Джек Кэнни, мой куратор, встретил меня возле старта с ящиком клюквенного сока. Я дал ему свою пластиковую бутылку и поручил наполнять ее и держать наготове в специально отведенных местах на десятимильной петле, чтобы я мог получать напиток хотя бы каждые пять миль. Я пил как можно быстрее на бегу и бросал бутылку, а потом он забирал ее для следующей заправки. Мы отработали такую систему, бегая в гоночном темпе.
К 6:50 утра появилась огромная толпа, разросшаяся до 261 участника. По мере приближения решающего времени несколько бегунов продолжали прогреваться на тротуаре по обеим сторонам тонкой белой линии, нарисованной поперек тротуара. Затем, скопившись за линией, они растягивались или бегали на месте. Над горизонтом взошло солнце. Дул свежий ветер. Мы слегка дрожали от прохладного утреннего бриза.
Я колебался, оставаться ли мне в старых тренировочных штанах и толстовке из темно-синего хлопка, и в последний момент решил снять штаны, несмотря на холод, потому что на это у меня уйдут драгоценные секунды, если я захочу сделать это позже. Рубашку же можно снять в любое время, не теряя хода.
Мы собирались все ближе и ближе к белой линии. «Антилопы» – мировой рекордсмен Клекер, Пол и другие быстрые ультрамарафонцы – выстроились прямо перед линией, почти касаясь ее носами кроссовок. Совершенно неизвестный в этой толпе, я сначала держался позади, но все же протиснулся вперед. Теперь я был странно спокоен, испытывая некоторое облегчение. Я наконец-то на старте. Все закончится через несколько часов.
Этот эксперимент на научном языке правильнее было бы назвать анекдотом. Тем не менее это все еще эксперимент, а не просто случайное событие. Это эксперимент, потому что я руководствовался логикой, сформированной в результате обширной экспериментальной работы на животных, и своим собственным опытом. Я пытался задействовать эмпирические факты и экспериментальные данные для достижения определенного результата, и мне приятно осознавать, что я сделал все что хотел.
За считаные секунды до старта распорядитель забега выступил с речью о маршруте, правилах, пунктах помощи… Некоторые спортсмены были спокойны; другие все еще нервно подпрыгивали, вытягивались или хлопали руками вперед-назад по груди в ожидании. Я протянул руку человеку рядом со мной: «Удачи!» «Тебе тоже!» – ответил он. Затем я еще раз нагнулся проверить шнурки и убедиться, что они завязаны крепко, но достаточно свободно и обувь не жмет. Это было очень важно для того, чтобы все прошло как надо.
20Забег
Ты же не соревнуешься с проклятым секундомером, правда? Бегун соревнуется с собой, с лучшим, что в нем есть… Со всей гнилью мира! С Богом – если он достаточно хорош.
«На старт! Внимание!» – раздался резкий выстрел стартового пистолета. Я слышал его сотни раз за последние два десятилетия. Но в этот раз все было по-другому. Мне сорок один год. Другого шанса не будет. Это заставляло трепетать от волнения. Моим единственным утешением было обещание зверю внутри меня: это будет моя самая последняя и самая лучшая попытка.
Клекер и остальные впереди полетели, как антилопы, преследуемые волками. Спокойно, спокойно, спокойно, говорил я себе. Не высовывайся. Я должен бежать в своем темпе. Пытаясь сдержать себя, но двигаясь достаточно быстро, чтобы набирать скорость около 6:15 на милю, я сосредоточился на процессе. Я должен был стать верблюдом, хотя и очень быстрым. Мне нужно было убедиться, что я стартовал медленнее, чем в большинстве своих тренировочных пробежек, даже если исключить возможные эффекты адреналина, которые заставят меня почувствовать себя легче в самом начале. Я сверялся со своим темпом, слушая секундометристов на трассе, которые кричали о истекшем времени гонки на миле, 5 милях, 10 милях…
Казалось, что мы едва стартовали, когда я услышал, что первая миля позади – 6 минут и несколько секунд. Чуть быстрее, чем я хотел, но все же приблизительно темп был подходящий. Рэй Кролевич, неубиваемый ультрамарафонский верблюд, бежал рядом и пытался болтать. Я не мог ни слушать, ни говорить и вскоре миновал его. Впереди была большая толпа, и всего через 3–4 мили я потерял из виду лидеров.
Джек ждал меня на «станции первой помощи», чтобы дать мне мой первый напиток. Я схватил его, впрыснул сок в рот, бросил сдавленную бутылку и продолжил путь, стараясь не терять темпа. Вот мой ключ к победе: никогда не ускоряться, никогда не замедляться, не останавливаться до финиша. Самое важное во время забега – никогда не втягиваться в чужую программу. О да, поверьте в это.
Если бы я мог, то выпил бы все залпом. Мне пришлось положиться на жировой обмен для поддержания выносливости, но я бы сжигал углеводы как можно дольше – все, что я загрузил в мышцы и печень, и все, что мог переработать из кишечника по пути, – чтобы увеличить свою скорость. Тем не менее я беспокоился, что мог выпить слишком много сока, потому что не знал, как быстро теряю жидкость с потом. Это зависело от темпа и температуры, которые, похоже, быстро растут.
