13Эволюция разумных бегающих человекообразных обезьян
Когда ты бежишь… ты снова становишься первобытным охотником. Тридцать миль погони за животным, которое в два счета обогнало бы тебя на короткой дистанции, – и ты возвращаешься с добычей в свою деревню, даруя жизнь своим соплеменникам. Это прекрасное чувство.
Наши предки, обезьяноподобные существа, были странным видом. Возможно, сначала они были неуклюжими падальщиками на равнинах Африки, а позже стали двуногими хищниками. Они не были ни большими, ни быстрыми и должны были компенсировать это социальностью (общением) и сообразительностью.
Вышеизложенный сценарий нашего развития – от двуногих саванных охотников-приматов до людей – напоминает большой дом с множеством комнат на различных стадиях строительства, от начальной до конечной. Это результат постоянной перестройки и доработки бесчисленными многоопытными строителями. Различные части были созданы или достроены палеонтологами, антропологами, этологами, экологами, физиологами и анатомами. Здесь я постараюсь изложить некоторые факты и логику строительства основного каркаса этого сложного дома. Далее я описываю то, что, по моему мнению, является следствием психологических и физиологических способностей людей как выносливых хищников. В этом ограниченном пространстве я не могу раскрыть все плюсы и минусы каждого конкретного аспекта. Я могу только обрисовать общий сценарий так, как мне кажется наиболее разумным. И центральная часть этого сценария, как мне кажется, – наша выносливость. Кроме того, ключом к выносливости, как известно всем бегунам на дальние дистанции, являются не только потовые железы. Это еще и навык стратегического видения. Выносливость предполагает ясную цель и способность концентрировать на ней сознание – умение видеть то, что не лежит в поле зрения. Такое видение позволяет нам смотреть в будущее вне зависимости от цели – будь то убийство антилопы или легкоатлетический рекорд.
Наша специализация – двуногие бегуны – насчитывает не менее 6 миллионов лет. Вероятно, все началось в Африке, когда открытые или полуоткрытые равнины вытеснили леса и наши предки начали отделяться от других приматов, покидать джунгли и питаться многообразием пастбищных травоядных животных. Там было много других хищников, и спастись от них на деревьях было трудно. Скрыться тоже было нелегко.
Жизнь на равнине порождает гонку вооружений между хищниками и добычей. Здесь мы встретим таких чемпионов спринта, как гепард и различные виды антилоп, на которых он охотится. Также на равнинах были (и остаются) такие стайные хищники, как псовые и гиены, которые ловят быстроногих животных, пользуясь побочным эффектом их спринтерской скорости – пониженной выносливостью. В свою очередь жертвы-спринтеры обретали относительную безопасность благодаря своей численности. Антилопы – совершенно стадные животные.
Первые двуногие гоминиды, несомненно, не были превосходными бегунами, и для выживания им требовались альтернативы. Им нужно было кооперироваться для охоты, как некоторые приматы делают и сейчас. На равнинах даже некоторые хищники-одиночки социализировались для охоты. Яркий пример – львы, которые, в отличие от остальных кошек, живут группами.
Скорость была полезна и необходима. Мы никогда не бегали со скоростью под 100 км/ч, как гепард, но гепарду не нужно бежать целый час. Его хватает на полминуты, потом он столкнется с перегревом и накоплением молочной кислоты и должен будет остановиться. У обделенных скоростью гоминид были другие преимущества, помимо их социальности. У них были не только хватательные конечности, полезные для лазания и метания и в конечном счете для использования орудий, что тренировало разум, но они также развили выносливость в беге, оставаясь при этом прямоходящими.
Человеческая бипедальность в беге загадочна, потому что бег на двух ногах требует больших затрат энергии, чем бег на четырех. Тем не менее при передвижении на большие расстояния по равнинам двуногость, вероятно, была большим прогрессом по сравнению с хождением на костяшках пальцев у предков гоминид. В эволюции почти каждое решение – результат компромисса. Энергоэффективность была принесена в жертву высвобождению рук для других занятий. Например, руки были полезны не только для метания камней и палок, а позже для изготовления, ношения и использования оружия, но и для переноса маленьких детей и добычи на безопасные стоянки. Наши предки, как и современные шимпанзе, скорее всего, умели бросать предметы. Принимая вертикальное положение, они могли видеть дальше и при необходимости защищать себя от нападений сразу с нескольких направлений.
Британский физиолог Питер Уилер предположил, что одна из причин нашей двуногости заключается в необходимости терморегуляции под воздействием палящего тропического солнца. Как показал пример бражников, пчел и верблюдов, снижение расхода тепла или увеличение теплопотерь приводит к повышению выносливости. Уилер сфотографировал модель гуманоида в двуногом и четвероногом положении и обнаружил, что в двуногом положении он получал на 60 % меньше прямого солнечного излучения. Кроме того, в таком положении корпус расположен более удобно для проветривания с целью конвекционного охлаждения. Как я уже говорил в главе 12, двуногость может повысить скорость. Но даже если бы это было не так и стоило бы больше энергии, это все же выгоднее, чем отказаться от рук, использующих инструменты, уменьшить дальность обзора и снизить нашу выносливость в жару. Таким образом, в целом бипедальность человека не так уж загадочна.
