен к первому секретарю обкома. Беседа продолжалась долго и закончилась поздно вечером. По приезде из обкома, несмотря на поздний час, Вадим Семенович позвонил Круглому. Тот удивился столь позднему звонку.
— Что случилось, Вадим Семенович?
— Ничего плохого. Наоборот. Поздравляю с решением о реконструкции Приозерска и застройке Левобережья.
— Да не может быть! В полном объеме?
— Ну, объем, как ты знаешь, так быстро не определяется. Нужны технико-экономические обоснования, проекты, сметы…
Для обоих эта новость не была неожиданной, во всей работе областных и городских организаций по подготовке предложений они принимали непосредственное участие. Но все равно она приятно взволновала, наполнила беспокойством, оживила давно вынашиваемые мысли и планы.
Шуруев и Круглый хорошо знали, что, коль скоро вопрос о реконструкции Приозерска и застройке Левобережья решен, неизбежно встанет следующий: как и чем застраивать город? Конечно, республиканские организации могут и тут помочь. Предложат привязать один из уже осуществленных проектов. Но это ведь не лучший выход. Как удастся увязать его с рельефом местности, микроклиматом, и прочее, и прочее. Нет, приозерским зодчим просто грешно будет не попытаться сказать здесь свое веское слово. И Шуруев с Круглым уже давно трудились над эскизными набросками к проекту застройки. Из этих работ не делалось секрета, велись они открыто, когда появлялись «окна» в плановой загрузке. Уже дважды или трижды стихийно возникали дискуссии вокруг рожденных зодчими эскизов и набросков.
Отношение к разработкам было различным. Кому они нравились, кому нет. Многие критиковали эскизы за неверное композиционное решение, за то, что новый жилой массив проектируется изолированно от старой, сложившейся застройки Приозерска. Не нравилась маловыразительная планировка общественного центра. Но больше всего критических стрел вызвали сборные дома, которые предполагалось строить в новом микрорайоне.
Каркасно-панельные дома были кровным детищем Вадима Семеновича и Глеба Борисовича, и отказаться от их привязки на Левобережье Серебрянки было свыше их сил. Дома эти уже строились, и не только в Приозерске. Они были освоены домостроительным комбинатом и довольно быстро могли быть переведены на поток.
Конечно, Вадим Семенович да и Круглый понимали, что их эскизные наброски далеки от совершенства, требуют серьезной работы. Понимали и то, что тип домов далеко не идеальный. Но, взвешивая все плюсы и минусы, неизбежно приходили к единому: лучших вариантов проекта институт в короткие сроки не создаст. Значит, надо выходить с этим хоть в какой-то степени продуманным предложением.
Главным препятствием могла явиться довольно непримиримая позиция некоторых работников института. Особенно рьяно ругают этот проект инженер-архитектор Стрижов и молодые архитекторы, работающие в группе Ромашко.
Шуруев тревожился по этому поводу, ломал голову и не знал, как нейтрализовать эти настроения. Но Круглый не видел здесь большой опасности.
— Ну, а что они могут?
Вадим Семенович возразил довольно решительно:
— Зря так отмахиваетесь. Вы представляете, если сигналы о недостатках в проекте планировки, в конструкции домов дойдут до Москвы, до Госстроя? Сразу все насторожатся, начнут изучать эти самые погрешности, потребуют или доводить проект или обяжут применить другой. А то и конкурс решат провести.
— Не пойдут местные власти на конкурс. Это же минимум на два года оттянуть начало работ.
— Но они не пойдут и на проект, который вызовет серьезные сомнения, на привязку домов, в которых не уверены.
— А что, собственно, вас-то беспокоит в планировке? По-моему, все там нормально. И дома. Что в них сомнительного? Какие претензии? Живут в них тысячи людей, и ничего, довольны.
— Ну, мы-то с вами знаем, что там хорошо и что худо. Но я за них, за эти дома, и за наши эскизы. Только надо, чтобы все были за них, а не только мы с вами.
Круглый пожал плечами:
— Какой же выход? Куда ни кинь, все клин.
— Выход есть, и я о нем вам говорил не раз. Надо еще и еще раз пораскинуть мозгами и представить разработки уже улучшенного проекта. Что будем менять и улучшать, надо определить поскорее, с тем чтобы заинтересовать область. С поддержкой же областных организаций мы пройдем и в Госстрое. Так что вам надо незамедлительно садиться за чертежи.
— Крикуны все равно не уймутся.
— Уймутся. Мы их тоже засадим за эту работу. Нам придется сейчас отложить все второстепенное и навалиться на этот, главный для нас проект…
— Мысль правильная, но… В одну телегу впрячь не можно… Тот же Стрижов…
— За что вы его так не любите? А он о вас, между прочим, иного мнения. Не раз упрекал меня за то, что потворствую вам в разбазаривании вашего таланта, что вы способны творить по-настоящему.
