может пойти не так, не случится и что все, что может пойти так, как надо, идет хорошо.
Я уже сделал ставку на тренировочный режим, предполагавший прием углеводов/жидкости во время гонки, и теперь пошел еще на один риск: я решил испытать стрессовый режим углеводной разгрузки и нагрузки. Теория заключается в том, что если гликоген печени и мышц полностью исчезает, то эти органы чрезмерно компенсируют потерю, поглощая при появлении новых углеводов из рациона больше, чем они обычно запасают. Это похоже на быстрое и естественное насыщение после прежних лишений.
Режим углеводной разгрузки рискован, потому что мы становимся уязвимы к гриппу и другим инфекциям. Хотя в начале забега я мог бы отлично бегать без небольшой добавки еще нескольких калорий гликогена в мои мышцы и печень, эта щепотка тоже могла бы стать решающей. В это нужно было верить.
Была еще одна причина, по которой я рискнул пройти через режим углеводной разгрузки и нагрузки. Я решил избавиться от углеводов не только физическими упражнениями, но и переходом на строгую жировую диету с небольшим содержанием белка. Так я рассчитывал подтолкнуть мой механизм сжигания жира.
Сжигание жиров из адипозных или подкожных отложений зависит от триглицеридной липазы – фермента, который активируется гормоном. Для его запуска из неактивной формы b в активную a требуются адреналин, глюкагон и норадреналин, а также капля инсулина в крови. Тренировки, голод и диета могут привести к удвоенной или утроенной активности липазы, и, кроме того, я ожидал, что волнение перед забегом также повлияет на мой гормональный профиль. Повышенная активность липазы в результате высвобождения адреналина приведет к снижению утилизации глюкозы, увеличению запасов гликогена и отсрочке усталости.
Не все сверхмарафонцы верят в углеводную разгрузку. На вопрос, какой диеты он придерживался на 50-мильной гонке, ультрамарафонец Джим Пирсон ответил: «Однажды меня обогнал парень, который ел сэндвич с арахисовым маслом, и на нем была футболка с надписью: “Я лучше буду есть червей, чем голодать”». После того как я пару дней не ел почти ничего, кроме сыра, жирного мяса и масла, в том числе арахисового, меня подташнивало, и я даже подумал, что, может быть, есть червей не такая плохая идея (оглядываясь назад, я бы не рекомендовал и свой способ. Следующие два раза, когда я это попробовал, я заболел гриппом и вынужден был провести несколько дней в постели прямо перед забегом, поэтому бежал очень плохо).
Согласно моему дневнику, я «хорошо поел» в ночь на 28 сентября, а на следующий день поставил рекорд тренировки – 1:53 на 20-мильной дистанции. К концу я ощущал приток сил и «возможно, продержался бы на 15–20 миль дольше». Поскольку мой средний темп составлял 5:39 за милю, я почувствовал, что с гоночным адреналином я потенциально был в состоянии пробегать милю за 6:17 на протяжении всех 100 км – расстояние более чем в два раза превышающее дистанции, которые я пробегал раньше. Но не было возможности узнать, смогу ли я продержаться после въезда на неизвестную территорию, пробежав около половины пути. Я поднажал, чтобы ускорить процесс истощения гликогена, который надеялся завершить полностью на следующий день, 29 сентября, за шесть дней до начала гонки.
Окончательное истощение 29 сентября было действительно страшным. На завтрак я поел только сыра и арахисового масла, а затем собрался дважды пробежать свою 20-мильную тренировочную петлю без остановок, кроме питья воды на полпути. Я начал с небольшой скорости – 7:00 за милю. На 25-й миле я «ослаб», на 34-й я все еще думал, что смогу добежать до финиша, «приложив усилия». Но на 35-й миле меня сильно зашатало, и дальше я просто шел пешком. Вот и все. Я сдох.
Чтобы яд сомнений проник в мозг и парализовал волю, не нужно многого. Ведь моя цель состояла не только в том, чтобы выжить на такой дистанции. Я должен был не просто выдержать ее. Нужно было бежать весь путь, и единственное, что действительно имело значение, – скорость. Но я не был новичком. Снова и снова, неделю за неделей я пробегал небольшую часть дистанции в тренировках и достигал такого изнеможения, что передвигался едва ли не ползком. Это было трудное время: физическое ощущение усталости сопровождалось осознанием того, что на тот момент пробежать еще десяток километров было совершенно невозможно, а гоночная дистанция была в два раза длиннее. В такие моменты возникал соблазн сдаться, сказать себе, что это невозможно. Но почему-то мы продолжаем путь, в основном думая, что сделаем все возможное, а остальное оставим судьбе в надежде на то, что к началу забега что-нибудь да улучшится. Однако в этот раз была небольшая психологическая компенсация за истощение. Я хотел истощиться и теперь знал, что действительно достиг этого. Оглядываясь назад, думаю, я бы так больше не поступил. Точка зрения современной науки на это изложена в статье Эда Эйстоуна в августовском номере журнала Runner’s World за 2000 год. Вместо того чтобы увеличивать пробег менее чем за неделю до старта, как это делал я, необходимо плавно сокращать его примерно на 20 % в неделю в течение трех недель до начала гонки, при этом «коэффициент сокращения зависит от расстояния, на котором вы собираетесь победить». Разумеется, я не читал инструкций.