На отметке 10 миль я с тревогой слышал выкрики, когда мы пробегали мимо. «1:03:10, 1:03:15»… На 63 минутах и 10–15 секундах (6:20 за милю) мое время за 10 миль было почти на минуту медленнее того, к которому я стремился. В голове прозвучал маленький тревожный звоночек, но та часть мозга, которая отвечает за рациональность, сказала, что лучше сейчас не спешить. Пол и Клекер, как антилопы, пробежали 10-мильную отметку на восемь минут раньше меня, а ведь я не терял времени зря! Такое невероятное преимущество, но с прошлого года Клекер был лучшим ультрамарафонцем мира на этой дистанции. Чего я мог ожидать? Одна из лучших беговых стратегий, которой славился великий покойный Пре (Стив Префонтен), заключается в том, чтобы контролировать гонку и лидировать с самого начала, запугивая соперников, а затем просто мужественно держать темп. Это явно не мой стиль.
Я немного ускорился, не теряя равномерности темпа. Мне на удивление успешно это далось, потому что позже (спустя восемнадцать лет!) я узнал, что закончил первые четыре 10-мильных цикла за 1:03:16, 1:01:31, 1:01:33 и 1:01:03.
В конце первых 10 миль мой разум все еще был ясен, и я мог сосредоточиться на механике бега. На ультрамарафоне всегда хватает времени, чтобы провести учет своих автоматических реакций. Мне оставалось 52 мили.
Держи большие пальцы выше, говорил я себе, чтобы запястья не болтались. Нужно двигаться горизонтально и сокращать вертикальные движения. Минимально поднимай коленный сустав. Я сосредоточился на движениях, проверял их, чтобы быть уверенным, что двигаюсь плавно. А теперь – свободнее, свободнее, держись свободнее. В течение полумили я продолжаю свой мысленный тур по бегущему телу, представляя расслабленные бедра, лодыжки, руки… Теперь нужно сосредоточиться на ногах. Подкрадывающаяся усталость может привести к неэффективным движениям. Расслабься. Переставляй каждую ногу далеко вперед, одновременно расслабляясь; так работают только необходимые мышцы, и ни одна не работает против другой, как во время ответной реакции дрожи у шмеля, который тратит энергию для производства тепла, но не выполняет никакой другой работы. Я представляю, как моя правая нога движется синхронно со взмахами левой руки. Спустя четверть мили или около того я чувствую ритм и переключаюсь на противоположную пару конечностей. Время от времени я меняю длину шага, сокращая мышцы ног на разное время, подобно лягушкам, которые меняют длительность своих криков. Ритм моих шагов непоколебим, неизменен, и, как и сердцебиение, он бессознательно синхронизирован с моим дыханием. Во время отдыха я обычно чувствую ритм, прилагая сознательное усилие. На каждый вдох приходятся один или два удара, и столько же – с выдохом. Во время бега я чувствую дыхание. Как и сердцебиение, ритм дыхания обычно также бессознателен. Он приурочен к тому же внутреннему метроному, который отбивает шаги. Мне нравится ощущать сильный, устойчивый ритм, в котором все синхронизировано. Иногда я слушаю его – в одно мгновение я могу вывести его на экран своего сознания. Три шага с одним глубоким вдохом, четвертый шаг и быстрый выдох. Снова, и снова, и снова, и снова. Моя мантра. Мой разум очищается. Иногда я варьирую ритм, делая только два шага во время вдоха. Я могу делать это специально, но обычно это происходит бессознательно по мере увеличения усилий. Чем тяжелее усилие, тем глубже вдохи, пока не произойдет внезапное переключение в их количестве. Ритм сохраняет синхронность, синхронность преобразуется в плавность, а плавность означает энергоэффективность. Метроном человеческого организма был отрегулирован за десятки тысяч миль до того, как я начал понимать то, что давно пропало из моего сознания, как и сам ритм дыхания. Осталось только ощущение. И оно приятное.
Тем временем Клекер продолжает вырываться вперед. Я собираюсь забрать свою бутылку сока почти что на марафонской отметке, когда слышу крик Джека: «Он идет на новый мировой рекорд!» Полагаю, речь о 100-километровой дистанции; в прошлом году он уже поставил потрясающий мировой рекорд на 50 милях. «Тебе не догнать его теперь и с авиапочтой», – продолжает Джек, как раз когда я бросаю смятую бутылку сока – возможно, чтобы предупредить разочарование или не допустить того, чтобы я взял на себя больше, чем мне под силу.
Я всю жизнь буду помнить его слова. Они выбили у меня почву из-под ног. Клекер действительно впечатлял. Тогда я понял, что если не смогу победить его даже в этом забеге, то, очевидно, у меня не будет и рекорда США. Чтобы добиться успеха, мне нужно было начать с фантастических мечтаний, но в конечном счете я должен был оставаться реалистом. Я пытался утешить себя мыслью о том, что просто нужно сделать все возможное. Выложиться по полной. Это все, о чем я могу беспокоиться, и только это действительно имеет значение. Тем не менее всякое может случиться. Любая слабость или ошибка, какой бы незначительной она ни была, будет иметь все большее значение в следующие 10, 20, 30 миль, а после этого станет адом для любого. Поэтому в каждом из нас еще остается много неведомого, незапланированного, непредвиденного. Я вспоминаю Берта Хокинса, двадцать два года назад в Хинкли, штат Мэн…