Круглый передернул плечами:
— Скажите пожалуйста, а я и не знал, что товарищ Стрижов такой альтруист. Боюсь, однако, что скоро ему придется расстаться с этой красивой тогой…
Шуруев, кажется, понял, что имеет в виду Круглый, но не стал воротить эту тему и продолжал:
— Я знаю одно: Стрижов не будет мешать личное со служебным. Работник же он безусловно грамотный. Да вы ведь учились вместе и знаете его лучше. Во всяком случае, его обязательно надо вовлечь в работы по Левобережью. Он чем там у нас занят?
— Проектирует керамзитовый.
— Ну вот, оставим за ним общий надзор по объекту, пусть группа сама проект доводит, а его — в вашу тележку. На инженерные коммуникации и промзону. Что касается Ромашко, то всю его группу сольем с вашей. Кое-что из их разработок придется взять, особенно в планировке квартир.
Круглый вздохнул:
— Все это меня что-то мало вдохновляет.
— А вы можете предложить что-то другое?
— Нет.
— Может, вас устраивает конкурс?
— Избавь всевышний.
— Тогда что же вы хнычете? Надо собраться, Глеб Борисович. Нервы в узел. И никаких сомнений. Кстати, когда юбилей-то свой празднуете?
— В субботу.
— Вот и отлично. Приглашайте к себе всю будущую команду. За столом и сплотим наши ряды.
— Только этого не хватало. Пятидесятилетие — и в такой компании.
— Ничего. Своих дружков соберете отдельно.
Так Ромашко, Надя и Сергей оказались на даче Круглого. Правда, «спайки команды» и разговора, на который рассчитывали Шуруев и Круглый, как известно, не получилось. Но все же вечер прошел с пользой. Вадим Семенович и Круглый убедились окончательно: набросанный проект планировки Левобережья с привязкой их домов будет проходить трудно, очень трудно. Но отступать они не хотели — ни тот, ни другой.
ДЕЛА СЕМЕЙНЫЕ
В день, когда отмечался юбилей Круглого, Полина пришла с работы чуть раньше в приподнятом, возбужденном состоянии и сразу же заторопилась переодеваться. Однако, увидев мужа, как всегда уткнувшимся в какие-то чертежи, она удивленно спросила:
— Ты почему не собираешься? В нашем распоряжении всего полчаса. Еле-еле успеем добраться.
— А я никуда ехать не собираюсь.
— Как это? Ты не едешь к Круглому? Он же тебя лично приглашал. Я сама слышала.
— Приглашать он меня действительно приглашал, но я предупредил, что не буду.
— Но почему? Не понимаю.
Стрижов откинулся от чертежной доски.
— Полина, ну ты сама подумай. Близкими друзьями мы с ним никогда не были, до сих пор домами не встречались. Я даже и не знал, что у него такая замечательная дата. А тут вдруг заявлюсь: здравствуйте, Глеб Борисович, с юбилеем вас! Соберутся, видимо, действительно близкие ему люди, мы же своим присутствием только внесем неловкость.
— Почему ты все так усложняешь, Стрижов? Вы же не один десяток лет знакомы, однокашники. Лишними мы там не будем, уверяю тебя. Соберутся все наши, институтские. Поговорим, повеселимся. Какая тут может быть неловкость?
— Ну… я не испытываю желания попусту тратить вечер.
— При этом ты совсем упускаешь из виду меня. Я-то хочу пойти.
— Запретить тебе этого я не могу, ты человек самостоятельный. И тоже сослуживец Круглого. Поезжай, если очень хочется. Но не советовал бы.
Полина с трудом сдерживала себя:
— В кои-то веки представилась возможность отдохнуть, повеселиться, с людьми интересными увидеться, так нет, ты обязательно все испортишь. Ну а что будем делать? Сидеть, как бирюки, и молчать? Ты опять уткнешься в свой стол, а я вертись на кухне? Очень увлекательная перспектива.
— Так поезжай на юбилей.
— И поеду.
— Очень хорошо. Желаю приятно провести время.
Полина пристально посмотрела на Анатолия, пытаясь угадать какие-то другие его мысли. Но он уже вновь склонился над чертежной доской.
Полина собиралась долго и тщательно. Вошла в комнату преобразившаяся. Темно-синее платье плотно облегало ее фигуру, пышный начес каштановых волос прикрывала легкая газовая косынка. Брошь — давний подарок Стрижова — мерцала золотыми блестками.
Стрижов пошутил:
— Выглядишь отлично. В грязь лицом не ударишь. Даже брошка, так нелюбимая тобой, уместна.