Я просидел на жировой диете еще один день и утром 1 октября, после 9-мильной пробежки, теперь уже, видимо, на одном только жировом топливе, я почувствовал себя «довольно хорошо». Это обнадежило. Меня уже тошнило от жира. Затем я позволил себе хлеб, спагетти, печенье и кашу начиная с завтрака, чтобы загрузить печень и мышцы углеводами.
Оставалось всего два дня до забега, и нужно было только есть. Но надо ли полностью прекратить бегать? До этого я говорил своему телу, что оно должно всегда бежать. Я не хотел шокировать его бездействием или позволить ему забыть о беге. Я не мог этого знать, но догадывался, что хищник, который бежит на износ за большой добычей, проходит циклы энергозатрат, резко переходя в режим энергосбережения после погони. Поскольку для меня погоня еще не закончилась, я совершал легкие пробежки дважды в день, даже вечером перед гонкой, двигаясь очень медленно и пробегая только 2–3 мили (3–4 км) за раз; я надеялся сохранить свое драгоценное углеводное топливо. Наконец я почувствовал сильное облегчение – мне больше нечего было делать. Казалось, что я сделал все возможное.
Любопытно, что за последние три месяца у меня сложилось впечатление, что я слишком массивный. Тем не менее в моем дневнике за 1 октября сказано, что до 9-мильного забега мой вес составлял 64,4 кг (после углеводной загрузки он поднялся на пару килограммов). Это был самый низкий вес за всю мою беговую карьеру, включая школьный возраст. И это был единственный раз, когда я использовал углеводную разгрузку.
Я упоминаю низкий вес, потому что он сильно расходится с моим воображаемым образом себя. Год спустя я увидел фотографии, сделанные в то время, и не мог поверить, что это был я. Я «знал», что не был настолько худым. Я был абсолютно убежден, что фотограф что-то наколдовал с объективом. У меня также было негативное мнение о своих способностях бегать, я всегда чувствовал, что бегаю слишком медленно и недостаточно далеко.
Мы с Маргарет, моей женой, прилетели в Чикаго за день до забега и поселились в отеле недалеко от места старта на берегу озера Мичиган. Вечером я отправился на короткую пробежку в поисках стартовой линии, чтобы без проблем добраться до нее на рассвете.
Организаторы гонки устроили встречу перед соревнованием. Предполагая, что там будут выступать высокопоставленные лица и именитые спортсмены, я не пришел. Это стоило бы мне адреналина, а мне нужно было сохранить его для забега на следующее утро. Я понятия не имел, кто там был, но позже узнал, что на подготовительном семинаре Дон Пол из Сан-Франциско предсказал «захватывающую гонку»: Клекер вернулся, вероятно, для того, чтобы побить 100-километровый рекорд. Также ожидался углеводоразгрузочный ужин, однако в слишком позднее время для меня. Забег начинался в 7 утра, и я хотел, чтобы большая часть моего большого углеводного рациона (большая порция заранее приготовленных спагетти в банке и дрожжевые рулеты) уже вышла к 6 утра. Мне нужно было исключить бег на 100 км с полным кишечником, любая остановка на пути могла все разрушить; я «распланировал» работу кишечника и решил, что мне нужно закончить ужин до 5 вечера.
Если бы одна система пробуждения отказала, у меня была резервная, иначе я бы просто не спал. Утренний звонок от стойки отеля последовал вскоре после того, как зазвонил мой будильник. Я рано встал, чтобы переварить завтрак из дрожжевых рулетов и выпить кофе, который был у меня в термосе. После завтрака мы выписались из отеля и взяли с собой дорожную сумку, готовясь сразу по завершении соревнований полететь домой; мне нужно было быстро вернуться к работе.
На мне были Nike Mariah. Я выбрал эти узкие кроссовки из-за их небольшого веса. Чтобы еще больше снизить вес, я не надел носки. Носки впитывают пот, увеличивая вес. Я вырезал небольшие вентиляционные отверстия в обуви бритвенным лезвием. Ноги быстро превращаются в котлету, когда они непрерывно бьют по покрытию трассы в течение шести-семи часов. Без носков вас одолеет даже самый маленький стежок, выступающий изнутри обуви. Я закалил ноги, пробежав на тренировках большое расстояние в этих же кроссовках без носков, поэтому надеялся на минимальные повреждения. Мои шорты также прошли дорожные испытания, но для уверенности я натер вазелином внутреннюю сторону бедер. Пот при постоянном трении может привести к влажному раздражению кожи и, возможно, к непроизвольному ухудшению бега.
Было еще темно, когда мы добрались до старта. С виду было пустынно, но потом я обнаружил еще несколько бегунов, трусящих в тени по темному приподнятому тротуару под утренним бризом с озера. Я действительно попал в нужное место? Скоро стало прибывать больше людей. Как и у меня, у всех были свои собственные мечты. Они долго и упорно готовились, съехавшись со всех концов Соединенных Штатов и Канады, чтобы испытать себя – финишировать, победить в личном соревновании, показать себя или поставить рекорд.