Гоминидная линия, к которой мы принадлежим, вероятно, разошлась с обезьянами около 5–8 миллионов лет назад. Первые ископаемые следы этой линии были обнаружены в Эфиопии в отложениях возрастом 4,4 миллиона лет. Речь идет о существе под названием «ардипитек рамидус» (Ardipithecus ramidus). Австралопитеки, то есть «южные обезьяны» (их обнаружили в южной части Африки), которые произошли от ардипитека, имели маленький в сравнении с нашим мозг, но, судя по скелетным останкам и следам, они уже были прямоходящими. Женская особь Australopithecus afarensis, известная под именем Люси, – женщина ростом метр с небольшим, была обнаружена в 1974 году в Эфиопии. Это одни из самых известных найденных останков австралопитека. Австралопитеки были двуногим связующим звеном между обезьяноподобными и человекообразными формами и вряд ли смогли обогнать большинство крупных хищников. Они нуждались в других средствах защиты. Должно быть, унаследованная от австралопитеков выносливость, которая впоследствии развилась у людей, не была связана с бегом как способом спастись.
Скорее всего, австралопитеки разошлись с обитателями лесов и ушли в опасные равнины не для того, чтобы избежать хищников, а для того, чтобы искать там пищу, несмотря или даже благодаря наличию там хищников. Для тех, кто мог поймать добычу, мясо было в изобилии; его хватало и тем, кто мог отнять его у других хищников, таких как леопарды, гепарды и львы, а также для тех, кто мог бороться за него с гиенами, шакалами и грифами.
При разумном предположении, что австралопитеки жили в группах, как и большинство современных обезьян, нетрудно представить правдоподобную картину того, как они добывали пищу. Путешествуя группами и натыкаясь на убитую хищником тушу, они, возможно, отгоняли охотника палками и камнями. Такие захваты было сложно осуществлять по ночам, а легче всего было это делать в середине дня, когда хищник искал тень, оставляя тушу без присмотра или, по крайней мере, не столь ревностно ее защищая.
Разумные гоминиды быстро научились находить останки. Несколько лет назад я оставил мертвую лошадь возле дома моей матери в штате Мэн для съедения воронам. Две ее собаки нашли тушу по сборищу воронов. С тех пор собаки стали с интересом наблюдать за воронами. Ранние равнинные гоминиды были не менее талантливы в распознавании следов недавнего убийства, чем кружащие стервятники, собаки моей матери и я сам.
В африканском вельде большинство хищников вынуждены убивать часто, потому что то, что они не съедят сразу, быстро привлечет падальщиков или просто портится. Падальщики серьезно соперничают за первенство, а самые быстрые прилетают на крыльях. В нетронутой человеком северной экосистеме, парке Йеллоустон, происходит то же самое, только там падальщики, прилетающие примерно в течение минуты после убийства, совершенного волками, – вороны, а не стервятники. Орлы, медведи и койоты воспринимают активность воронов как сигнал, указывающий на убийство, и тоже спешат на место. В Йеллоустоне примерно через семь часов после того, как волки убьют лося, ничего не остается, кроме костей. В Африке гиены съедают даже кости, а мясо исчезает еще быстрее.
В тот год, проведенный мной в Танганьике (ныне Танзания), однажды утром я нашел в глубоком русле реки только что павшую корову, которую еще никто не приметил. К полудню, когда я пришел туда снова, там кормилось более сотни стервятников и еще больше птиц прилетало со всех направлений. Стервятники также находят туши, наблюдая за другими, и их мобильность позволяет этим птицам занимать нишу дневных падальщиков, кормящихся за счет хищников. Аналогичная конкуренция за убитых хищниками животных, видимо, была и в саваннах, где развивались наши антропоидные предки. Тогда, как и сейчас, умение двигаться быстро и долго было большим преимуществом, позволявшим добраться до убитых прежде, чем их съедят конкуренты. В конечном счете подвижность гоминидов в жару обернулась способностью самостоятельно добывать свежее мясо на охоте.
Хотя самые ранние австралопитекоподобные гоминиды, вероятно, не были достаточно быстрыми, чтобы загонять здоровых взрослых антилоп, несомненно, у них был большой потенциал, чтобы стать еще быстрее. Соревнования с падальщиками и другими представителями своего вида – ближайшими конкурентами – могли перебросить мостик к погоням за внушительной живой дичью. Как только гоминиды стали достаточно быстрыми, они смогли настигать слабую добычу – детенышей, а также старых и раненых животных.